— Держитесь, мальчики! — кричала Галина Андреевна. — Не волнуйтесь, не торопитесь, — успокаивала Дегтярева, хотя сама не могла найти себе места, бежала наравне с плотом.
На плот надвигался мутный Амур, с горбатых волн срывались свистящим ветром хлопья пены. Стоит волнам подхватить двух бедолаг, и тогда уж ничто их не спасет.
Дегтярев на бегу поснимал с себя одежду, разулся, опередил плот, и — в воду. Его сразу обожгло. Он плыл вразмашку, бултыхал ногами, чтобы не закоченеть, не дать судороге свести руки, ноги. Держал в зубах конец жилки, боясь, как бы она не запуталась на катушке спиннинга, не кончилась; боялся, что не успеет к плоту — пронесет мимо. Наконец ухватился за шест, поданный Сергеем, одеревеневшими руками кое-как привязал жилку к палке, намертво затянул узел зубами и тогда махнул рукой в сторону берега. Крикнуть уже не мог. Плот, захлестываясь высокой волной, очень долго, как показалось Илье, волочился к берегу.
Галина Андреевна принялась растирать полотенцем спину, грудь Ильи. Ребята разожгли костер и усадили Илью греться, подали ему полную кружку горячего чаю.
— Что чай, — мастер Парков развязывал свой рюкзак. — На-ка тебе, Илья Степанович, огненной воды… Всегда беру на рыбалку или в тайгу — на крайний случай.
Илья выпил, что подал в кружке Парков, и не почувствовал ни вкуса, ни крепости — так озяб. Он оделся и, заикаясь, дрожа, попросил:
— Д-дайте то-топор… Греться буду… — Стал перерубать надвое мозглое бревно.
А в это время Сергей сидел на пеньке, смотрел, как хлопотала возле замполита Галина Андреевна, слышал ее взволнованный голос, видел ее блестящие глаза, обращенные на Дегтярева, и чувствовал себя будто бы чем-то несправедливо обделенным.
«Мог бы и мой отец, вместо замполита, на глазах Галины Андреевны броситься в холодную реку… Звал его на рыбалку, так отказался…»
Глава пятая
Проходит вечером Дегтярев мимо швейной мастерской и слышит жалкий голос:
— Тетеньки… Вы про пожар, наверно, знаете?.. — Кто-то в коротком училищном пальто заступил дорогу двум девушкам. — Наша деревня дотла сгорела. Сидим мы под открытым небом. Лопать нечего, одежда пропала… Мамка мне говорит: «Кати, сынок, в город, там люди добрые…»
У просителя дрогнул голос, он даже захныкал, вытирая перчаткой нос. Фигура в пальто, особенно грубоватый говор показались Илье знакомыми.
«Да ведь это Игорь Мороков, — удивился Илья. — Ну да, он. С ума спятил парень — вздумал попрошайничать».
Мороков что-то получил от девушек и — к мужчине в полушубке, бормоча про пожар, трусил рядом с ним.
— …Мамка на себе волосы рвет… Нас шестеро…
— Хватит ныть, малый, — на ходу бросил мужчина. — Сельсовет поможет.
— У-у-у, прохиндей! — грозил кулаком в спину мужчине Игорь. — Хиляй в стратосферу.
Тут он увидел перед собой замполита и остолбенел. Потом как дернул в кусты… Илья — за ним.
— Стой, шельмец! Стой, говорю!.. — догнал, схватил за шиворот.
— Голубичная сгорела, да?! — Дегтярев тряс подростка. — Ты что на всю деревню беду накликаешь… Сколько выклянчил? Ну-ка дай сюда.
Мороков молчал. Илья вывернул у него карман. В снег полетели медяки, несколько смятых рублей.
— Да что ты, Илья Степанович, — басил Игорь. — Я ведь не курканул. Попросил — дали. Знаешь, как стыдно было. Отпусти, — бубнил малый. — Люди ведь смотрят.
Илья шел быстро. Мороков не отставал, продолжая оправдываться:
— Воровать нельзя, отбирать нельзя, просить тоже не смей…
Илья оглянулся на подростка.
— Такой здоровый лоб и ходишь с протянутой рукой. Играешь на чувствах добрых людей — да как ловко! Сразу-то я не узнал тебя. Думаю, откуда такая побирушка?.. Сегодня же все в училище узнают о твоем вымогательстве и на меня будут пальцем тыкать: земля замполита ходит по улице с протянутой рукой. Как ж мне теперь работать? Как нам с тобой жить в одном училище, отвечай!
— А мне дак, ты думаешь, не муторно про тебя слушать…
— Что это слушать? — Илья замедлил шаг, ждал с нетерпением, что скажет Игорь.
