Поздно вечером корабль встал под погрузку угля. Ночь прошла в напряженном труде. Только моряки кораблей-угольщиков знают, как тяжела эта работа. Одновременно на корабль принимались боезапас, продовольствие, питьевая и котельная вода. Поработать морякам пришлось крепко. Усталые, уже за полночь, вернулись они в кубрик. Едва успели помыться и переодеться в чистую робу, как затрезвонили колокола громкого боя, залилась пронзительным свистом боцманская дудка:
— Корабль к бою и походу изготовить!..
Через час «Туман» вышел в море.
Там, где Кольский залив делает крутой поворот к выходу в океан, корабль завернул в одну из тихих бухт. У причала, под прикрытием высоких скал, стояли сторожевые корабли и катера «малые охотники». Несмотря на раннее утро, здесь царило оживление. По трапам кораблей непрерывным потоком шли люди в ватниках, обвешанные гранатами, перекрещенными на груди пулеметными лентами, с автоматами за плечами.
— Алеша, ясно куда путь держим? — спросил у Караваева вахтенный рулевой Костя Семенов. — Смекаешь?
— Морская пехота… Значит, полундра фрицам! — поддержал его Караваев.
Погрузка шла быстро. Приняв на борт десантников, корабли по-одному уходили из бухты. Курс — открытое море.
…В начале июля сорок первого года фашистские войска, действовавшие на Крайнем Севере, предприняли вторую отчаянную попытку с ходу сломить сопротивление советских войск и любой ценой захватить Мурманск и главную базу Северного флота — город Полярный. С этой целью на северном побережье Финляндии и в Норвегии враг сосредоточил отборные егерские части, прошедшие школу боев в горных районах Греции и на острове Крит. Сюда были стянуты также крупные военно-морские и воздушные силы гитлеровцев. Количественный перевес был на стороне фашистов.
В первые дни боев фашистам ценой больших потерь удалось продвинуться немного вперед. Они были, как им казалось, недалеко от цели. После выхода к реке Западная Лица до Мурманска оставалось всего лишь несколько десятков километров.
Трудно было нашим войскам в те июльские дни сорок первого года. Но советские воины держались стойко, дрались до последней возможности, бились за каждую сопку, за каждый камень. В это тяжелое время на помощь армейцам пришли моряки, наша славная морская пехота — «черная смерть», как ее называли фашисты. На самые трудные участки фронта командование посылало отряды моряков. В критические моменты боев в атаку поднимались матросы. Сбросив с себя защитные солдатские гимнастерки и стальные каски, они шли на врага в своих легендарных сине-белых тельняшках и бескозырках с развевающимися на ветру лентами.
Так было под Одессой и Севастополем, под Ленинградом и Сталинградом. Так было и в сопках Заполярья, на подступах к Мурманску.
В ночь на 7 июля командование Северного флота решило высадить морской десант в тыл гитлеровским войскам, подошедшим к Западной Лице. В высадке десанта предстояло участвовать и «Туману».
На мостике сторожевика настороженная походная тишина. Еле слышно плещет вода под форштевнем, да откуда-то из глубины корабля доносится глухой гул работающих машин. Тишину изредка нарушают негромкие вскрики чаек, низко пролетающих над морем.
— Лев Александрович, — нарушил молчание Стрельник, — Мироненко мне вчера опять докладную подал.
— О чем?
Но разговор офицеров прервался. На сторожевом корабле, идущем впереди, был поднят какой-то сигнал. Шестаков, обладавший хорошим зрением, обычно успевал читать сигналы раньше, чем о них докладывали сигнальщики.
— Поворот вправо, — тихо сказал он Стрельнику, и в ту же секунду вахтенный сигнальщик громко доложил:
— На флагмане «покой»[1] до половины!
— Хорошо. Продолжайте наблюдение.
— Есть!
Не опуская глаз с впереди идущего корабля, Шестаков спросил комиссара:
— О чем докладная-то?
— В морской отряд просится.
— Говорил с ним?
— Говорил… «Хочу, говорит, с живыми фашистами лицом к лицу встретиться и собственными руками душить. И не уговаривайте, говорит, товарищ комиссар. До наркома дойду, а своего добьюсь».
— Ну, и что же мы ему ответим?
— Жалко отпускать, Лев Александрович. Хороший артиллерист и хлопец хороший. Общественник. Спортсмен… Жалко. Но отпустить, по-моему, все же придется. Трудно сейчас на суше. Хорошие люди и там нужны. Прут фашисты на Мурманск.
— Согласен, Петр Никитич. Пусть идет, — наклонил голову в знак согласия Шестаков. — Так и ответьте ему.
Впереди, в бледно-серой утренней дымке, далеко вдаваясь в море, маячили черными бесформенными глыбами гранитные скалы полуострова Рыбачьего. Ни одного белого пятнышка. В последние дни июня стояла невиданная для Заполярья жаркая погода — и весь снег согнало подчистую. Обычно он залеживался в расщелинах скал до июля, а в иные годы не стаивал и все лето.
Дул порывистый, не по-июльски холодный норд-ост. Он гнал с океана тучи, похожие на густой дым, в середине темные, почти черные, по краям бледные и жидкие. Моряки Севера знают: это самый верный признак того, что погода скоро совсем испортится и начнется затяжной, с короткими перерывами дождь. Североморцам знакома «кухня погоды». Служба в Арктике многому их научила.
— Как барометр? — поинтересовался Шестаков у вахтенного офицера.
— Падает, — ответил тот. — Быстро падает.
«Недурно, — подумал про себя командир, — нам хорошенький штормик сейчас не помешает».
«Штормик»! За этим ласковым словом стояли многие опасности и трудности. Но в войну шторм нередко бывал другом североморцев, помогая морякам бить врага. В плохую погоду, когда фашисты менее всего ожидали нападения, наши подводные лодки и торпедные катера лихо налетали на вражеские конвои, проникали в базы противника и топили его транспорты и боевые корабли прямо у причалов. И «хорошенький штормик» помогал им в этом.
На флагмане подняли сигнал «люди»[2]. Корабли разворачивались влево. Десант приближался к месту высадки.
— Уже скоро… — негромко произнес Шестаков. — Подходим…
Стрельник передал свой бинокль вахтенному офицеру и подошел к командиру.
— Пройду-ка я на боевые посты, Лев Александрович. У тебя есть какие-нибудь указания? — спросил он.
Шестаков в ответ отрицательно покачал головой, продолжая вглядываться в темноту, скопившуюся у прибрежных скал. Очертания сопок становились все более отчетливыми; уже можно было различать границы лощин и отлогие подъемы гор.
Сойдя с мостика, комиссар направился к комендорам. У носовой пушки находился по готовности номер один орудийный расчет Георгия Бессонова. Старшина молодцевато доложил:
— Орудие к бою готово!
Стрельник оглядел людей, потом подошел к пушке, открыл и закрыл замок, попробовал, как вращаются маховики вертикальной и горизонтальной наводки.
— Внимательно следите за командами, — предупредил он матросов и старшину. — Каждую секунду будьте наготове! Подойдем почти к самому берегу. Если потребуется огонек — дайте так, чтобы фашисты и на том свете вас вспоминали!
Посмотрев на море, Стрельник ткнул рукой в сторону Рыбачьего и взволнованно сказал:
— Трудно сейчас там. Фашисты напролом лезут, не глядят на потери. Торопятся захватить Мурманск, уничтожить наш флот. Всех нас…
— Да, трудно там, — подтвердил Бессонов и умолк.
Наступила тишина. Несмотря на шумные порывы ветра, было хорошо слышно, как мерно, спокойно работают машины, глухо стучат в борта волны и над палубой отчетливо звучат похожие на взлет голубиной стаи короткие всплески корабельного флага, развевающегося на сильном норд-осте.
Комиссар первым нарушил молчание.
— Вы знаете цель нашего похода? Мы спешим на помощь своим боевым товарищам пехотинцам. Мы не пустим врага в Мурманск! — сказал он гневно и твердо. И слова эти прозвучали как призыв, как клятва. — Берег уже рядом, — комиссар взглянул на приближающиеся сопки. — Будьте начеку, матросы!
В машинном отделении комиссар появился в тот самый момент, когда там завязался разговор о письме, которое Александр Косач получил от родителей из Белоруссии.
— Что пишут? — спросил Стрельник.
— Урожай в этом году больно хороший… Только успеют ли убрать. Фашисты здорово лезут. Батька так вот прямо и пишет, — сокрушенно покачал головой матрос и протянул письмо Стрельнику.
— Да, едва ли успеют… — взяв в руки тетрадочный листок, исписанный неровными каракулями, с грустью сказал Стрельник. — Жалко… Наше богатство пропадает, советское. Труд народный… — и, положив руку на плечо Косача, глухо произнес: — Бой скоро, матрос. Дадим фашистам жару!
— Мы что… Наше дело такое — внизу сидим, не стреляем…
— Ход корабля в бою — это тоже вроде главного калибра. От машинистов многое зависит. Особенно сегодня.
