Молодой, худощавый, нервный, с бесцветным пушком над бесцветными губами, и глаза у него вправду были кофейные, красивые, в него можно было бы влюбиться, если бы я не любила своего короля. Он смотрел на нас сверху, с неба, нервно кусая губы, а потом он вытянул вперед руку, морщинистую, с длинными ногтями, и указал ею на слона, и слон ринулся на нас…
Я уже знала, что будет дальше. Если я сейчас брошусь под ноги слону, то Шварц сможет зарубить проклятую животину, и мы хоть ненадолго отсрочим свою погибель, хоть ненадолго продлим надежду на победу, хотя какая тут победа, без королевы мы – ничто…
Мне бы пробраться во вражеский стан, схватить сверхоружие, вернуть былую мощь…
А потом громадная ножища слона рухнула мне на голову, и небо раскололось на тысячу кусков…
Было больно. Даже сейчас, когда я очнулась и поняла, что не погибла, было больно, и голову разрывали горячие молнии. Странно, что битва кончилась так быстро, и что новая битва не началась – так было редко, очень редко. Я поняла, что даже не знаю, чем закончилась битва, и кто победил, и где теперь мой король, я не хочу верить, нет, я не хочу верить, что он убит. Я попыталась встать, силы оставили меня, я упала на тонкую подстилку, снова уткнулась в нее руками, приказала себе подняться. Кто-то сидел возле меня, кажется, кто-то из солдат, и мне хотелось, чтобы это был Шварц, а не сумасшедший Глашкин. Конечно, Глашкин тоже принесет мне воды и перевяжет мои раны, но все же…
Но все же, как тяжело приходить в себя в солдатской казарме…
– Вам лучше? – спросил пехотинец, и голос был незнакомый.
– Да… все хорошо. Где мой король?
Я уже не могла назвать его своим супругом, но он бы и оставался моим королем.
– Наши убили его на пятой минуте боя. С одной стороны его поджимала наша королева, а с другой стороны пехотинец, и еще на подходе был всадник.
– Вы… убили своего короля? – я почувствовала, что у меня нет слов.
– Вашего короля, сударыня.
Я подняла голову, посмотрела на пехотинца – и все перевернулось внутри, когда я увидела черный мундир, и черную каску, и черный меч на бедре, и черные сапоги. Поодаль топтались два коня, они тоже были черными, кто-то в аспидном плаще быстро прошел по коридору казармы, и исчез. Мне стало страшно – страшно не от того, что могли со мной сделать, а просто от того, что я попала в плен. Пленных никогда не брали, мы убивали в бою и погибали в бою, но никто никогда не скручивал нам руки за спиной и не уводил в плен.
– Вставайте, светлая королева. Позвольте предложить вам вино, и наша королева просила накормить вас ужином.
– Королева? Вы назвали меня королевой?
Я оглядела свой белый мундир – кажется, только слепой мог увидеть в чумазом пехотинце королеву. Да еще и так учтиво говорить с ней.
– О да, мы же знаем, что случилось у вас. Ваш супруг разгневался и разжаловал вас в рядовые.
– А вы неплохо осведомлены. Ваши шпионы работают отлично.
– Позвольте принять это как комплимент, – он фальшиво улыбнулся.
Я увидела, что он смотрит на меня, как на диковинное животное: наверное, так же смотрели бы мы на черного пехотинца, если бы взяли его в плен. Он жестом указал мне на накрытый столик, я качнула головой, показывая, что не хочу есть. Голова трещала по швам, я чувствовала, что не смогу есть как минимум неделю, не смогу смотреть даже на миндальные пирожные, не говоря уже про мясо, которое дымилось на столе. Хотелось пить, и не вина, а воды, много, много воды, но тошнота была сильнее жажды.
– Если вы не голодны, то король и королева приглашают вас на аудиенцию.
– Большое спасибо, – я отряхнула свой мундир и зашагала вперед по коридору, стараясь держаться прямо. Только бы не шататься, не падать, еще не хватало, чтобы эти смуглые, почти черные руки поддерживали меня под локоть, еще не хватало опираться на эти плечи под вражескими мундирами. Хотя бы здесь нужно показать себя настоящей королевой, пусть даже мой король больше не зовет меня госпожой…
Мы вошли в просторный зал, который открывался сразу за казармой – странное расположение залов и комнат, но не мне нести свой устав в чужой монастырь. Королева оказалась такой, какой я ее себе и представляла: худенькая, щуплая, совсем еще девочка, видно, что ее только-только выдали замуж и посадили на престол, и сверхоружие в ее руках выглядело непомерно массивным и неуместным. Король казался жутковатым, молодым, но сгорбленным, пальцы у него были длинные, а темные зубы выдавались вперед. Я даже пожалела королеву, что ей достался такой жуткий супруг, хотя кто ее знает… она смотрела на своего мужа с любовью.