— Мастера-то над тобой угорают: замполит, говорят, наглухо связался с ребятишками, — баскетбол, волейбол с ними гоняет, а с мастерами и преподавателями не умеет контачить, в электротехнике ни в зуб ногой, только лишь знает притомлять культурными забавами. Вот что трекают про тебя, Илюха. Ну а мне-то каково о своем земляке внимать, сам подумай… А еще Петька Гомозов про тебя показывает… — подросток сочувственно глянул в лицо Дегтярева. — Я уж ему грозил лупцовкой — ничего не помогает. Я отвернусь, Гомоз — за свое…
— Ну и каким же он меня представляет? — не без смутного предчувствия чего-то неприятного спросил Илья.
— Как танцуешь ты с Галиной Андреевной, как под ручку с ней ходишь…
— Не было такого, — возмутился Илья.
— Гомоз может и напридумывать, — уныло продолжал Мороков.
— Навязался ты на мою шею, — осек его Илья.
— Кто это навязался! — обиженно воскликнул Мороков. — Кто первый поступил в училище — я или ты? Да если б я знал, что ты будешь у нас начальником, меня преследовать, я бы учесал в леспромхоз сучья обрубать. — Мороков помолчал, гулко топая ботинками по мерзлому асфальту, потом с сожалением, грустно: — Испортился ты, Илья Степанович, как бывшему другу, тебе говорю, — свихнулся. Не тот стал. В Голубичной мировым парнем был. Все ребятишки тебя уважали. Видим, бывало, что ты на рыбалку или за кедровыми орехами собираешься, — мы за тобой чешем. Теперь никак не пойму, какой ты есть?
— Зачем тебе злыдни? — усмехнулся Дегтярев. — Джинсы купить надумал или «дипломат»?
— Домой хочу, денег на самолет нету.
Подросток и верно казался Илье горемыкой-погорельцем. Опустив голову, он выбивал каблуком ботинка ямку в утрамбованном снегу.
— А чем тебе плохо в училище? Кажется, обут, одет и друзей много, хорошей специальности учишься…
— Разве ты не знаешь про мои достижения? — Мороков едва тянул ноги. — По электротехнике сплошные двойки, о черчении тошно вспоминать… Никак не задерживаются в башке синусоиды, формулы. Пробовал вслед за учителем шепотом повторять — учитель заметил, велел встать: «Ты что, — напал на меня, — дразнишься?» Не получится из меня электрик. Лучше домой…
— В деревне-то долго ли просидишь на хлебах матери и отчима?
— Знаю, не задержусь. Встретит хотя бы тетя Надя, твоя мать, и скажет: «Я, женщина, терем строю, а ты, здоровый парень, на шею матери прикатил!» В леспромхоз пойду сучкорубом. Норму я всегда выгоню, еще с процентами.
«Вот и меня дом матери влечет куда-то в светлое, высокое», — подумал Илья. Ему вдруг стало грустно оттого, что Мороков собрался в деревню. Улетит он и унесет собою что-то родное Илье с детства. Шагая с Мороковым, он думал о том, как ему порой бывает трудно общаться с мастерами и преподавателями. То он их не понимает, то они его не признают. Работа замполита напряженная, вся на нервах. Илье хотелось об этом рассказать подростку, услышать сочувствие.
— Всем трудно, — проговорил. — Легко и прекрасно бывает только в детстве. Потом жизнь приходит к нам новая, неожиданная, о которой ни от родителей, ни в школе ничего не узнаем. Тебе, Игорь, трудно перешагнуть из отрочества в юность, а мне из юности в зрелые годы. И в отчем доме уже не спасешься. Самим надо выгребать против течения. — Илья взял за плечи односельчанина. — Слабая учеба на первых порах — не конец света, такие-то, брат, проводки, — вспомнил поговорку Ергина. — Хочешь, я тебе дам помощника? Говорят Сергей Порошкин силен в электротехнике…
— Отпусти меня, Илья Степанович, домой, — взмолился Мороков. — Ну зачем я и тебя буду позорить и группу тянуть назад. И Мокеича жалко. Такой добрый дед, никогда не ругается — наши пакости в себе переживает.
Илья уговорил подростка уж как-нибудь потерпеть доучиться хотя бы до Нового года. И добавил:
— Ну а там видно будет. Если до крайности прижмет, я тебе дам денег на билет.
Глава шестая
Остановится директор в коридоре, заглянет в мастерскую, — вокруг него сразу затабунятся мальчишки, самый закоренелый молчун разговорится с ним.
Умел Иван Семенович Лаптев разговаривать со всеми ребятами одинаково увлеченно, будто не было для него ни отличников, ни отстающих и хулиганистых. Бывает, затянет мастер подростка к директору и, выведенный из терпения, шумит, нервничает… А директор встанет из-за стола — высокий, слегка вьющиеся темные волосы, светло-карие широко открытые глаза праздничный костюм — и веет от него покоем.
Илью тоже Лаптев сразу расположил себе. Мало того, что они виделись по нескольку раз днем, и вечером частенько уходили домой вместе.
…Когда ребята уже легли спать, Илья в своем кабинете негромко наигрывал на аккордеоне. Заходит к нему Иван Семенович, садится рядом на стул. Хотел, наверное, послушать грустную музыку. Илья перестал играть и шутливо спросил:
