— Честное слово, мистер Уинстон, я сделал это не нарочно!
— Надо было нарочно этого не делать!.. как любит повторять мой отец. Попадись ты ему, он надрал бы тебе уши.
Но тут Уинстон, наверное, подумал, что по части яблок и ветчины он и сам не без греха, потому что голос его смягчился.
— Пойми, мой милый, встретить призрака, когда ты в призраков не веришь, в высшей степени неприятно и даже жутко. Нелегко такое вынести. Другое дело, тетя Памела. Она вечерами по воскресеньям занимается спиритизмом, чтобы вызвать дух Артура и спросить его, чего он хочет. Она очень быстро оправилась от потрясения и теперь даже гордится приключением, которое ей пришлось пережить. Но у меня по твоей милости едва не пропал аппетит.
Всем своим видом выражая отвращение, Уинстон кончиком своего ножа отколупнул немного паштета из жаворонков, который отправился той же дорогой, что и ветчина.
Я попытался переменить тему разговора.
— Не хочу быть нескромным, мистер Уинстон… но возможно ли, чтобы в такой поздний час голод привел сюда молодого человека из столь благородной семьи и наделенного такими достоинствами?
Немного подумав над моим вопросом, как если бы он и впрямь был очень глубокомысленным, Уинстон наконец испустил долгий вздох и ответил:
— Вопросы никогда не бывают нескромными, дорогой Джон. Нескромными могут быть только ответы. Увы, всей Шотландии известно: нынешние трапезы в Малвеноре — лишь бледная тень того, что было когда-то…
— Не может быть!
— Может! Этим и объясняется мое появление в здешней кладовой. Признаюсь, меня слишком часто тянет сюда, потому что я постоянно хочу есть, а иногда, как сегодня вечером, просто умираю с голоду.
— Ушам своим не верю, мистер Уинстон!
— Твое удивление меня не удивляет. Ты родился среди бедняков, они привыкли, что им нечего есть, да и выпить удается не часто. Миска фасоли или бобов должна казаться тебе пиршеством… Но знай, приятель, что когда-то в Малвеноре было сорок человек прислуги, в том числе шеф-повар француз и кондитер из Вены с поварятами, которые летом или во время охотничьего сезона обслуживали званые обеды на пятьдесят персон. Сливочное масло выписывали из Шаранты, гусиную печень — из Перигора или из Эльзаса, икру — с Каспийского моря или с Волги… Наш винный погреб был одним из лучших в Британии, бургундские вина были более чем отменные, и «Мутон-Ротшильд» того сорта, какой пивал Дизраэли [23]. Но эти времена канули в прошлое. Отец мой потерял миллион фунтов стерлингов в Англо-бурской войне [24], потому что противостоявшим друг другу армиям пришла досадная мысль избрать театром военных действий его плантации и рудники. Остальные деньги растаяли в рискованных спекуляциях, их унесли армянский заем, белая краска Испанского Конго, синий перуанский краситель… Нам пришлось распроститься с особняком в Лондоне и круглый год жить здесь с очень небольшим штатом прислуги. Четыре пятых наших владений проданы, самая красивая мебель, коллекция картин и предметов искусства перешли в другие руки. А от нашего знаменитого серебра остался только символический молочник. Это нищета, Джон.
— Боже мой!
— Даже приданое моих сестер отец проиграл на скачках. А меня взяли из Итона [25], потому что нечем было платить за учебу. Моя бедная матушка с горя умерла.
— Кто бы мог подумать!
— Твое сочувствие трогает меня, Джон. Меня и вправду жаль. Я пленник дома, который клонится к разорению, где слуги, стоящие у кормушки, питаются лучше, чем хозяева, где я живу впроголодь под неусыпным надзором. Одна из последних фантазий моего отца — добиться, чтобы я похудел! Вот уже много лет меня мучает голод. Мне мало той пищи, что мне дают, но, главное, меня не устраивает ее качество. Впрочем, боюсь, ты меня не поймешь…
— Я всей душой стараюсь, мистер Уинстон!
— Ты славный малый, на твою долю тоже выпали невзгоды. Нам будет легко найти общий язык. Но тебе повезло — ты ничего не потерял, потому что ничего не имел. Благодари небо за эту милость, Джон!
— Я каждый день благодарю его за то, что мне не выпали еще худшие испытания!
— Худшего долго ждать не приходится: сегодня вечером мэтр Дашснок оставил меня без ужина.
Душераздирающие жалобы Уинстона помогли мне уяснить некоторые обстоятельства — они бросились бы мне в глаза и раньше, будь у меня больше жизненного опыта. Бедняк среди бедняков, я очутился в некотором роде в мире бедняков среди богачей. У блестящей медали существовала оборотная сторона.
