Далеко на острове вспыхивали огни. Это, вероятно, горели костры. Было видно, как то поднимались ввысь, то сыпались в воду искры.
В полночь шлюпки подошли к острову, но моряки решили на берег до утра не высаживаться, а стать на якорь.
На каждой шлюпке зажгли фонари. Они уцелели, так как были в водонепроницаемых ящиках.
После пережитых волнений нервы у людей напряглись до предела, долго никто не спал. Но усталость и горе под конец взяли свое, и под утро все, кроме вахтенных, уснули.
Вода быстро наполняла бот и шлюпки. Всю ночь приходилось вычерпывать воду. Тишину ночи нарушало только звяканье ведер, которыми вычерпывали воду, да поскрипывание якорных цепей.
Евдокия Васильевна делала все, чтобы облегчить боли тяжелораненых. Особенно мучилась, хотя и старалась не издать ни единого стона, Анна Николаевна. Тяжело страдал и матрос. Николай Усаченко. В свои неполные семнадцать лет он выглядел почти мальчиком, тоненьким, как стебелек. До слез было жалко слушать, как бессвязно он бормочет что-то в бреду.
Евдокии Васильевне и самой было немногим больше, чем матросу Усаченко, она еще так мало видела в жизни. И вдруг в один день столько испытаний сразу! Алексей Зорин умер на ее глазах, и она ничем, ничем не могла ему помочь. Столько раненых, и всех надо немедленно лечить. И ее личные тревоги и опасения постепенно все более оттеснялись страданиями других.
Брезжил рассвет. Илья Бахирев, сменившись с вахты по вычерпыванию воды, прилег рядом с согнувшимся и курившим цигарку Будариным и сразу уснул. Бударин снял с себя китель и прикрыл Бахирева.
На небе мелькнул, прочертив огненной полоской темь, метеорит и пропал где-то далеко на северо-западе.
Потом небо начало светлеть, становилось серым, белесым, будто кто его припудрил мукой. Море тоже посерело, у берега поблескивали всплески волн. Яснее стал виден остров. Это была уже не темная полоса с редкими огоньками среди черной воды. Виднелись то серые, то зеленовато-желтые осыпи берега, вдали синели горы — острые, изорванные вершины вулканов, а у берега поднимался вверх высокий белый султан дыма. У кораллового рифа, беспрерывно накатываясь, белел пенный бурун. На одиноко торчащей скале виднелся лохматый ствол, и на его вершине, словно спицы поломанного колеса, — длинные темно-зеленые листья пальм — вайи.
Восток заалел огненной полоской, вода заискрилась, засверкала, точно вспыхнувшая в пламени пожара. От острова на воду упали длинные тени, потянул прохладный ветерок.
На шлюпке проснулся Олейников, умылся морской водой из-за борта, вытерся рукавом кителя и заботливо потушил фонари. Проснулись и остальные.
Подошли к берегу.
Был отлив, вдоль острова, вдаваясь далеко в море, тянулась отмель. Залитые водой впадины, ямки на отмели сверкали, будто голубовато-розовые зеркала. Утро устанавливалось ясное. И не верилось, что в такое безмятежное утро на земле может идти война, что рядом с этим тихим островом только вчера потопили безоружный пароход и убили несколько человек, а многих ранили.
И все-таки на душе было хорошо, как в летний праздник, когда внутри у тебя все поет, радуется.
И вдруг в один миг тишина растаяла: все наполнилось шумом, писком, щелканьем, трелями каких-то неведомых птиц. Затем послышались резкие крики, урчание — это были голоса попугаев и обезьян. Казалось, все живое приветствовало нарождающийся день.
«Долго ли придется нам здесь жить, на этом далеком и чужом острове?» — подумал Бударин.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С НАСЕЛЕНИЕМ ОСТРОВА
Шлюпки ткнулись в отмель, покрытую белым коралловым песком. Шатаясь от усталости, измученные всем пережитым накануне, люди с трудом выходили из шлюпок.
Бударин, Бердан и Бахирев пошли на разведку к джунглям. Когда они были уже у цели, оставшиеся у шлюпок моряки увидели, что из зарослей вышло несколько вооруженных карабинами людей, в темно-зеленых широкополых шляпах, коротких, до колен, брюках и безрукавках. Один из них, по-видимому офицер, сказал что-то сопровождавшим его людям, затем подошел к Бударину и о чем-то с ним заговорил. Вскоре после этого офицер подал команду, и солдаты отвели наведенные на наших людей карабины. Бударин же, повернувшись к шлюпкам, замахал рукой, приглашая моряков следовать на берег.
С большим трудом моряки прошли несколько десятков метров по отмели, отделяющей шлюпки от берега. Ноги глубоко увязали в песке, к тому же тяжелораненых Анну Николаевну, Андрианова и Михневича пришлось нести на руках.
