— Гимн великому городу. А то ни хера не заплатят.
Я лихорадочно стал вспоминать историю основания города. Сминая даты и имена, в башке теснились чеканные хрестоматийные строки: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…» Я глядел вдаль и проклинал себя за тупость. А профессор наслаждался моей беспомощностью.
— Друзья мои, — по-русски обратился он к своим ученикам и указал на Медного всадника, — мы находимся в самом сердце Петербурга. Этот великий памятник и есть душа этого города. Так сказать, его genius loci. Посмотрите на него внимательно. Создатель этого шедевра, наш гениальный соотечественник Фальконе, изобразил в нем великую идею… Все дело в пьедестале. В этой угрюмой скале. Если бы монумент стоял на обычном отполированном граните, все выглядело бы совсем по-другому. Русский император на краю пропасти!… Он в испуге сдерживает коня. Посмотрите на его правую руку. Разве это жест победителя? Не-ет. Император видит открывшуюся перед ним бездну и сдерживает рукой идущие за ним толпы. «Ни шагу дальше!» — будто кричит он своим войскам. Россия на краю бездны — вот символ этого шедевра…
Профессор замолчал. Девушка-мальчик спросила его после долгой паузы:
— А что это за бездна, учитель?
— Эта бездна — Европа, моя дорогая девочка,— грустно ответил профессор. — Триста лет Россия стоит перед этой бездной. Триста лет. Судьба этой страны… Ее грагедия…
Я улыбался профессорскому красноречию, но спорить с ним не хотелось, зачем?… Котяра шепнул мне на ухо:
— Нам еще самим придется доплатить за экскурсию.
Я поднял воротник пиджака и засунул руки в карманы. Меня опять колотило.
— Слава, у меня еще осталось. Хотите? — девушка— мальчик протянула мне рюмку и половину шоколадной конфетки.
— Бистро, — сказал я.
— Почему? — не поняла она.
Я впервые увидел ее глаза. Светло-серые, блестящие, перламутровые.
— Почему бистро, Слава? — улыбаясь, повторила она свой вопрос.
Я взял рюмку и конфетку и объяснил:
— Наши казаки влетали в парижские кафе с криком: «Быстро! Рюмку водки! Быстро!» Это так вам понравилось, что вы свои кафе с тех пор прозвали «бистро». — Я повернулся к профессору. — В России ни одна забегаловка не называется «шнель».
Профессор загрустил, даже глаза закрыл — так ему стало печально:
— Это вы к чему?
— Да так, — улыбнулся я. — К слову. О бездне. Ваше здоровье, мадемуазель.
Я выпил глоток коньяку и закусил конфеткой.
— Уже свежо становится, — сказал профессор литературы. — И наш час на исходе. Нам пора на место.
— Полный вперед! — скомандовал я Котяре. — Самый полный!
Котяра посмотрел на меня угрюмо и врубил двигатель.
…На набережной у Строгановского дворца их ожидал уже шикарный белый лимузин. На причале белой глыбой, широко расставив ноги, стоял Константин. Котяра засуетился. Катер взревел и бортом стукнулся о причал.
— Полегче, Балагур,— сказал Константин.— Не дрова везешь.
— Извини, Костя, — совсем расстроился Котяра.
Константин протянул руку девушке-мальчику, улыбнулся, сверкнув золотой коронкой.
— Ну как покатались, Натали?
— Константэн, замечательно! — прыгнула к нему в объятия девушка-мальчик. — Очень здорово!
— Даже так? — Константин протянул руку профессору. — Правда, месье Леон?
Профессор изящно спустился на шаткий причал, но ничего не ответил. Котяра закрутил круглой башкой. Белокурый красавец последним ловко перепрыгнул через поручни катера и встал рядом с профессором. Константин строго посмотрел на меня и спросил профессора:
— Так как, расплачиваться с историком? Котяра от меня отвернулся. Мне было грустно.
Я смотрел только на девушку-мальчика. Та надела за спину баульчик и помахала мне рукой.
— Прощайте, Слава, да? — но не ушла.
— Что-то не так? — спросил профессора Константин.
Профессор взял его за пуговицу плаща.
— Костя, мы можем повторить экскурсию? Только уже по нашей теме. Это возможно?
— О чем базар? — ответил Костя. — А историк-то сможет? — он посмотрел на меня, оценивая. — Может, лучше специалиста пригласить?
— Нет, — отрубил профессор. — То, что расскажет специалист, всем давно известно. Мне интересно его мнение, — и он посмотрел на меня, оценивая, — именно его.
— Такой интересный попался кадр? — сверкнул золотой коронкой Константин.
Профессор подошел к самому борту катера и прищурился.
— На какой теме вы специализировались, Слава?
