— Папа, — прошептала я, и у меня в горле образовался комок.
Я взяла в руки фотографию, на которой были изображены мы с ним вдвоём на пирсе.
— Ты все их напечатал?
— Я же говорил, что он всё время о тебе говорил, — сказал Расмус у меня за спиной. — Я знаю, что ты толком меня не знаешь, но именно из-за них мне кажется, что я знаю тебя. Вот держи.
Я повернулась к нему, и он вручил мне керамическую тарелку со сколом, на которой лежала тёплая булка.
— Тебе надо поесть. Это пулла. Я уверен, что ты её уже пробовала, — сказал он, после чего вернулся на кухню. — Между прочим, по рецепту твоего отца.
Я посмотрела на булку, приправленную корицей и кардамоном, а также посыпанную блестящим перламутровым сахаром. Мой желудок отчаянно заурчал. С небольшой долей вероятности Расмус мог хотеть отравить меня, но если бы он собирался меня убить, он мог просто оставить меня с Нурой и Эйро.
При мысли о них я содрогнулась. И этого было достаточно, чтобы убить мой аппетит. Я отнесла тарелку на диван, села и начала наблюдать за тем, как Расмус убирается на кухне.
— Итак, — начала я, попытавшись сформулировать свою мысль и подавить панику. — Прости, что говорю так прямо, но раз уж я проснулась и, по-видимому, со мной всё в порядке, тебе надо рассказать мне, какого чёрта здесь происходит. Я не знаю, была ли вчерашняя ночь всего лишь кошмаром, вызванным разницей во времени, но тебе в любом случае придётся многое мне объяснить.
Расмус вздохнул и подошёл ко мне с двумя кружками в руках, в которых было что-то горячее, и которые он поставил передо мной на кофейный столик, сделанный из ствола дерева.
— Что это? — сказала я, кивнув в сторону своей кружки.
Он приподнял одну бровь.
— Я не хочу тебя отравить, если ты беспокоишься об этом.
Он сел в кожаное кресло.
— Это чай из сосновых иголок.
Я заглянула в кружку и увидела несколько сосновых иголок, плавающих там вместе с крошечными цветочными бутонами. Они были тёмно-розового цвета, но когда я сдвинула кружку и жидкость качнулась, цветы сделались золотыми и начали отливать металлом, словно были покрашены.
— А цветы?
Он сделал глоток чая и улыбнулся.
— Ледяные цветы.
— Что за ледяные цветы?
— Ты задаешь очень много вопросов.
Я на какое-то мгновение уставилась на него.
— И ты ещё, чёрт побери, меня обвиняешь?
— А ещё ты часто выражаешься. Твой отец не упоминал об этом.
Я проигнорировала его слова.
— Скажи мне, где он. А затем расскажи мне, почему мы находимся в его доме? Каким образом ты стал его учеником? Чего, мать его, хотели Эйро и Нура? В таком порядке.
Он ещё раз глубоко вздохнул и постучал пальцами по кожаным подлокотникам.
— Я всё тебе расскажу. Всю правду. Но для начала тебе надо выпить чай.
Я застыла и какое-то мгновение разглядывала чай.
— Зачем? — неуверенно спросила я.
— Потому что он откроет твоё сердце и сознание. В то, что я тебе расскажу, поначалу будет сложно поверить, но чрезвычайно важно, чтобы ты поверила. Чай в этом поможет.
— Откуда мне знать, что этот чай не заставит меня забыть всё, что ты мне расскажешь?
Он усмехнулся, и выглядел в этот момент очень по-мальчишески. Я наскоро попыталась снова определить его возраст. Ему могло быть восемнадцать. А могло быть за тридцать. Ему даже могло быть за восемьдесят, так как он использовал выражение «чрезвычайно важно».
— Для этого используется другой чай. А я хочу, чтобы ты запомнила каждое слово. Мне надо, чтобы ты запомнила. Правда послужит топливом.
Я уставилась на него, ожидая, что он продолжит, моё терпение было готово лопнуть.
Он тоже уставился на меня и смотрел так, пока я не сдалась. Я взяла чай и сделала небольшой глоток. Он был горячим, но не обжигающим, а ароматный запах иголок даже как будто разбудил меня. На вкус этот чай напоминал засахаренные лимоны, и я не заметила, как выпила всю кружку.
Он откашлялся.
— Хорошо.
