В выступлении директора Института всеобщей истории РАН Александра Чубарьяна запомнились разве что лисья сверхосторожность в выборе выражений. Он предлагал соблюдать дистанцию и построже разграничивать сталинизм и советизм, и также его пан-европейский тезис: в ренессансе глорификации вчерашних диктаторов (например, Франко или даже Муссолини), мол, ничего необычного нет, это не российское, а паневропейское явление.
Дальше всего от темы форума оказались импровизации директора Института этнологии и антропологии РАН Валерия Тишкова о сталинизме и национальном вопросе («национальном ответе» в его терминологии) в советское время[23]. Сталин отстаивал национально-культурную автономию, и в результате из названия государства выветрилась Россия, а народ стал каким-то советским. Но народ, по Тишкову, слово без множественного числа, а Путин единственный в мире политик, пользующийся словом «этнический». Не может народ состоять из других народов, и полиэтничность – это чуть ли не рок и заклятие России. В языковой политике Наркомнац задавил Наркомпрос, и в результате из 70 младописьменных языков мира – 50 приходится на осчастливленные ими народы СССР.
Он точно подметил, что пушкинско-ельцинское словцо – «россияне» – при Путине ушло из языка. Сокрушаясь по этому поводу, он с отчаяния даже в хулиганствующих фанатах, беснующихся всю ночь после победы, углядел зародыш правильного этнологического инстинкта – склонность к братанию и россиянству. Закончил он словно загадку отгадал: «единство в многообразии» – эта свежайшая формула времен Витте и Струве – и есть наш правильный национальный «ответ» на неправильный национальный «вопрос». Собственно, он призывал европеизироваться и, разведя национальность с этничностью, выдать ее замуж за гражданство. Только неясно, чем конкретно такое вот хвалимое «россиянство» отличается от хулимой сталинской «советскости»?
Казалось бы – в первый день самое время определиться с понятиями, которыми потом будут пользоваться или на которые будут хотя бы оглядываться все участники. Тот же сталинизм, о который уже обломали зубы десятки историков за рубежом, – что же это такое?
Как хорошо прозвучал бы на пленуме, например, блестящий доклад Сергея Красильникова (Новосибирск) из программы одной из секций![24] Вот его дефиниция: «Сталинизм – диктатура идеократии плюс социальная мобилизация». Здорово и небесспорно, но так для того и обсуждения! Уместен был бы на таком гипотетическом пленуме и доклад Николя Верта (Париж), сделанный на той же секции, что и красильниковский. Он говорил о соотношении массовых и политических репрессий при Сталине и об одновременном стирании границ между репрессиями и не-репрессиями.
На деле же пленарное заседание, построенное на номенклатурном песке, оказалось непомерно раздутым, перегруженным и, даже при классном докладе Рогинского, не слишком удачным.
3Административная инфраструктура конференции явно была рассчитана на то, чтобы впечатлять. Взять хотя бы ее рабочий орган – оргкомитет. Сначала идут институциональные соорганизаторы: Уполномоченный по правам человека в РФ, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, Государственный архив Российской Федерации, Институт научной информации по общественным наукам РАН, Издательство «Российская политическая энциклопедия», Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал»[25], а также – с непонятным статусом партнеров – две европейские организации: Германский исторический институт и Франко-российский центр гуманитарных и общественных наук в Москве. Затем – персональный состав оргкомитета, представленный первыми лицами названных институций с добавлением еще и Пихои Р.Г. (заведующего кафедрой Российской академии Государственной службы при Президенте Российской Федерации), Тишкова В.А. и Хлевнюка О.В. (еще одного представителя ГАРФ). Аналитик-конспиролог тут же заметит, что оба профильных академических института – и всемирной истории, и российской – в одном оргкомитете с «Мемориалом» на всякий случай светиться не стали. Затем идет длиннющий ряд неких институциональных «представителей», список которых практически тождественен списку организаций, в которых трудоустроены докладчики[26].
