Покоренный таким поведением русских моряков, Датук взял Бахирева за руку и, пригласив следовать за собой Бударина, Погребного и остальных моряков, повел их к группе малайцев.
— Идем туда, где мы собираем, — говорил Датук. — Там много всего, здесь мало. Одежду, — он показал рукой на кителя и пиджаки, — снимите. Она от влаги и пота преет, быстро изнашивается. Берегите одежду, она Бударин, сам того не желая, очень насмешил малайцев, когда начал показывать им водоросли и спрашивать: «Съедобно?» очень нужна ночью, чтобы защитить тело от москитов, от холода, — сказал он по-малайски.
Малайцы, весело улыбаясь, принялись объяснять морякам, что и как искать. Отмели огласились говором, смехом. Малайцы усердно старались растолковать морякам нехитрые приемы своего промысла. Моряки старательно следовали их советам.
Они с брезгливыми гримасами на лицах отвечали:
— Нет! Будет болеть живот.
А потом начали объяснять, какие водоросли съедобны. И все добродушно смеялись: взрослый белый, оказывается, не знает того, что знают маленькие малайские дети…
Особенно понравился малайцам высокий моряк, кочегар Василий Макаренков. Загорелый до черноты, с одной набедренной повязкой из потрепанного полотенца и обросший большой темной бородой, он напоминал островного жителя. С сумкой через плечо и с заостренной с одного конца бамбуковой палкой-острогой Василий широко шагал и резко подскакивал, когда нечаянно наступал на острый обломок коралла босыми ногами. Нацелившись, быстро что-то накалывал на острие, подносил к лицу, недолго рассматривая, снимал добычу левой рукой и совал в сумку. Он наловчился метко нацеливаться занесенной палкой и бил без промаха. Вскоре его сумка была полна.
Нравился малайцам и Тимофей Захарович, который, не в пример Макаренкову, ходил одетым и почти без разгиба, не отвлекаясь на разговоры, собирал ракушки.
Малайцы об этих моряках говорили:
— Хорошие русские, хорошо работают. Все равно что наши люди. Дружные.
Такие не станут драться между собой, не погибнут нехорошей смертью, как погибли другие белые, их кости и теперь валяются в джунглях.
Моряки тоже видели эти кости.
Однажды, углубившись в лес, они наткнулись на скелеты людей. На обгорелом пне сохранились глубоко вырезанные латинские буквы «S. Т.» и ниже цифры «188…» Это, по-видимому, был обозначен год, последняя цифра заросла. Тут же валялось несколько почерневших морских пуговиц, обломок перержавевшего ножа, застрявший в позвонке скелета. Некоторые черепа были проломлены тупым оружием, в одном проломе торчал острый камень. Все это показывало, что неизвестные моряки погибли насильственной смертью. В тот же день моряки напали на другую находку.
Далеко от берега они нашли хижину, сбитую из корабельной обшивки. На одной из досок были те же буквы «S. Т.», только сохранившиеся лучше. Едва тронули обшивку, как она вся рассыпалась, подняв облако едкой рыжей пыли. Оказывается, доски истлели и держались только на стеблях обвивавших их лиан.
Неподалеку от хижины валялся изрядно поржавевший чугунный котел.
Позже малаец Датук рассказывал:
— Старики говорили: было это давно, когда еще жил отец моего отца… Чужой корабль наскочил на рифы. Моряки высадились, много рома, виски пили, сожгли поселок малайских людей, увели к себе нескольких наших женщин. Потом те моряки поссорились между собой. Завязалась драка, многих они сами убили… Шлюпку сожгли, подожгли и джунгли. Осталось их мало — всего три человека. Однажды они все трое шли тропинкой. Вдруг шедший сзади ударил переднего камнем по голове. Тот упал замертво. Другой вытащил у мертвого из-за пазухи кожаный мешок с деньгами. Затем эти двое бросились один на другого с ножами. Так они и погибли все… Деньги малайцы взяли и бросили в море: то нехорошие были деньги… То были нехорошие белые люди, люди с черными, злыми сердцами, — закончил свой рассказ малаец.
Начался прилив. Вода, пенясь у коралловых рифов, быстро наступала на отмели. Волны с грозным шумом накатывались на рифы; казалось, стреляют орудия или слышатся раскаты грома. В кипевших волнах, резко выделяясь среди белых кораллов, плавали красные, желтые, синие рыбки. Забрав наполненные корзины, связки водорослей, малайцы стали уходить. Моряки тоже пошли, захватив свою добычу.
Вечером в хижину моряков пришел Датук, принес большую корзину убикаю и принялся показывать, как готовить водоросли, ракушки.
