Так или иначе, из своих странствий Передоз Дуб вернулся не с пустыми руками. Точнее, не совсем. Его трофеем была статуэтка из чистого золота, изображающая фазана. А была ли она вывезена из самой волшебной Камбалы или из какого-либо храма или монастыря в Балалайских горах, об этом история умалчивает. Известно лишь, что герцог золотым фазаном очень дорожил и утверждал, что он стоит всех потерь и лишений, перенесенных в этом походе.
К сожалению, добавлял шевалье Глюк, потомки решительного Передоза не разделяли его мнения. Курвляндия, отойдя от активных военных действий, очень выиграла на поставках в империю мехов, пеньки и воска, вывозимых из Поволчья через Пивной залив. В свете общего благосостояния былая реликвия стала восприниматься правителями Курвляндии всего лишь как забавная безделушка. Кто-то из них вывез золотого фазана за пределы герцогства, и с тех пор статуэтка навсегда была утрачена для Курвляндии.
На этом глава завершалась, и, пожалев птичку, далее путешественник переходил к описанию традиционного осеннего фестиваля свиных ножек.
«Предположим, — подумала я, откладывая книгу, — мне известно о судьбе Золотого Фазана (теперь уже с прописных букв) несколько больше, чем шевалье Глюку. Впрочем, в этом я не превосхожу никого из обывателей Киндергартена. Предположим, золотая статуэтка действительно является магической реликвией — балалайские отшельники, говорят, по части магии мастера непревзойденные. Но все эти рассуждения имели бы смысл, если б Золотой Фазан, хранящийся в Киндергартене, оставался подлинником. Но ведь это копия, позолоченная жестянка. И с чего вообще меня привлекла эта история? Ведь она никак не связана с тем, что я искала».
Поэтому я решила сделать перерыв в своих изысканиях хотя бы на ночь и улеглась спать. Но это не принесло мне покоя. Мне снились розы, имена, маятники, а также тайные меридианы, и прочая невнятица.
Мануфактур-советника Профанация Шнауцера после смерти ожидала иная участь, чем портного Топаса Броско. По крайней мере в отношении места упокоения. Большинство усопших в Киндергартене хоронили на кладбище святого Фирса. Но тем, кто пользовался особым почетом, отводились особые места на храмовых дворах. Шнауцер, как было упомянуто выше, был прихожанином церкви святого Фогеля, там ему и надлежало успокоиться.
Я была свидетельницей усилий доброго ректора придать похоронам торжественность, несмотря на экстраординарные обстоятельства. И когда церемония началась, он мог быть доволен.
Хотя Шнауцер окончил свои дни не в окружении любящей семьи и, в общем, не пользовался популярностью у сограждан, проводить его в последний путь явилось множество народу. В основном, конечно, из любопытства, но не мне осуждать этот порок. Насколько я могла слышать из разговоров в толпе, всем хотелось увидеть, не появятся ли пропавшие сыновья убитого, хотя бы в последний момент.
Ван Штанген, который находился тут же, вместе с Вайном, Вайбом и Гезангом, знал, что молодые Шнауцеры вряд ли прибудут. Однако угадать причину его присутствия было нетрудно. Ему по должности полагалось всех подозревать, и он вполне мог предположить, что на похороны заявится убийца. И ван Штанген неотступно следил, не выдаст ли он себя. Ну, а мне было интересно, как ван Штанген будет вычислять убийцу, если тот и впрямь где-то здесь.
Короче, причины для прихода провожающих были не слишком благочестивы. Однако Суперстаару важен был результат. А результатом была высокая явка прихожан и примкнувших к ним приезжих.
Служба прошла в переполненном храме. Детский хор с большим энтузиазмом исполнил слышанный мной гимн и еще один кантик, явно местного происхождения:
Я на вишенке сижу,Не могу накушаться.Буду я всегда во всемБургомистра слушаться!
Ректор аккомпанировал хористам на органе. Язычки пламени свечей, сотрясаемые звуковыми волнами, плясали перед образом Трудного Детства. Общего благолепия не испортил даже тот факт, что мануфактур-советника хоронили в наглухо закрытом гробу. Не он первый, с кем такое происходит, не он последний.
После торжественной службы шестеро почетных граждан Киндергартена подняли гроб и вынесли его во двор. Ван Штанген следил за этим действием беспрерывно. Искал ли он убийцу среди этих шестерых? По моему разумению, они все вместе и гроб-то несли с трудом, и ни один из них не годился в отрывальщики голов. Но для дознавателя, по-видимому, это был не повод увериться в их невиновности.