В это время из зарослей показалось еще несколько человек — без рубах, в болтающихся вокруг бедер и свисающих ниже колен трусиках. «Малайцы!» — догадался Демидов. Тела и лица у островитян были коричневые, волосы иссиня-черные, прямые, зачесаны назад. Один из малайцев — высокий, худой, с седой головой — выглядел значительно старше других. Они взяли у обессилевших моряков тяжелораненых и понесли их через лагуну на берег, остальные принялись вытаскивать на отмель бот и шлюпки.
Двое военных подошли к морякам. Один из них заговорил на английском языке:
— Я — голландский лейтенант Петер Энгерс, а это — мои солдаты, — показал он на коричневых людей, одетых в форму и вооруженных карабинами. И добавил: — Я комендант острова Большая Натуна. Вы знаете, что Япония напала на США и обстреливает голландские острова на Тихом океане? Японцы обстреляли и Натуну.
— Знаем, слышали, — ответили моряки.
Лейтенант Петер Энгерс был еще совсем молодым человеком, и, как он ни старался казаться солидным, это у него не получалось. Говорил он быстро, часто перескакивал с одного на другое:
— Кто вы? Откуда? Ваша национальность?
Демидов ответил и подумал: «Может быть, голландцы помогут сообщить в Советский Союз о гибели нашего судна и части людей, о том, сколько у нас раненых? Может быть, с их помощью нам удастся поскорее выбраться домой? Или они переправят нас в Сингапур, а оттуда мы сами доберемся на Родину».
А лейтенант между тем продолжал:
Это очень хорошо, что вы на своих шлюпках засветили ночью фонари, а то мы могли бы обстрелять вас. Мы думали, что это японский десант, и приготовились к обороне. Боялись, решили лучше умереть, чем сдаваться в плен. А вышло, что советские моряки с потопленного судна. Японцы наш остров уже несколько раз обстреливали. Вот и вчера в полдень здесь несколько раз пролетали японские бомбардировщики…
Бударина окружила группа малайцев и молча пристально рассматривала его. Маленький темнокожий мальчик с испугом и удивлением выглядывал из-за спины старого малайца. Видимо, островитян больше всего удивляли светло-каштановые волосы Бударина и его непонятная речь. И тут Бахирев вспомнил о своем узле. Он пошел прихрамывая к шлюпке, развязал узел, вытащил несколько пачек ленинградских папирос «Красная звезда» и, подойдя к Бударину, прошептал:
— Борис Александрович, покажите им красную звездочку.
Бударин передал малайцам папиросы, а одну пачку лейтенанту Петеру Энгерсу и, жестикулируя, начал попеременно показывать то на красную звездочку, то на себя и на моряков:
— Совет, Совет… Россия… Ленин… Москва…
На лицах малайцев появились улыбки, и взгляды их потеплели. Один из них быстро ушел и так же быстро возвратился с кокосовым орехом в руках. Взмахом ножа он надрезал орех с верхушки и передал его Бахиреву. Тот не сразу понял, что надо делать. Тогда малаец жестами показал: пить надо! Бахирев выпил глоток, предложил Петру Чулынину, тот отпил немного и передал орех Бакалову.
Малайцы замахали руками, показывая: пейте, мол, всё, мы принесем всем орехи. И действительно, они принесли еще несколько орехов и бананов и дали каждому моряку по ореху и по нескольку бананов.
Петер Энгерс продолжал официальным тоном задавать Демидову вопросы:
— Название судна? Куда оно шло? Зачем шло?
— «Перекоп» — название нашего судна. Шло на остров Ява. В порт Сурабая. Шло за грузом, — отвечал капитан.
Взяв от Бударина пачку папирос, Петер Энгерс долго ее рассматривал, затем улыбнулся и сказал:
— Я все сделаю, чтобы облегчить вашу участь. Жить пока будете в малайском поселке. — И, круто повернувшись, что-то сказал седоволосому малайцу, тот в ответ закивал головой.
— Русски, Руссия! — заговорили малайцы, знаками приглашая следовать за ними.
Моряки медленно направились в ближайший поселок, неся раненых. Малайцы горестно покачивали головой, прищелкивая языком и помогая нести носилки, которые они успели тут же связать из лиан.
Чем дальше моряки углублялись в джунгли, тем больше их одолевала жара. Густые деревья не могли смягчить своей тенью духоты от болотных испарений.
Анна Николаевна нет-нет да издавала тихий стон. По всему было видно, что ее сильно беспокоит больная нога. Простыня, смоченная морской водой, высохла, и рана начала гореть еще сильнее. К тому же и носилки, наскоро связанные малайцами из веток и лиан, были очень неудачны. Лоб и заострившийся нос ее покрылись крупными каплями пота.