Бударин, уже усвоивший несколько слов по-малайски, обращаясь к Датуку, поблагодарил малайца на его родном языке:
— Три манаси…[13]
Эти два слова, произнесенные Будариным, произвели сильное впечатление на гостя.
Тут же начался своеобразный урок малайского языка, заинтересовавший всех моряков. Датуку показывали ракушку, водоросли, лист, палочку или ветку и спрашивали:
— Как это называется?
Датук серьезно объяснял, в свою очередь спрашивая у моряков русские названия того или иного предмета. Лицо Датука было задумчивым: ведь раньше все белые люди, которые бывали на острове, не интересовались его родным языком, никогда не благодарили его, не относились к нему как к равному.
Пламя от очага, то тлея, то разгораясь, освещало дрожащими бликами стены, потолок хижины. И при этом мерцающем свете группа моряков, сидя вокруг Датука, долго вела оживленную беседу. Даже лежащие на постелях больные приподнялись. У Погребного нашелся карандаш, и при свете очага он начал записывать на клочке коры малайские слова и их значение. Быстрее других запоминали значение слов Радченко, Андрианов, Бахирев.
Потом Бударин затянул песню. Его поддержали несколько голосов:
По долинам и по взгорьям Шла дивизия вперед…
И уже в следующую минуту знакомый мотив подхватили все, даже больные и Андрианов, у которого был очень приятный голос. И песня полилась далеко за пределы хижины.
Долго пели в этот вечер. Вспоминали и раздольную украинскую «Распрягайте, хлопцы, коней…»
Над островом уже занимался рассвет, в щели хижины брызнули солнечные лучи, пламя очага побледнело, а моряки еще не ложились.
Илья Бахирев произнес вслух то, что, кажется, у каждого было на душе:
— А ведь солнце сегодня будет и там, над Москвой. И вчера оно было там…
И все подумали, что скоро придет, должно прийти избавление от этого тропического плена. На Родине их уже ищут и, конечно, найдут. Голландцы, вероятно, уже сообщили Советскому правительству о гибели «Перекопа» у берегов Натуны.
И действительно, Родина разыскивала своих загадочно исчезнувших моряков. Из Москвы во Владивосток шли телеграммы, телеграфировали и в Японию, и на остров Яву, и в Сингапур, и даже в Австралию, запрашивали о пароходе «Перекоп», о его экипаже. Но мало кто знал тогда, что в этом районе японская военщина уже захватила многие острова, что шла битва за Сингапур и другие важные пункты, что Большая Натуна оказалась в центре боев, но не была захвачена только потому, что мало интересовала японцев: остров был беден, неудобен и поживиться на нем было нечем.
Запросы по радио о «Перекопе» получили из Дальневосточного пароходства и суда, находившиеся в Тихом океане. Но никто не встречал парохода «Перекоп», никто ничего не знал о судьбе его экипажа. Судно и его команда таинственно исчезли с того самого дня, как была получена радиограмма о налете японского самолета и обстреле им парохода, эта последняя весточка от перекопцев…
В ДЖУНГЛЯХ НАТУНЫ
Отремонтировать шлюпки оказалось не так-то просто: не было материалов, больные моряки все еще не могли прийти в себя и за ними требовался уход, что отвлекало часть экипажа от других работ. Много времени уходило и на добывание пищи, и, хотя кое-что удавалось собрать, этого было далеко не достаточно, чтобы поддержать силы.
Питались очень плохо, и люди заметно слабели. Запасы пищи, полученные от Петера Энгерса и малайцев, а также консервы, что взяли с судна, были на исходе. Бударин всячески старался подбодрить экипаж и даже начал подготовку к встрече Нового года.
Бударин, Бахирев и Радченко решили исследовать джунгли, узнать, что можно собрать там из съестного. Вооружившись параном, который дали малайцы, они ушли рано утром. Двигались, пробираясь узкой тропинкой, ведущей в глубь зарослей. По сторонам поднимались высокие саговые- и кокосовые пальмы, свисали канатообразные лианы; поэтому то и дело или пригибались почти до земли и переползали на коленях, или прорубали дорогу параном. После дождей, обильно выпавших в последние дни декабря, маленькие речки и ручьи разлились, затопив низины. В таких местах земля превращалась в озерки, в лиманы, в топи с торчащими из воды деревьями и кустарниками. Приходилось шагать по колено, а то и по грудь в воде. Дальше становилось посуше.
Шли настороженно, опасаясь тигров. Изредка попадались дикие яблоки-кислицы. Лианы вились вокруг стволов и ветвей деревьев, в темноте они казались змеями.