Я еле оторвал взгляд от девушки-мальчика:
— Семнадцатый век. Самозванец… Диссертацию я недописал…
— Отлично! — почему-то обрадовался профессор. — Сегодня вечером. В девять. На этом месте. Договоритесь с ним, Константин.
Профессор что-то крикнул по-французски ученикам и резво побежал вверх по лестнице. Белокурый красавец прикрыл полой куртки спину девушки-мальчика и повел ее к машине. Та оглянулась через плечо.
— До свидания, Слава. Да?
Я помахал ей рукой. Константин посмотрел ей вслед и подошел к катеру.
— Понравилась? Только губу-то на нее не раскатывай. Жора мальчик очень крутой.
— Какой Жора? — не понял я.
— Молодой француз,— объяснил Константин.— Каратист. Уделает тебя, как бог обезьяну. Понял?
Константин достал бумажник и ловко, как банкомат, выщелкал из него три сотенные зеленые бумажки. Котяра тут же протянул к ним пухлую ладонь. Константин звонко шлепнул по ней новенькими банкнотами.
— Отскочи. Не тебе. Историку,— он протянул мне банкноты.— Аванс. Вечером получишь больше. Если постараешься. Хорошенько подготовься к теме. Понял?
— К какой теме? — спросил я, пряча в карман деньги.
— Месье Леон разве тебе не сказал? — удивился Константин.
— Ничего он мне не сказал, — пожал я плечами.
— Атас! — захохотал Константин. — Месье Леон — главный на Западе специалист по Пушкину. Можешь ты им про Пушника чего-нибудь натрендеть?
— Люблю тебе петротворенье? — вмешался Котяра. — Про Пушкина и я могу, Костя. Любимый мой поэт после Есенина.
— Отскочи, — охладил его пыл Константин. — Я историка спрашиваю.
Я подумал и ответил ему:
— Я еще не знаю, где я буду вечером.
— Как это не знаешь? — рассердился Константин. — Ты здесь будешь! Понял! Только здесь! И нигде больше!
Я представил себе то единственное место, где меня никто не найдет, и ответил:
— Не обещаю.
— Как не обещаешь? — взвился Константин. — Балагур, он с тобой работает? Работает или нет?
— Работает! Пашет! Вкалывает! — ответил наглый Котяра.
— Извините, пожалуйста. Я на катере случайно оказался, — начал я объяснять. — Совершенно случайно… Меня хотели убить…
— И я тебя убью, — схватил меня за грудки Константин.— Гадом буду, убью, если вечером здесь не найду. Я понятно излагаю?
Я посмотрел в его глаза цвета «металлик» и кивнул.
— Вот и лады, — сверкнул золотой коронкой Константин. — Не люблю трепаться, спроси у Балагура. Если подведешь, на краю света найду. Я понятно излагаю?
Я опять посмотрел в его глаза и кивнул. Константин так и не выпустил лацканы моего пиджака.
— Подготовься, как следует, историк. Месье Леон главный специалист, не опозорься. Договорились?
— Договорились, — выдохнул я.
— Пил, — сморщился Константин. — Когда ты успел нажраться, падло?
Но тут мне помог Котяра:
— Так все пили, Костя. И интуристы тоже. Замерзли на речке.
— Гляди, — отпустил наконец лацканы Константин. — И ты гляди за ним, — рявкнул он Котяре. — Головой за него отвечаешь. Чтобы в девять здесь оба, как стеклышки! Я понятно излагаю?
Константин махнул рукой и пошел к лестнице, но остановился, вернулся к катеру.
— Да, историк. Когда им про Пушкина трендеть будешь, ты Дантеса не очень шельмуй. Понял?
— Почему?
— Жорик его родственник. Праправнук, что ли? Жорик обидеться может за дедушку. Тогда пеняй на себя. И жизнь, и бабки можешь потерять. Я понятно излагаю?
На набережной засигналил белый лимузин, и Константин солидно, не торопясь, начал подниматься по спуску.
4
Абзац!
Мы с Леней сидели в нашей шикарной каюте за перламутровым столиком и ели из сковородки жареную докторскую колбасу с картошкой. Вернее, ел он один, хищно сверкая золотыми челюстями. В меня еда не шла. Горло было сухим, как наждачная бумага. Я давился острой пережаренной картошкой. Еду в сковородке Котяра разделил ножом напополам и, уже заканчивая свою половину, боком косил глаз на мою колбасу.
— Ты жуй, жуй. Через силу жуй. К вечеру должен быть как огурец. Слышал, что Костя сказал? Я за тебя головой отвечаю.
До меня только что дошло, что Котяра-то знает этого Костю. И тот его знает.
Котяра, закончив свою половину, рыгнул.
— Жуй, — уставился он на мою колбасу.
— Леня, — отвлек я его. — А ты давно Костю знаешь?
— У-у-у, — замурлыкал Котяра и почесал рыжую бакенбарду, — Уже лет двадцать, наверное, прошло… с тех пор…
