— Скажите, а когда это было?
— Вечером... накануне возвращения дорогой Гунны.
«И в предполагаемое время убийства, — добавила про себя я. — Или около того».
— Мне очень стыдно признаться, что я выходила на улицу в позднее время... порядочной даме такого не пристало... Но как только стемнело, мы зажгли фонарь перед входной дверью, как требует городской совет... а потом оказалось, что нужно прикрутить фитилек, потому что он коптил... а у моего дорогого супруга так скрутило спину, что он не мог разогнуться, и было уже слишком поздно, чтобы звать доктора Обструкция... а прислугу я уже отпустила... и вот, я взяла щипцы, вышла на улицу, открыла щиток фонаря... а тут он... оно... она... летит! К дому советника.
— На чем-нибудь летит, или сам по себе? — уточнила я.
— Сам... сама по себе... медленно так, будто плывет по ветру... а ветер был слабый.
Это было странно. По моему личному опыту, демоны передвигались довольно быстро. На всякий случай я еще спросила:
— Высоко летел?
— Высоко... чуть пониже крыши...
«И как раз на уровне второго этажа. То бишь форточек».
— Госпожа Мюсли, я не сомневаюсь, что вы видели сверхъестественное явление. Но вы уверены, что это был именно демон?
— Не уверена, — всхлипнула она. — Я не знаю, на кого похожи демоны. Может, это было привидение. Я точно помню, что оно просвечивало насквозь.
А это был отнюдь не показатель. Встречала я таких призраков, которые вовсе не просвечивали, и в темноте вполне могли сойти за живых.
— И что же было дальше?
— Не знаю. Я испугалась и убежала в дом... я ведь не знала, что господина Шнауцера убьют... Я рассказала Гансхену-Фрицхену, а он выбранил меня за глупость. И он прав... ведь в Киндергартене нет ни демонов, ни привидений.
«Теперь, наверное, уже есть», — подумала я.
— А как выглядел этот ваш демон... или привидение?
Она всплеснула руками.
— Вот это и есть самое ужасное! Он... оно выглядело как маленькая девочка!
— Какая девочка? — озадачилась я.
— Самая обычная. В чепчике, в простом платье, в полосатом передничке...
Это было что-то новое в демонической практике. Впрочем, мой опыт общения с демонами был невелик.
— И вот еще что, госпожа Мюсли. Вы рассказали о том, что видели, господину ван Штангену или кому-либо из его приставов?
— Ни в коем случае! Гансхен-Фрицхен запретил мне это! Он сказал: «Мало ли что тебе примерещилось — ни слова о том столичному дознавателю! Он живо поймет, что ты рехнулась, и отправит тебя в Букиведен, в лечебницу святой Шизгары, и ты опозоришь всю нашу семью!» И я не знаю, что мне делать... вдруг я и в самом деле помешанная? И меня ждет дом святой Шизгары... а там, говорят, помешанных сажают на цепь, и бреют им головы, и бьют палками, а это так страшно!
Я в растерянности смотрела, как она рыдает. Не к доктору же ее вести, на доктора Обструкция надежда плоха. Хотя, кроме медицины, есть еще один традиционный способ...
— Но священнику муж ваш ничего не запретил рассказывать?
Она закивала.
— Вот и хорошо. Сходите в храм, помолитесь присноблаженному Фогелю, поставьте свечку... и вам станет легче.
Лично я никогда не практиковала подобные методы психотерапии, но от других слышала, что это помогает. Поскольку госпожа Мюсли не возражала, я подхватила ее за пухлый локоть, вывела из кондитерской и повлекла по направлению к храму.
«Сдам ее на руки отцу Суперстаару, а он сумеет утешить страдалицу».
Отец Суперстаар был занят. Он руководил детским хором, выпевавшим какой-то гимн. В Киндергартене никаких нововведений по части религиозных песнопений не признавали, и ничего подобного благочестивой песенке «Приоресса по имени Анна», достававшей меня по всей империи, здесь нельзя было услышать. Исполнялись хоралы, восходящие едва ли не к Перворимской империи, вроде того, что звенел сейчас под сводами церкви святого Фогеля.
Я могилку другу копал,А зарыть его нелегко.Долго я возился и потел,Но зато зарыл глубоко!
Я с удовольствием слушала величественный старинный напев, в отличие от госпожи Мюсли, которая сразу проследовала к образу Трудного Детства и пала перед ним на колени.
Ректор, отпустив детей на перерыв, подошел ко мне.
— Добрый день, сударыня. А мы тут репетируем...
— Готовитесь к состязанию церковных хоров?
— Нет, к похоронам. Господин бургомистр дал понять, что вскоре по прибытии столичного дознавателя скорбные останки несчастного нашего согражданина будут преданы земле...