Затем он заглянул в мои глаза, и его взгляд был таким глубоким, что я почувствовала, словно меня вжало в диванные подушки, а моё тело растаяло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ханна, твой отец умирал от рака.
Я не ожидала, что он это скажет. Его слова были колкими и холодными, и как будто проткнули воздух.
— Что?
Он поморщился.
— Он не хотел тебе говорить. Он не хотел никому говорить. Знал только я. В итоге об этом узнали Эйро и Нура, но он не хотел, чтобы они знали.
Мне показалось, что моё сердце зажали в тиски и начали медленно и мучительно сжимать.
— Рак чего?
Боже, почему он не рассказал хотя бы мне?
— Я не знаю, он не говорил. Он посещал врача в городе. Они дали ему шесть месяцев.
— И как давно это было? — мой голос дрогнул, когда я заговорила.
— Шесть месяцев назад.
Я попыталась осмыслить эту информацию, но у меня не получалось это сделать. Я сомневалась, что чай сработал, потому что всё это казалось нереальным. Разве у моего отца мог быть рак?
— Значит, он не замерз в лесу? — спросила я рассеянно.
— Его вообще не нашли, — сказал Расмус.
Я резко посмотрела на него.
— А тело в гробу?
— Там не было тела. И ты это знаешь. Нура и Эйро заставили тебя увидеть его. Они положили меня туда в качестве основы, и создали твою галлюцинацию поверх неё. Я пытался остановить их, но иногда, когда они работают вместе…
Я прижала пальцы к вискам, словно пыталась не дать своему мозгу взорваться.
— Создали мою галлюцинацию?
Он пристально посмотрел на меня, после чего отхлебнул чая и тяжело сглотнул.
— В общем. Дело вот в чём, — он откашлялся. — Эйро и Нура могущественные шаманы. Особенно Эйро. Я тоже шаман, как и твой отец. И я был его учеником. Он учил меня. Весь этот гостиничный комплекс был создан в надежде на то, что саами6 и другие малочисленные народы со всего света смогут приезжать сюда, чтобы практиковать свои учения вдали от всех и в благоприятной обстановке. Когда-то здешние шаманы были вынуждены путешествовать в Бразилию, посещая коммуны, живущие в тропических лесах, или на юго-восток Соединенных Штатов, где жили племена Навахо, чтобы практиковаться, не подвергаясь при этом осуждению и гонениям. Согласно идее твоего отца, здесь нам больше не пришлось бы ни от кого убегать. Здесь мы могли обрести покой.
Мой отец был шаманом? Почему-то это меня не удивило. Может быть, этот чай всё-таки сработал? И всё же я сказала:
— Не могу поверить, что он скрыл всё это от меня.
Мне ужасно не нравилось, что из-за этого я чувствовала себя такой уязвимой. Он доверял мне не достаточно сильно, чтобы поделиться со мной новостями о своём диагнозе, как и не посвятил меня в своё шаманство.
— Как долго он… практиковал? — неуклюже спросила я.
— Он начал задолго до твоего рождения.
А вот теперь я была удивлена.
— Он был шаманом всю мою жизнь! — воскликнула я.
Расмус уверенно кивнул.
— И очень могущественным. Мне повезло, что он согласился взять меня в ученики. Я учился у него с десяти лет.
— И сколько тебе сейчас?
— Тридцать, — сказал он. — Не дай моей мальчишеской внешности обмануть тебя.
Теперь я поняла, какова была роль Расмуса. Он был с моим отцом в течение двадцати лет, и начал обучаться у него за два года до того, как моя мать перевезла меня в Калифорнию.
— Я, должно быть, виделась с тобой, когда была маленькой, — сказала я ему, пытаясь вспомнить каких-нибудь мальчиков старше меня, которые могли ошиваться рядом с нашим коттеджем.
Он покачал головой.
— Твой отец был очень скрытным. Он делал всё, чтобы сохранить всё в секрете.
— Значит, моя мать не знала?
Расмус одарил меня ещё одной натянутой улыбкой. О, ну, конечно же, она знала. Именно поэтому она и ушла от него. Именно поэтому она изо всех сил старалась не дать мне общаться с ним, хотя это в итоге не сработало.
— Послушай, у нас будет куча времени, чтобы поговорить об этом, — сказал Расмус. — Но думаю, наше время на исходе. Эйро и Нура скоро будут здесь.