Устроители мыслили себе работу конференции сконцентрированной на шести основных, по их мнению, направлениях[27]: 1) Политика. Институты и методы сталинской диктатуры (О. Хлевнюк, Москва и Й. Горлицкий, Манчестер); 2) Политэкономия сталинизма (Л.Бородкин, Москва и П. Грегори, Хьюстон); 3) Человек в системе диктатуры: социокультурные аспекты (Е. Зубкова, Москва; Д. Фильцер, Лондон); 4) Национальная политика и этнический фактор (Т. Красовицкая, Москва, и Ю. Слезкин, Беркли); 5) Международная политика Сталина (А. Грациози, Неаполь; С. Понс, Рим, А. Ватлин, Москва и М. Крамер, Гарвард); 6) Память о сталинизме (И. Щербакова, А. Рогинский и С. Мироненко – все Москва). По каждому из направлений при этом фиксировались бы достигнутый уровень научных знаний, наличие общепринятых и спорных вопросов, дискуссий, источниковые лакуны, перспективы развития научной историографии.
Щедрое финансирование (главный спонсор – Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина) обернулось действительно отличной технической организацией форума. А вот программный комитет сработал, на мой взгляд, так себе – по-чиновничьи. Только так можно интерпретировать саму структуру мероприятия: пленарные заседания в пятницу и воскресенье – и шесть одновременных секций с утра до вечера в субботу! Попробуй-ка выбери себе сессию по интересам, – вот и мечутся слушатели между шестью аудиториями!
Параллельная секционность как оргприем хороша только на общенациональных или международных профессионально-корпоративных мегафорумах, когда от взаимодействия античника и, скажем, историка КПСС трудно ожидать хоть какой-нибудь искры или синэргетики. На тематическом же форуме – это верный признак того, что заинтересованности в этой «искре» нет, и конференция проводится «для галочки».
Здоровой альтернативой могла бы стать трехдневная и плотная конференция с укороченной вдвое, но более строго отобранной единой сквозной программой. Из научно-спортивного интереса и в режиме перебежек я посетил несколько секций и имел возможность убедиться в том, что иные доклады в научном плане были, к сожалению, ниже плинтуса.
Как это ни удивительно, но из программы конференции фактически выпала тема Второй мировой войны. В оргкомитете, видимо, не нашлось никого, кто был бы в ней лично или по-кураторски заинтересован, и тема – бесспорно одна из ключевых, о чем, кстати, говорил и Рогинский – провисла.
Впечатление заорганизованности, к сожалению, не просто возникало, – оно перманентно поддерживалось на конференции. Ее итоговый документ[28], сам по себе весьма резонный и дельный, констатировал основные проблемы, но вместе с тем вызывал недоумение по своему «жанру» – почему это не резолюция всего форума, почему организаторы не положили ее проект в папку участника и не поинтересовались мнениями или предложениями «низов»?
На завершающем воскресном круглом столе (его вел Николай Сванидзе) со своими эмоциональными воспоминаниями и размышлениями – главным образом на тему «Сталин и война» – выступили ветераны: Юрий Любимов, Павел Тодоровский, Даниил Гранин, Теодор Шанин и Сигурд Шмидт (последний, кстати, едва ли не единственный в зале, кто, пусть и ребенком, видел товарища Сталина вблизи!). Очень быстро круглый стол утратил округлость и превратился в брифинг министра образования и науки Александра Фурсенко – брифинг в защиту толерантности к сталинизму в учебных изданиях. А вот обобщающей дискуссии не стряслось: интеллигентно, но последовательно слово не давалось тем, кто, поверив в регламент, письменно об этом просил, – и вместе с тем микрофон буквально навязывался совершенно его не алкавшему Чубарьяну.
А ведь поговорить было о чем: например, о нарастающей главпуризации памяти о войне и о репрессиях, о нерассекречиваемых архивах, о замечательной идее «Мемориала» и «Новой газеты» цоздать Музей жертв и преступлений сталинизма в здании Военной Коллегии на Никольской, стоящем над расстрельными подземельями Лубянки!..[29]
И тем не менее: проведенный форум – серьезное и тщательно приготовленное организационно-политическое событие, одна из редких осуществленных попыток профессиональной научной общественности консолидироваться и структуризоваться, почувствовать не только локоть, но и плечо друг друга. СМИ уловили эту событийность и отозвались многочисленными интервью и откликами.