— А хор будет петь.
— Вот именно! Все будет устроено по первому разряду! Ведь господин Шнауцер был одним из наиболее уважаемых наших прихожан.
«И какая-то часть его состояния, скорее всего, по завещанию отойдет этому приходу, — подумала я. При том, что не хотелось бы вносить отца Суперстаара в список предполагаемых убийц. — Священник-убийца — это дурной тон. Хотя, быть может, я и не права...»
— Но я вижу, что одна из моих прихожанок нуждается в пасторском ободрении, — прервал Суперстаар мои размышления. — Пойду, поговорю с ней.
«Что ж, для этого я сюда госпожу Мюсли и привела. Но и у меня найдется здесь занятие. Про Шнауцера я прежде спрашивала у взрослых, а вот что скажут о нем дети?»
Я вышла в церковный двор, и ребята тут же устремились ко мне. Даже в тихом, мирном и добропорядочном Киндергартене мальчишки обожают оружие, а у меня был настоящий меч и настоящий кинжал (по правде говоря, кинжалов, как и ножей, было несколько, но не все они на виду). Обычно родители запрещали детям канючить разрешения подержать оружие, но сейчас родителей поблизости не замечалось, да и ректора тоже.
Выслушав хоровое исполнение просьбы: «Тетенька милиса, а можно подержать меч/кинжал/вон тот маленький ножик», я сказала:
— Разрешу, если вы расскажете мне про Шнауцера... про того дядьку, у кого на похоронах вы должны петь. Знали его?
Знали, знали, еще как, оказывается, они его знали. Мануфактур-советник не часто выходил в свет, но уж если это с ним случалось, не упускал случая пообщаться с подрастающим поколением. И воспоминания у поколения были на редкость схожие. Без всякой признательности к покойному. Основной характеристикой ему служили термины «гад» и «злобный старикашка».
— И в чем его гадство выражалось?
— А все учит-учит, нудит-нудит...
— Того не моги, этого не моги, туда нельзя, сюда нельзя!
— И родителям стучал...
— Ага, а если камнями кидаешься или бегаешь, он тростью по рукам — раз! По ногам — раз!
— А вот с этой цифры поподробнее, пожалуйста...
Как выяснилось, тростью мануфактур-советник учил не всех детей, что попадались на его жизненном пути. Только тех, у кого родители были победнее и не отличались влиянием в киндергартенском обществе. Остальные получали устное взыскание.
— Это правда, милиса, — пропищал поблизости от моего локтя знакомый голос. Принадлежал он Фикхен. — А еще ухи крутил. Бывало, как придет к господину бургомистру, как попадешься ему, так сразу за ухо — цап! И крутит с вывертом, и шипит: «Будешь вертеться, будешь безобразничать, будешь языком болтать — голову оторву!»
Я посмотрела на Фикхен. Отстегнула один из кинжалов и протянула мальчишкам — пусть знают, что некоторые взрослые выполняют свои обещания, особенно если это им выгодно.
— Нате, ребята, поиграйте, только не порежьтесь. — И, пока они баловались с железкой, спросила у Фикхен: — А ты что здесь делаешь? Ты же вроде в церковном хоре не поешь?
— Не пою. Туда девочек не берут. Меня господин к ректору прислал. Я должна сказать, что господин Вассерсуп сказал, что столичный господин сказал, что похороны можно делать через три дня.
— Ну-ну. Неужели ван Штанген считает, что расследование можно завершить в столь краткий срок? Или тело жертвы для дальнейшего хода следствия уже не нужно?
«То-то детишки порадуются...»
Во дворе появились Суперстаар и госпожа Мюсли. Воззрившись на своих хористов, ректор немедленно забыл о прихожанке.
— Дети, что это у вас? Какая гадость! Оно же острое! Им же можно поцарапаться! Немедленно верните, откуда взяли! И вообще, перерыв закончен! Репетиция продолжается!
Покуда ректор загонял детишек обратно, а я привешивала к поясу кинжал, господа Мюсли подошла ко мне.
— Вы были правы, милиса. Молитва и душеспасительная беседа пошли на пользу... — И вдруг она завизжала, тыча пальцем в Фикхен: — Она! Демон!
Девочка шарахнулась и спряталась за мою спину, я же, выхватив из пальцев госпожи Мюсли смятый носовой платок, заткнула им вопящий рот (см. полковник Грушин, «Трактат о кляпах», раздел «Мягкие варианты»). Картинка, думается, получилась еще та, похлеще фигуры в новомодном танце, да благодарных зрителей, по счастью, не нашлось.
— Вы что, сударыня? Это же Фикхен, служанка бургомистра!
— Но это она, — пробубнила дама сквозь ткань платка. — Я узнала ее. Это она летела к дому Шнауцера.