Черное войско оказалось вовсе не черным – под черными мундирами скрывались люди смуглые, чумазые, как будто нарочно перемазанные черной грязью, глаза у них были агатовые, а волосы под цвет воронова крыла. Но все-таки это были люди, обычные люди, а не какие-нибудь мохнатые-рогатые-хвостатые, которыми мы стращали солдат, чтобы пробудить в них ненависть к врагу.
– Рады приветствовать светлую королеву в наших чертогах, – король слегка поклонился мне.
– Взаимно, – ответила я. – Что заставило темных повелителей пригласить меня в свой чертог?
– Я думаю, вы знаете, – король усмехнулся, – Глашкин сказал вам.
– Глашкин? Так все-таки Глашкин – ваш шпион?
– Нет, что вы. Просто Глашкин видел то же, что видели мы. Мы все. И что вы упорно не хотите замечать. Скажите, – королева повернула ко мне смуглое лицо, – вы хотите покарать того, кто убил сегодня вашего мужа?
Меня передернуло: это было уже слишком. Я чувствовала, что окажись у меня сейчас в руках сверхоружие или даже простой меч, я бы снесла головы и королеве, убийце моего мужа, и ее страшному королю, и всем, всем в этом царстве тьмы. И у царицы хватило наглости приглашать меня на ужин и спрашивать, хочу ли я отомстить…
– Этикет не позволяет мне обидеть гостеприимных хозяев, но моя честь и мой долг требуют мести за короля. Я благодарна вам за прием, но если я встречу вас в бою, вы узнаете, как женщины нашей страны мстят за своих мужей.
Королева недовольно поджала темные губы.
– Разве Глашкин вам не сказал? Или вы не поверили? Думаете, мы хотим воевать? Думаете, это нам надо, чтобы кровь текла? Думаете, мы такие кровожадные, ни дня без кровищи прожить не можем? – Царица воздела к небу тонкие руки. – Что же вы так… сами же видели сегодня за спиной, я видела, вы смотрели…
– Тот, с неба?
– Ну да. Ваш и наш, эти… которые смотрят на нас и гонят нас на войну. Думаете, мне это нравится, что у нас руки… в крови, – она посмотрела на свои золотисто-коричневые ладошки, чуть светлее остальной кожи, – нет, это не наша вина. Вы их видели? Обоих видели? Их двое. У одного глаза голубые, у другого под цвет нашей кожи. Один живет здесь, недалеко от поля боя.
– А второй?
– А второй приходит и уходит куда-то, я не знаю, куда. В том-то и дело, что мы ничего про них не знаем… про наших господ.
– Богов?
– Нет, не богов. Боги не заставляли бы нас проливать кровь. Вы подумайте сами, будь вы богиней, вы бы стали истреблять своих подданных?
– Ну, может, эти боги не могут что-то поделить между собой… и используют нас…
– Если не могут поделить, так вот пусть сами и сражаются! – королева вскочила, забегала по комнате, сжимая кулачки, как будто хотела ударить кого-то или что-то. – Пусть сами берут мечи! Пусть сами садятся на коней, да на своих, а не на наших! Пусть сами рубят себе головы, пусть у них течет кровь, у них, у них! Оставьте нас в покое, оставьте! Убивайте друг друга, не троньте моего Виктора! Или тебе все равно, что кто-то убивает твоего мужа?
Последние слова были обращены ко мне: королева едва не плакала, ее руки дрожали. Ее супруг, худой, сгорбленный встал со своего кресла, тихонько сжал ее виски, приговаривая: «Дорогая… дорогая…» Королева постепенно остыла, одумалась, села, строгая, стройная, и я увидела, как в уголках ее глаз блестят слезы.
– Не надо, дорогая… Я думаю, это судьба, и мы не можем ничего изменить. Напрасно ты все это затеяла…
– Не напрасно, – она снова повернулась ко мне, – кто-то приказал моему солдату, и он убил твоего мужа – неужели ты оставишь это вот так? Я понимаю, что эти ужасные мужчины… им все равно, что творится в мире, лишь бы утром подали чистую рубашку и кофе с гренками…
– Ну, я бы так не сказала…
– Но ты… я не верю, что тебе не хочется узнать, что за этим стоит…
– Но как? Не можем же мы полететь в небо, откуда смотрят на нас они?
– Не можем. Но мы можем послать отряд. Конечно, я могу сделать это одна, но ты… Мне кажется, ты тоже можешь поговорить со своими воинами. Разве они тебя не послушают?
– Вряд ли, – я оглядела свой белый мундир, мундир солдата, – разве войско повинуется пехотинцу?
– Пехотинцу? – королева рассмеялась, совсем тепло, по-домашнему. – Разве ты не знаешь, что они преданы тебе, как богине? Или ты думаешь, что чин решает все? Да рядовой Шварц дрался за тебя, как дьявол, он убил двоих наших слонов! А этот ваш… Глашкин? Нам пришлось убить его, он не подпускал нас к твоему телу. Напрасно ты записала его в шпионы.
