под стол и полковник решает их поправить. Но стулья словно кто-то держит. Полковник дергает сильнее. И тут из-под стола вылезает один из наших парней. Да, это известная хитрость. Если грамотно устроиться на задвинутых под стол стульях, то можно спокойно подремать. Нет, ну а чем ещё заниматься в наряде, если у тебя в какой-то момент нет работы? Но полковник с этой простой логикой явно не согласен. В гневе он вызывает командира нашей группы. А потом идёт по залу и отодвигает все стулья, в поисках других «отдыхающих».
Через минуту наша «котлетная явка» провалена. Увидев на стульях миски, полные котлет, полковник выставляет их на столы. И вызывает начальника столовой. Предъявляет ему злостно похищенные нами котлеты. Это самый настоящий «залёт». Мы нарушили главный армейский принцип – попались. Котлеты возвращают на кухню, а всю группу снимают с наряда. Полковник уже всё доложил начальнику училища, а тот звонит на наш курс, «требуя крови». Поэтому всем причастным показательно раздают взыскания.
У этих котлет оказался весьма паршивый вкус.
Апрель 1985
Кольцо
Раскрытый конспект лежит на столе, но учёба не идёт в голову. Может, это погода? За окном ранняя осень с золотыми листьями, ярко-синим небом и тёплым солнышком. Может, ожидание предстоящих выходных? Пойду в увольнение с ночёвкой, домой, к молодой жене. Замечтавшись, кручу новенькое обручальное кольцо на безымянном пальце. Ленушка, любимая… Как здорово, что мы наконец-то женаты…
А может меня просто разморило после обеда? До смены ещё пара часов, я дежурный по учебному корпусу № 2. Такой наряд – одно из преимуществ третьего курса. Никакой грязной работы, знай командуй двумя дневальными-первокурскниками. Спишь вдоволь, в столовую идешь вне строя, «чипок» рядом. Красная повязка на рукаве позволяет многое. Да и городские телефоны перед входом в корпус – звони любимой сколько хочешь.
Ленивое течение мыслей прерывает резкая трель телефона. Поспешно хватаю трубку:
– Дежурный по второму учебному корпусу слушает!
– Так, дежурный, – голос в трубке деловит, не пойму кто это, – там Михайлов собирается по учебным корпусам. Прими к сведению.
– Да, спасибо, – растерянно кладу трубку.
Михайлов Виктор Михайлович, генерал-майор, начальник училища. По наряду у меня всё в порядке, придраться вроде как не к чему. Однако визит целого генерал-майора чреват разными неожиданностями. Спешно зову своих дневальных:
– Парни, живо на территорию! И чтобы вдоль газонов и перед входом – ни одного листика!
Прихватив метлы, первокурскники убегают. Погружаюсь в нервное ожидание. Может пронесёт?
Не пронесло. Через широкие окна наблюдаю приближение сухопарой фигуры с красными лампасами на брюках. Обмахиваю и без того блестящие сапоги, застегиваю крючок воротника. Выхожу из-за стола в просторный и пустой вестибюль. Хлопок двери, входит Михайлов. Делаю навстречу два чётких строевых шага. Привычно бросаю раскрытую ладонь правой руки к срезу пилотки. Четко рапортую:
– Товарищ генерал-майор! За время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по корпусу курсант…
– Вольно! – генерал небрежно «отмахивает» рукой в ответ.
Внимательно осматривает меня с головы до ног. Вообще, это наша вторая встреча «лицом к лицу». В первый раз мы разговаривали три года назад, на собеседовании в приёмной комиссии. Я тогда уже успешно сдал все экзамены, а Михайлов меня спрашивал: с желанием, мол, иду в училище? Произвёл на меня впечатление доброго и заботливого дедушки. Разумеется, вряд ли он это помнит.
– Товарищ курсант! А почему у вас ремень не подтянут?
Да, Михайлов славится любовью к затянутым ремням. Делает замечания даже офицерам. Ну не объяснять же ему, что одно дело – затянутый «в рюмочку» первокурсник, а совсем другое – курсант третьего года обучения, считай без году выпускник?
– Виноват, товарищ генерал, – спешно подтягиваю ремень.
– А почему бляха нечищеная?
Да, кажется я «попал» – у Михайлова плохое настроение. Ну что ему до моей бляхи? Может и тускловата слегка…
– Виноват, товарищ генерал, устраню!
– Раньше устранять надо было! – раздражение генерала нарастает.
– А это что такое!? – негодующий взгляд устремлён на мою правую руку.
– Где, товарищ генерал?
– На пальце! Что ещё за украшение на пальце?
– Это кольцо, товарищ генерал, обручальное. Я женат…
– Отставить! – голос Михайлова гремит – Военнослужащий не должен носить никаких украшений! Снять! Сейчас же!
– Есть! – спешно снимаю кольцо и сую в карман.
Генерал победно разворачивается и уходит.
– И территорию приведите в порядок! – напоследок бросает он.
– Есть, товарищ генерал!
Что ж… С наряда не снял, не наказал – уже хорошо. Гляжу в спину удаляющегося Михайлова. Достаю из кармана кольцо. И снова надеваю на безымянный палец.
Осень 1985
Сокамерник
Металлический лязг – за спиной закрывается дверь камеры. Осматриваюсь. От бетонного пола тянет сыростью. Грубо оштукатуренные грязно-серые стены. Провожу по ним кончиками пальцев – как гигантская «наждачка». Стальная дверь выкрашена в тёмно-зеленый цвет, на уровне груди большой круглый глазок. Тусклая лампочка над дверью закрыта ржавой решёткой. На противоположной стене маленькое окошко, почти под потолком. Дневной свет перекрещен толстыми прутьями. За разбитым стеклом – зима, мороз. Мертво-холодная батарея отопления. Из стен, друг напротив друга, примерно на метр выступают по две толстые балки. На них кладут деревянные щиты, чтобы спать ночью. Рижская гарнизонная гауптвахта. Мой дом на ближайшие пять суток ареста. Результат моих разногласий с начальником курса.
Смотрю на сокамерника. Чёрные петлицы «стройбата». Невысокого роста, чёрные глаза блестят на смуглом лице. Таджик или узбек? Кто их разберёт… Интересно, с ним хоть по-русски поговорить получится? А уж как одет… Живая иллюстрация к слову «чмошник». Измятая шинель из грубого сукна, бесформенная шапка-ушанка искусственного меха, разбитые кирзовые сапоги со спущенными голенищами. Интересно, сколько он тут уже? Черная щетина, подворотничок почти одного цвета с грязной шеей. Да, куда такому до нас, курсантов! Мы – будущие офицеры-политработники, элита ракетных войск! И одеты всегда соответственно. Приталенная шинель из гладкого сукна стального цвета, новенькая офицерская ушанка, свежий подворотничок сверкает белизной, кожаные сапоги начищены до блеска…
– Гауптвахта! Выходи строиться на вечернюю проверку!
Лязгают замки камер. Шагаю в кислую вонь коридора, в общий строй. Начальник караула пофамильно читает список арестованных. Каждый откликается: я! Проверка окончена, наступает время любимого развлечения всех караулов: получение «вертолётов». Это грубо сколоченные деревянные щиты, которые служат обитателям гауптвахты кроватью и матрацем одновременно. Они свалены в одной из пустующих камер. Начальник караула уже готов подать команду. И у всех будут считанные минуты, чтобы заскочить в ту каморку, схватить «вертолёт», выскочить и забежать с ним в камеру. Самому последнему обещают дополнительные сутки ареста.
Вперед! Влетаю в камеру, хватаю из кучи первый попавшийся щит. Так, вроде не разбитый, бросаюсь обратно к двери. Проём узкий. Навстречу валит арестантский люд – никто не хочет получать дополнительные сутки. Расталкивая всех, пробиваюсь в коридор, заскакиваю в свою камеру. А вот и мой «стройбат» – тоже успел. Снова лязгают замки – двери камер запирают. Протяжный крик караульного:
– Гауптвахта, отбой!
Мы кладем «вертолеты»