Аккуратная могилка, вырытая накануне, уже поджидала своего обитателя. Следом за похоронной процессией из храма с некоторой поспешностью — уж очень душно и жарко было внутри — выкатились зрители.
Ректор Суперстаар окинул толпу одобрительным взором.
— Таких похорон Киндергартен еще не видел, — отметил он.
Затем, опираясь на руку Вассерсупа — и тот был здесь, а как же, — почтенный ректор взобрался на земляной холм. Я приготовилась к длинной назидательной речи, но то ли Суперстаар устал, то ли произнесение речей на похоронах почиталось в Киндергартене поведением неблагопристойным, но ректор ограничился молитвой.
Я, исповедуя ортодоксальный пофигизм, не принадлежала к господствующей в великом герцогстве Букиведенском конфессии, но привыкла уважать чужие взгляды и вместе со всеми стояла смирно, ничем не прерывая моления.
— ... и Тот-еше-Свет да воссияет нам, — наконец завершил молитву Суперстаар.
Особо ретивые участники церемонии уже потянулись за комьями земли — кто первым бросит землю на крышку гроба, тому больше и почета. Примета такая. Но бросить не успели.
— А он уже воссиял! — радостно возопил детский голос. Затем раздался глухой звук подзатыльника, и тот же голос, уже не радостный, но слезливый, продолжал: — Ну правда же, вот же... над храмом сияет...
Все повернулись к церкви, остававшейся у нас за спиной. Детский голос вещал истинную правду. Черепица церковной крыши отражала ослепительное сияние, исходившее неизвестно откуда.
По толпе пронесся благоговейный вздох: «Чудо!»
Но тут отверз уста один из окружавших ван Штангена приставов. Я не очень отличала их друг от друга, но это вроде бы был Гезанг.
— Сдается мне, — авторитетно произнес он, — у нас здесь пожар.
Вы никогда не были на пожарах? И не советую. Удовольствие ниже среднего, даже если пожар непосредственно вас не касается, а горит дом соседа или вообще какое-то постороннее заведение. Визгу и крику наслушаешься столько, что потом неделю лопатой из ушей выгребай. Все носятся, словно покусанные стаей бешеных собак, сбивая друг друга с ног. И это наименьшее из неудобств. А наибольшее — пламя, которое распространяется с невероятной скоростью, или так кажется нам, оказавшимся в сени огненных крыльев.
Выражаясь по-простому, пожар охватил храм очень быстро. День был летний, сухой, дождей не выпадало по меньшей мере неделю. К счастью, дом был обнесен высокой каменной оградой, и это мешало пламени распространиться по кварталу. Но возможность такая существовала.
Поэтому Вассерсуп, после нескольких минут первоначальной паники, послал Бабса на ратушную башню — звонит пожарную тревогу. По этому сигналу имеющиеся в городе водовозы должны были катить к месту пожара с бочками, полными воды, а законопослушные граждане — поспешать туда же, вооружившись ведрами и баграми.
Что делали в тот момент ван Штанген и его подручные, не знаю, так как сама я была занята тем, что старалась удержать рвущегося в самое пекло ректора.
— Там что, кто-то остался? — проорала я, без особого успеха пытаясь перекрыть общий крик и треск огня.
— ...детство! — донеслось до меня.
«Ну, точно, — подумала я, выпуская лацкан ректорского сюртука. — Образ святого, вот что его беспокоит. Работа такая».
Высвободившись, Суперстаар устремился в свой пылающий храм. Меня хватило только на то, чтобы добежать до входа и убедиться, что зал, недавно переполненный народом, теперь пуст. Стоя на ступенях храма, я обернулась к мятущейся толпе.
— Женщины! — завопила я что есть мочи. — Немедленно уводите детей, ничего интересного им здесь не покажут! И не создавайте толкотни! Остальные — тушите огонь!
— А чем? — откликнулся какой-то трезвомыслящий гражданин.
Действительно, дамам выполнить конкретную задачу было не в пример легче. Взяли детей в охапку либо за шкирку, если дети вышли из младшей весовой категории — и прочь. А вот воду еще не подвезли.
Не успела я открыть рот, как за меня ответил другой голос.
— Взяли лопаты и заступы — вон, возле могилы лежат — и забрасывайте пламя землей! Кому лопат не хватило — бегите к ближайшему колодцу, черпайте воду хоть кастрюлями, хоть шапками!
Это снова был Гезанг.
— Соображаешь, мужик, — сказала я, бегом спустившись со ступеней.
Он ничуть не обиделся за грубое обращение.
— А то! Я раньше в Букиведенской пожарной охране служил.
