Время еды не было определенным, все зависело от решения самого императора. Стоило мне сказать: „Поднести яства“, как младший евнух тут же сообщал об этом старшему евнуху в палату „Воспитание сердца“. Тот, в свою очередь, передавал приказ евнуху, стоявшему за дверями палаты. Он-то непосредственно и доносил приказ евнуху из императорской кухни. Тут же из нее выходила процессия, подобная той, которая бывает на свадьбах. Несколько десятков аккуратно одетых евнухов вереницей несли семь столов разных размеров, десятки красных лакированных коробок с нарисованными на них золотыми драконами. Процессия быстро направлялась к палате „Воспитание сердца“.
Пришедшие евнухи передавали принесенные яства молодым евнухам в белых нарукавниках, которые расставляли пищу в восточном зале. Обычно накрывались два стола с главными блюдами; третий стол с китайским самоваром ставился зимой. Кроме того, стояли три стола со сдобой, рисом и кашами. На отдельном столике подавались соленые овощи.
Посуда была из желтого фарфора, расписанного драконами и надписью: „Десять тысяч лет долголетия“. Зимой пользовались серебряной посудой, которую ставили в фарфоровые чашки с горячей водой. На каждом блюдце или в каждой чашке лежала серебряная пластинка, с помощью которой проверялось, не отравлена ли пища. Для этой же цели перед подачей любого блюда его сначала пробовал евнух. Это называлось „пробованием яств“.
Затем принесенные блюда расставлялись на столах, и младший евнух объявлял: „Снять крышки!“ Четыре или пять младших евнухов тут же снимали серебряные крышки, которыми покрывались блюда, клали их в большие коробки и уносили».
В случае болезни императора его лечили два врача «особым» способом. Они не могли лицезреть императора. Для лечения его укладывали на кровать, закрытую пологом, и он простирал свои руки по сторонам. Каждый из врачей брал руку императора и по его пульсу определял состояние больного. Этим единственным методом исследования определяли болезнь августейшего клиента. Оба врача должны были поставить один и тот же диагноз. Если у врачей расходились мнения в диагнозе, их наказывали палочными ударами. Стараясь избежать наказания, врачи заранее договаривались, какой поставить диагноз.
Кончина императора рассматривалась как национальное бедствие. Причем он никогда не «умирал», а лишь превращался в «небесного гостя». В знак траура по усопшему в течение 100 дней мужчинам запрещалось брить голову, а женщинам — носить украшения; чиновники в этот период не имели права устраивать свадьбы, театры прекращали представления. По древнему обычаю при объявлении национального траура подданные империи могли даже умертвить себя вместе со своими близкими и тем самым выразить свою безграничную верность государю.
В 1661 г. умер император Шуньчжи. Его преемник Канси в знак траура отрезал себе косу и оделся в траурную одежду. Князья, гражданские и военные чиновники срезали кисточки с шапочек и также отрезали у себя косы. Женщины императорской крови сняли с себя серьги и остригли волосы. Гроб покойного был поставлен в Тронном зале, а перед гробом на столе разложили яства. Утром, в полдень и вечером совершалось возлияние вина. Князья, сановники и женщины императорской крови дважды в День возливали вино перед гробом и оплакивали покойного. Три дня чиновники носили траурное одеяние из белого холста. Чиновники низшего класса оплакивали усопшего за дворцовыми Ротами. Траур продолжался 27 дней, после чего траурные одеяния снимались.
Волю императора исполняли его родственники и многочисленные чиновники.
Все князья императорского дома делились на две группы. К первой принадлежали лишь прямые потомки основателя династии и первого императора. Их отличительной приметой служил желтый пояс. Ко второй — относились все потомки боковых линий. Они носили красный пояс. В 1900 г. общее количество представителей-мужчин императорской фамилии доходило почти до 6 тысяч. Архив, где хранились списки всех родословных членов императорской фамилии, находился в Шэньяне (Мукдене) — главном городе Маньчжурии.
Родственники императора разделялись по степени близости родства на 12 классов. Князья первого класса именовались «цин-ван» (князья крови, или великие князья).