Поскольку Уинстон стыдливо умолчал о порке, мне недостало жестокости намекнуть ему на эту подробность. Я только вежливо спросил, чем вызвано такое из ряда вон выходящее наказание.
Пухлые щеки Уинстона затряслись от злости, а буравчики маленьких глаз стали метать яростные молнии…
— Во всем виноват французский епископ XVII века, некий Фенелон [26], и его «Приключения Телемака», по которым мэтр Дашснок заставляет меня учить французский, — он считает, что именно на таком языке и надо говорить. Мэтр Дашснок неотступно меня преследует и не упускает случая с налету проверить мои знания. Вот и сегодня, когда мы собирались усесться за стол, чтобы поесть ростбифа, напоминающего резиновую подошву, и гуся, скончавшегося от старости, он вдруг спросил меня по-французски, а произношение у него, надо сказать, чудовищное: «Кто Пенелопа Телемаку?» А я расслышал это как странную фразу: «Что лопали Маки?» Ну, я и стал рассуждать о шотландских семьях и кланах, о том, что они любили есть, тем более что я вообще предпочитаю говорить о том, что хорошо знаю. Заметь, что мэтр Дашснок предоставил мне врать вволю и только потом взорвался. Это злобный тип, вроде твоего Баунти, — хорошо бы ему сдохнуть с голоду возле кучи снеди.
Я ничегошеньки не понял из этой истории с Маками и Телемаками, но, чтобы самому прежде времени не сдохнуть с голода, следовало немедля позаботиться о моем собственном ужине. Посему я попросил Уинстона позволить мне поучаствовать в его трапезе.
Против всякого ожидания Уинстон заколебался…
— Если я окажу тебе эту милость, как бы ты меня не подвел. У миссис Биггот глаза рысьи, память лошадиная, и, вдобавок, она ведет счет всему.
Немного стесняясь, я поведал Уинстону, что еще до того, как имел честь с ним познакомиться, я и сам додумался до его осмотрительной техники дегустации, а теперь, когда я увидел, как он применяет ее на практике, у меня уже не будет никаких оправданий, если я совершу хоть малейшую оплошность.
— Это было бы ужасно, Джон! Конечно, мой отец — сама доброта, но его строгость во много раз превосходит его доброту, а с тех пор, как удача повернулась к нам спиной, характер у него совсем испортился.
— Я буду есть… как призрак Артура, мистер Уинстон!
— Отлично! Сдается мне, ты парень сообразительный и разумный — глаза у тебя живые, руки ловкие, а ноги быстрые. По правде говоря, я не против, чтобы ты просидел в Малвеноре до будущего воскресенья. Мне здесь так одиноко! Сестры мои — вертушки, они думают только о том, как бы не потолстеть… Им не придет в голову согрешить — Господи помилуй, куда им, с тем, что осталось от их приданого! Кроме тебя мне не с кем поговорить. Разве плохо встречаться по вечерам здесь, в этой благоухающей кладовой, чтобы обмениваться дневными впечатлениями и лакомыми кусочками?
— Это было бы чудесно, мистер Уинстон. Просто волшебная сказка!
— Зови меня Уинни, как все друзья, которых у меня нет!
— Договорились, Уинни!
Сбежав из кузни, я оказался за ужином в замке, и обществе представителя аристократической семьи, который удостоил меня своей дружбой. Не было ли это началом блистательной карьеры, в которой обедам и друзьям предстояло множиться, как евангельским хлебам и рыбам [27]?
Очень дорогая дружба
Восхищенный нашим уговором, я расстегнул камзол и вытащил свой маленький ножик. Чтобы продемонстрировать Уинстону, что я усвоил его урок, я перевернул вверх дном скромный деревенский паштет, как перевертывают черепаху, и, пока мой хозяин и друг любезно светил мне подрагивающей свечкой, начал со всеми мыслимыми предосторожностями соскабливать с паштета тоненький слой…
Прискорбный пример Уинстона лишил меня всяких угрызений. Но мой ангел-хранитель не дремал…
— А знаешь, милый Джон, пожалуй, ты еще до ужина смог бы с ходу оказать мне большую услугу. Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел тебя в костюме XV века. Почти современник Артура — всего какие-нибудь сто лет разницы… Но разве это имеет значение? Ты просто на диво элегантен!
На меня, расслабившегося в ароматном и аппетитном тепле кладовой, слова Уинстона подействовали как холодный душ. Но разве я мог в моем положении хоть в чем-нибудь ему отказать?
