Да, именно так они рассуждали…
На обдумывание плана у них ушло два дня. Как признавался доктор Энсон, они отнеслись к факту убийства пожилой женщины совершенно хладнокровно, их беспокоил только вопрос, куда деть тело. Линтот заявил, что улаживание этого вопроса он берет на себя. Если удастся сделать так, что в дом миссис Незерби хотя бы около суток никто не будет заходить, можно расчленить труп и развезти части тела по лондонским больницам в качестве материалов для обучения начинающих медиков…
В пятницу 22 марта выяснилось, что горничная миссис Незерби заболела тифом. Доктор Энсон сообщил об этом в муниципалитет, и девушку в тот же день отправили в больницу из-за опасности эпидемии. Как утверждал в своей письменной исповеди Энсон, лишь после того, как девушка была помещена в больницу и он остался в доме наедине с миссис Незерби… о, будто бы лишь тогда ему пришло в голову, какой это отличный случай привести в исполнение все, что они с Линтотом задумали… По его словам, искушение пришло в такой форме, что противостоять он не имел силы. И спустя всего десять минут после того, как девушку увезли, ее хозяйка была мертва: Энсон убил старую женщину собственными руками.
После этого он завладел бумагами старушки и увидел, какую сумму может получить в банке, а также извлечь из сейфа. Спрятав тело убитой под кроватью, он захватил с собой бумаги и отправился по обычным визитам…
На другой день доктор Энсон вернулся и в присутствии кэбмена постучал в двери виллы. Не дождавшись ответа, он громко сказал, что, вероятно, миссис Незерби уехала.
Затем он отправил телеграмму Линтоту, и тот вечером пришел к нему. Узнав, какой суммой они могут располагать, приятель Энсона остался в высшей степени доволен – и тут же принялся за свою часть работы.
Линтот был актером-любителем и часто играл женские роли. Так что ему не составило труда перевоплотиться в некое подобие горничной. А поскольку он, кроме того, обладал навыком подделывать чужие подписи, то и подписал чеки за миссис Незерби.
Переодетого мужчину в нем не заподозрил никто – ни в лавках, ни в банках.
На следующий день они разрезали тело убитой на куски в ее же доме, и доктор Линтот развез их по знакомым медикам.
Во вторник вечером, когда миссис Пентон стучалась в дверь своей матери, доктор Энсон был в Дубовой вилле, где перед ним стояла двойная задача: во-первых, забрать с собой то последнее, что еще оставалось от трупа, а именно голову, во-вторых, уничтожить предательские пятна на ковре в спальне.
Доктор подробно описал чувства, его охватившие, когда он услышал стук в дверь… Энсон торопливо спрятал голову в захваченную с собой шляпную коробку и, погасив свет, поспешил вниз. Услышав, что шаги удаляются, и поняв, что посетители, очевидно, направились к черному ходу, он открыл дверь и выскользнул на улицу.
Насколько правдива была исповедь Энсона, так и осталось неизвестным. Линтот, его сообщник, ничего к ней не добавил. Пока его везли в тюрьму, ему удалось, несмотря на наручники, поднести руку к губам – и в тюрьму его доставили уже мертвым…
Среди вещей Линтота никаких бумаг не нашлось, но зато там обнаружили много женской одежды – включая платье, которое было опознано и лавочниками, и служащими банка как одеяние таинственной «Мэри Фриман».
Артур Конан Дойл
Судьба «Цветущего края»
Паровой буксир, надрывно пыхтя, шел перед трехмачтовым клипером, несшим лишь прямые паруса. Казалось, он был идеалом корабля, которому приходится пересекать океанские просторы: скоростной, хорошо оснащенный, со свежевыкрашенными черными блестящими бортами, изящными обводами кормы и острым, нацеленным вперед носом. Но любой, знавший хоть немного о «Цветущем крае» – а именно такое название носил клипер, – мог разразиться обличительной речью о том, как британских моряков не подпускают к этому судну на пушечный выстрел. В этом смысле корабль пользовался на берегах Темзы дурной репутацией. Казалось, на его борту собрались представители всего человечества. Кого тут только не было – китайцы, французы, норвежцы, испанцы, турки… Все они работали не покладая рук: кто-то задраивал люки, кто-то драил палубу, но крепко сбитый, могучий первый помощник капитана готов был рвать на себе последние волосы, когда обнаружил, что в экипаже никто не говорит по-английски и его распоряжения остаются непонятыми.
Капитан Джон Смит взял с собой в это плавание младшего брата Джорджа, решив, что, возможно, свежий морской воздух окажет благотворное влияние на здоровье молодого человека. Сейчас капитан и его брат сидели за круглым столиком друг напротив друга. На столе стояла бутылка шампанского, и ожидали лишь первого помощника, который не замедлил появиться. Взгляд его все еще горел гневом.
– А-а, мистер Карсвелл, – приветствовал его капитан, – думаю, вы не откажетесь выпить с нами по стаканчику за удачный вояж? Заодно и познакомимся получше. В конце концов, мы только через шесть долгих месяцев пути увидим свет маяков Сингапура.
Капитан Джон Смит слыл человеком общительным и добродушным. И сейчас его красное, загоревшее и обветренное лицо лучилось дружелюбием. От приветливых слов гнев первого помощника поумерился, и он залпом выпил фужер шампанского, поднесенный младшим Смитом. Однако глаза его еще поблескивали после недавней вспышки ярости.
– Это корабль на вас так удручающе действует, мистер Карсвелл? – между делом поинтересовался капитан.
– Да если б дело было в корабле, сэр!
Капитан хмыкнул.
– Ну, полагаю, на груз у вас тоже нареканий быть не может. Тысяча двести ящиков шампанского, подумать только! Они да еще тюки с одеждой – наше основное богатство. Значит, дело в команде?
Мистер Карсвелл согласно закивал.
– Правда в том, сэр, что этим мерзавцам необходима хорошая порка! Стоило нам выйти из порта, как я только тем и вынужден был заниматься, что пинать и всячески подгонять их. Боже всемилостивый, да ведь, кроме нас с вами да еще Тэффира, второго помощника, на борту и англичан-то нет! Стюард, кок и мальчик-слуга, я так понимаю, у нас китайцы. Плотник Андерсон – норвежец. А-а, совсем забыл про юнгу Эрли, он ведь тоже англичанин. Кто там еще у нас есть? Француз, финн, турок, испанец, грек и негр, а остальных я и опознать-то не могу, так как в жизни не видал никого похожего.
– Они с Филиппинских островов, – отвечал капитан. – Наполовину испанцы, наполовину малайцы. Их называют манильцами, поскольку родом они все из Манилы, порта на Филиппинах. Вы вскоре увидите, что они хорошие моряки, мистер Карсвелл, да и работники неплохие, готов за них отвечать перед кем угодно.
– Ну, пока что за них отвечаю я, – буркнул здоровяк Карсвелл, стиснув огромный кулак так, что пальцы покраснели.
Этот кулак впоследствии не раз пускался в ход, дабы навести хоть какое-то подобие порядка среди подозрительных личностей, с которыми Карсвеллу пришлось работать. Второй помощник, Тэффир, был для этого слишком мягок. Он оказался приятным молодым человеком, хорошим моряком и превосходным товарищем, но для того, чтобы привести в повиновение недисциплинированную команду, ему явно не хватало силы духа. Так и вышло, что Карсвеллу приходилось делать это в одиночку. Опасными, впрочем, казались только манильцы, остальные вполне готовы были повиноваться. Даже выглядели манильцы странно – плоские монгольские носы, узкие глаза, низкие покатые лбы, придающие лицам зверское выражение, и жидкие черные волосы, похожие на волосы американских индейцев. Кожа их была темно-кофейного цвета, и все они были невероятно сильны. Шестеро таких людей оказались на борту «Цветущего края». Их звали Леон, Бланко, Дюранно, Сантос, Лопес и Марсолино. По-английски хорошо говорил только Леон, часто выступавший переводчиком для остальных.
Карсвелл перевел манильцев на свою вахту, вместе с молодым левантийским красавчиком Ватто и испанцем Карлосом. Более послушные моряки были приписаны к вахте Тэффира. И вот в один из прекрасных июльских дней зеваки, высыпавшие на заливные луга Кента, любовались прекрасным судном, огибавшим Гудвинскую мель.
Более, за исключением одного-единственного случая, никто не увидит «Цветущий край» снова.
На первый взгляд, манильцы подчинились установленной на борту судна дисциплине. Однако косые взгляды из-под нахмуренных бровей словно предупреждали офицеров: не стоит слишком доверять этим парням. Из носового кубрика постоянно доносились жалобы на качество пищи и воды – к слову сказать, иногда они имели под собой основания. Однако крутой нрав первого помощника и его привычка мгновенно принимать решения и непреклонно следовать им давали жалобщикам мало надежд на понимание и сочувствие. Однажды Карлос попытался остаться лежать на койке, жалуясь на неведомую хворь, но первый помощник выволок бедолагу на палубу и подвесил его за руки на фальшборте. Несколько минут спустя Джордж Смит прибежал к своему брату-капитану и уведомил его об инциденте на носу судна. Тот, встревоженный, поспешил на место происшествия и, осмотрев матроса, решил, что тот и в самом деле болен. Таким образом, Карлосу разрешили вернуться обратно на койку и даже прописали лекарство. Вряд ли это благотворно сказалось на дисциплине и уж тем более на авторитете мистера Карсвелла среди команды. Прошло немного времени – и тот же самый Карлос затеял поножовщину с Бланко, самым огромным и жестоким среди манильцев. У одного из драчунов был нож, а у другого – ганшпуг, деревянный рычаг для подъема грузов. Карсвелл и Тэффир бросились разнимать матросов, и Карсвелл сбил Карлоса с ног мощным ударом кулака.