Чиновники делились на девять классов. В зависимости от принадлежности к нему на груди и спине их халатов нашивались четырехугольные нашивки: гражданские чиновники имели нашивки с изображением птиц, а военные — с изображением диких животных и птиц. Для наглядности изобразим это в виде таблицы:
Кроме того, принадлежность чиновника к классу определялась поясом. Так, например, чиновники первого класса носили красный пояс с пряжкой из нефрита и рубинов, чиновники девятого класса — пояс с пряжкой из рога буйвола.
К знакам отличия чиновников относились также шарик на шапочке. Чиновники первого класса носили рубиновые шарики, второго класса — коралловые и т. п. В виде легкого наказания по службе провинившегося чиновника лишали на время такого шарика. Отличившихся чиновников награждали павлиньими и вороньими перьями, которые прикреплялись сзади шапки с наклоном вниз.
Непременным атрибутом высокопоставленного чиновника был паланкин. Наместники провинций, губернаторы и другие высшие чины пользовались паланкинами зеленого цвета. Их носили от четырех до восьми носильщиков. Чиновники меньшего ранга имели паланкины голубого цвета и четырех носильщиков. И, наконец, обычный паланкин, который мог быть использован любым человеком за деньги, обслуживали два носильщика.
Выезд высокопоставленного чиновника на паланкинеВысокопоставленный чиновник обставлял свой выезд с большой пышностью. Впереди шли два прислужника с гонгами, за ними следовали конные стражники, многочисленные слуги, которые несли знамена, титульные знаки, зонты, сменные одежды, знаки власти. Затем шествовали экзекуторы с палками и хлыстами, готовые употребить их против зазевавшихся прохожих. Шествие замыкали пешие солдаты и слуги.
Китайских чиновников европейцы называли мандаринами. Слово «мандарин» происходит от португальского mandar — командовать, управлять.
Мандарин был особенно страшен для простолюдина в роли судьи: он мог по своему произволу и капризу погубить жертву, прибегая к различным изощренным пыткам и избиениям. И никто не мог заступиться за несчастного, потому что такой чиновник в едином лице был и судья, и адвокат, и юрист, и прокурор.
Наиболее распространенным способом дознания были пытки — обвиняемый, стремясь избежать нечеловеческих мучений, ставил подпись или отпечаток пальца под протоколом дознания, как бы он ни был составлен. Пыткам зачастую подвергались не только обвиняемый, но и истец и свидетель.
Существовало и такое правило. Осужденного под звуки гонга водили по улицам — пусть все видят его и знают, как он наказан. В окровавленные мочки ушей осужденного были продеты палочки длиною около 30 сантиметров, на которые прикреплялась бумажка, где было написано его имя, его вина и род наказания.
Тяжела и беспросветна была жизнь китайского труженика и в городе и в деревне. Немецкий путешественник Гессе-Вартег, посетивший в конце XIX в. город Кантон (Гуанчжоу), описал труд Уличных ремесленников:
«На этих улицах вечная сутолока, шум и гам; десятки тысяч безбородых, длинноносых, полуголых фигур из кожи вон лезут в погоне за работой, в борьбе за существование. Направо и налево в маленьких, полутемных сводчатых помещениях беспрерывно раздается с самого раннего утра до позднего вечера стук молотка, визг пилы, удары топора, свист рубанка… Везде работают так усердно, словно торопятся окончить самый спешный заказ, который должен быть готов в тот же день. Какое трудолюбие! Какая неутомимость в работе и творчестве!». И далее: «В этих ремесленных кварталах Кантона я никогда не видел людей праздных или отдыхающих — за исключением тех случаев, когда они лежали неподвижными, холодными трупами под белым полотном в той же мастерской-лавке, где провели на работе всю жизнь». Гессе-Вартег нарисовал небольшую картину жизни китайских ремесленников, но она была типична для всей огромной страны.
Замечательный русский китаевед И. Бичурин, проживший долгие годы в Пекине, в 1840 г. писал о бедности китайских простолюдинов: «Бедные люди по недостатку в средствах на пропитание едят конину, ослятину, верблюжину, кошек, собак и не только живых, но и палых. Мне самому доводилось видеть, с какой заботливостью бедный тащил случайно найденную им на улице дохлую кошку или собаку».
Чтобы выжить, простой люд Китая трудился в поте лица и все же не был уверен в завтрашнем дне: нужда, ужасная бедность, смерть от болезней и голода преследовали его всю жизнь.
