– Это примерно то состояние, когда все нельзя, нельзя, нельзя, нарастает, а потом – можно?
ЛЕВОН: Нельзя, нельзя, нельзя – вот это есть, а потом в один момент идет – очень нельзя: очень нельзя, сверхнельзя. Получается, что все эти нельзя становятся на уровне кристалла даже.
– А на каких-то примерах это нельзя?
ЛЕВОН: Ну вот это, например, в нашем докладе совместном, там начинается с советского парада, который воссоздает советское общество в гиперструктурированном виде. Мы видим все структуры общества, они абсолютно сжаты. Сверхсжатое общество. Парад, если Вы вспомните, в советское время он делился на состав трудящихся, или там Армия идет, национальности идут тоже. Вся структура общества там проходит в сверхсжатом, то есть в гипертрофированном, сверхорганизованном виде, после чего происходит…
– Настоящий праздник?
ЛЕВОН: – Да, пьянка, которая, в принципе, не замечается, потому что она ритуально не зафиксирована. Более того, она нежелательна, и именно поэтому всегда старались, чтобы время праздника не превышало трех дней (даже если предпраздничные дни попадали на красные дни недели), иначе можно не выйти из этого состояния, а из этого состояния надо ритуально выходить. Как в традиционных обществах, их создают ритуально, чтобы потом космос восстановился. А здесь, так как космос – искусственный, он был силой нажит в свое время тоталитарным режимом, и поэтому его создают также в строго сжатом, гипертрофированном виде, чтобы гарантировать его возврат. И получается, что…
– Ударение больше на это ставится…
ЛЕВОН: – И поэтому мы замечаем это. Потом мы заметили, что, вроде бы, то же самое происходит всюду, просто иногда описывали так сильно антиструктурированное состояние, что не замечали этой структуры, сверхструктуры. Вот в масленице, например, обращают внимание на разные масленичные фигуры, разные обряды проводов зимы, на тысячу такого рода вещей, которые семантически наполнены. А, например, встречу Масленицы так не описывают. А она сооружается специально. Она сооружается как нечто, имеющее все признаки прошедшего года. Это сверхструктурированный год, не просто зима, это все старое. И сжигают именно это, а не просто сжигают зиму, как сегодня это представляется.
– То есть сакральный смысл?
ЛЕВОН: – Получается, что есть такая сжатая структура прошедшего года, и во время годового праздника ты ее создаешь и ее уничтожаешь. Чтобы новый год, послемасленичный, – это получается, если считать по весеннему календарю, – чтобы он был настоящим космосом. То есть, там это есть, но не видится из-за чрезвычайного богатства побочных тем.
– А вот такой праздник как Новый год?
ЛЕВОН: – Новый год еще больше, потому что, новый год – это страх перед хаосом. На грани старого и нового года происходят всякие неопределенные вещи. Именно силы хаоса грозят в новогоднюю ночь. Это универсальное понятие вообще нового года. Новогодний ритуал у всех народов воссоздает, архетипически воссоздает, по модели он воссоздает начало мира. Именно тогда воссоздают, ну, можно сказать, сверхсжатую историю космоса. В Древней Индии был предновогодний ритуал, когда в форме вопросов и ответов воссоздавалось творение мира. Вообще, в это время совершаются самые важные обряды. Именно обряды, имеющие дело с началом мира и формированием структур. Причем и структур времени, и структур государства, и вообще всего мира. Новый год как раз хорошо все это показывает. Вроде бы, не должен, а показывает.
– А вот сегодняшний Новый год?
ЛЕВОН: – Сегодняшний Новый год? Тоже.
– У нас нет этих ритуалов…
ЛЕВОН: – появляются. Мы неожиданно вдруг увидели, что президенты дают отчет о прошедшем годе. Сжатым образом воссоздают прожитое, причем самое важное и в самом сжатом виде. Речь президента прямо перед Новым годом – это как ритуальный отчет, сжатый год. И еще мы заметили такую закономерность: правильно, нет у нас особых ритуалов, но по телевизору мы каждый Новый год смотрим «Карнавальную ночь»…
– А у нас в России все время идет «Ирония судьбы…».
ЛЕВОН: – И то, и это, или вместе, кстати, тот тоже абсолютно того же типа. Он же с переворачиванием. Настоящая путаница, переодевания…
– Общее состояние единообразия…
ЛЕВОН: – С пьянством, это уже праздничное пьянство. И спутать одно с другим – это настоящее карнавальное состояние, причем пьяный оказывается лучше, чем трезвый, – это все ведь там есть. Там же Яковлев, который – положительный, вроде бы, герой, – оказывается в худшем свете, а пьяница и хам, кстати, становится настоящим героем. Классическая карнавальная ситуация. При этом он теряет, на мой вкус, не очень симпатичную невесту и приобретает зарубежную, хорошую Барбару Брыльску. Так что даже здесь эта модель как-то срабатывает.
– Праздник Нового года – явление социальное?
ЛЕВОН: – Да, социальное, ведь Новый год – не семейный праздник. В тех обществах, где это семейный праздник, например, в Китае, там празднование в каждом доме. То есть ты знаешь, что в каждом доме это есть, и ты справляешь всем миром, но подуровень у тебя – семья.
– То есть это вот речь президента, бой курантов, вся страна со сдвинутыми бокалами шампанского…
ЛЕВОН: – Ну, ты смотри, как у нас тут получается: мы начинаем в 12 часов ночи праздновать, и с москвичами празднуем, то есть у нас есть уже праздничное настроение, и нам нетрудно обновлять этот праздник и его расширять. У нас идет по методу расширения.
– И еще я хотела бы спросить про ритмичность. У нас ряд исследователей сделали вывод, что праздники задают ритм жизни, то есть вводят какой-то ритм: масленица, после масленицы – пост, затем Пасха и так далее. От праздника к празднику что-то проходит, какие-то ритмы жизни задают сами праздники, то есть в некотором смысле они являются социальной структурой…
ЛЕВОН: – Это действительно так, и целый ряд исследователей это отмечал. Эдмунд Лич сказал, что праздник создает время. Есть такое выражение в его известной работе, о карнавале, кстати. Это выражение принадлежит Эдмунду Личу, что праздник сам создает время, что его цикличность именно в этом и заключается, так что это на самом деле так, тем более когда время цикличное, а не линейное, праздники создавались главным образом тогда, когда они были цикличны. Тогда никто не отмечал 1700-летие принятия христианства, а отмечали каждый год конкретный праздник, причем его отмечали так почему? Потому что солнце так стало, то есть это настоящие вещи во времени, а все временные вещи связаны со светилами всегда. Или время года меняется, или вот сельскохозяйственное. Так что это очень важный момент праздника, но сегодня он не действует. Он действует только как новый год, ты отмечаешь новый год и день рождения, все остальные эту ритмичность потеряли, вообще-то говоря. Они – просто отдушины сегодня и идут в таком линейном времени. Сегодня это линейный бег, в один момент ты остановился, отдышался, напился и пошел дальше, то есть ты не прощаешься.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Здесь и далее даты даны по старому стилю. Для того чтобы соотнести это с новым календарем, нужно к указанному числу приплюсовать 13 дней.
2
Одной из первых отечественных публикаций, видимо, является издание 1988 года: Иван Шмелев. Лето Господне. Праздники. Радости. Скорби. М., «Советская Россия».
3
«Лето» по-славянски означает «год».
4
«Река – раздолье, вольной водицей пахнет, и рыбкой пахнет, и смолой от лодок, и белым песочком, москворецким. Налево – веселая даль, зеленая – Нескучный, Воробьевка. Москва-река вся горит на солнце, колко глазам от ряби, зажмуришься… – и нюхаешь и дышишь всеми-то струйками: и желтиками, и травкой, и свербикой со щавельком, и мокрыми плотами-смолкой, и бельецом, и согревшимся бережком-песочком, и лодками… – всем раздольем» [50, с. 403].
5
Писатель создал потрясающее душу свидетельство об этих годах в книге «Солнце мертвых» [52].
6
В первые четыре дня Великого поста в церкви читается Великий Покаянный канон Андрея Критского. Затем в один из дней пятой недели он прочитывается полностью, и эта служба называется «стояние Марии Египетской». Видимо, от этого «стояния» Горкин – старенький столяр, добрый и сам ясный как ребенок – называет все службы с чтением Великого Покаянного канона «стоянием».
