София (чуть не плача). Я хотела рассказать вам об одном маленьком магазине… Где продается всякая мелочь, от хлопушек до презервативов… Помидоров… (Раздражается.) Хотя нет, не то, не то, не то…. Все дело в том, что нашу школу закрывают, то есть объединяют с другой школой. Вот и вся правда.
Директриса. Простите, здесь у нас небольшое недоразумение…
София. Мне директор запретила говорить об этом. Чтобы никто не стал протестовать. Но факт остается фактом.
Директриса. Хорошо… Да, мы действительно обсуждали с педагогическим коллективом такую возможность. А сейчас перед вами выступит ученица пятого «В» класса Тутти Виртанен. Тутти исполнит нам произведение Яна Сибелиуса «Финляндия».
Директриса. София… Отойдите, пожалуйста… Тутти, выходи вперед.
Тутти играет на блокфлейте. София и директриса в это время переругиваются.
София. Сразу видно, что место директора у нас занимает человек, у которого нет педагогического опыта, который только и мечтает, что о должности повыше.
Директриса. Играй, Тутти, играй … (Шепчет.) София, мы же договорились?! Ты, похоже, забыла о своем положении, да? Я, между прочим, сделала все, чтобы о твоем приключении в кафе не узнал никто за пределами школы!
София. Все же и так было понятно. Ты решила продать школу с самого начала. В твоих глазах стоит страх. Ты же считаешь только нули в своей зарплате и боишься, что кто-нибудь отнимет у тебя это хлебное место! Дура! (Зрителям.) Все это вызвало следующую череду событий. Часы пробили восемь. К сцене стремительно приближался охранник. Тутти перестала играть и в испуге смотрела на меня. Директриса замахнулась и нанесла удар.
Директриса бьет Софию на сцене актового зала школы. Тутти и София плачут.
Директриса. Играй, Тутти… Играй, я сказала… Простите, видите, в какой непростой обстановке приходится работать …Достаточно, Тутти… А следующим номером нашей программы… Тутти, твою мать, долго ты еще будешь дудеть… Пошла уже отсюда…
София (зрителям). Я еще поплакала там некоторое время, потом собралась с силами и отправилась домой. А через неделю Эмми и Юлия, которые так и не пришли на праздник, решив загладить свою вину, пригласили меня в ресторан… Мы немного выпили, потом еще немного, и еще… немного… а потом после некоторых обстоятельств полицейские забрали нас в участок для выяснения этих самых обстоятельств.
Сцена девятнадцатая: София, Эмми и Юлия в полицейском участке
Все пьяны.
София. Эй… Выпустите меня отсюда… Как я объясню это Маркусу… А моим ученикам?… Боже мой… Выпустите меня… А моим собственным детям, что я им скажу… Пьяную маму посадили в тюрьму… Это нарушение моих прав! Выпустите меня… Пекка!
Юлия. Кто такой Пекка?
София. Ну, тот милый полицейский. Он еще по плечу меня похлопал… Пекка, выпусти меня отсюда!
Эмми. А почему ты кричишь наверх?
София. У них тут наверняка везде видеокамеры …
Эмми. Пытаешься докричаться до съемочной группы?
София. Боже мой… Я уже не могу… Она ведь и вправду заперта, эта дверь…
Эмми. Конечно, заперта. В этом-то и весь прикол! Мы — заключенные, а они — охранники… Не волнуйся, утром нас выпустят. Мы с Юлией и раньше оказывались под прессом власти…
София. Неправда.
Эмми. Правда, правда… Враг общества номер один однажды силой затащила меня на митинг протеста, где мы протестовали против натуральных мехов и даже разгромили какую-то меховую лавочку. Там две старушки-хозяйки чуть с ума не посходили. Стояли среди своих шуб, сложив на груди руки, пока двадцать придурков крушили все вокруг. Вот после того случая мы и провели ночь в каталажке… На хлебе и воде. Так что спасибо, дорогая Юлия, что украсила мою биографию и этим фактом.
Юлия. Не хотела бы, не пошла.
Эмми. Меня мама заставила.
Юлия. Первый раз слышу.
Эмми. Мама всегда просила присматривать за тобой. Сегодня вот тоже, надо было тебе прицепиться к этому вину. Из-за этой твоей принципиальности нас выкинули из ресторана.
Юлия. Просто я считаю, что в каждом уважающем себя заведении должно быть экологически чистое вино. Я просто вежливо им посоветовала улучшить ассортимент.
Эмми. Ты обозвала официанта «гомиком» и нарочно разлила вино по столу. Не знаю уж, что на тебя нашло…
Юлия. Никого я не обзывала. И вообще у меня было превосходное настроение. София нас простила и вообще. Может, у меня есть личный повод для праздника.
Эмми. Какого на хрен праздника?
Юлия. Праздник по поводу увольнения. Я незаконно выписала тебе лекарства, и это не понравилось моему начальству. И когда они стали мне грозить всякими взысканиями, я решила уйти… Я сказала, да пошли вы все в жопу со своими психами, и адьё — ушла.
Эмми. Хочешь сказать, что это типа я в этом виновата…
Юлия. Нет… Я разве так сказала?! И вообще я счастлива. Это вот ты весь вечер сидела с лицом, как у слона яйца.
Эмми. Да, кстати, забыла сказать. Лео подал в суд и требует лишения меня родительских прав. Заседание на следующей неделе, и вряд ли эта «экскурсия в полицию» добавит мне шансов.
Юлия. Что?
София. Это же просто ужас!
Эмми (Софии). Так что спасибо, София. Какого хрена тебе надо было тащить нас на это проклятое кладбище?
София. Я хотела поговорить с мамой.
Юлия. Очень типичная ситуация, после смерти близкого человека часто остается ощущение, что вы многого не успели друг другу сказать.
София. Да нет же, вы не понимаете… Просто мне кажется, что она, как каменная глыба, стоит передо мной, что бы я ни делала!
Юлия. Подождите, я вам сейчас все объясню… Женский характер во многом формируется под влиянием материнского. Скорее всего, твоя мать испытывала в отношении своей матери точно такие же чувства, что и ты сейчас. Ей тоже казалось, что мать стоит перед ней неприступной глыбой.
Эмми. Я тебе сколько раз говорила, не позволяй ей собой командовать. Она ведь, даже лежа на смертном одре, и то тобой понукала. А теперь ты ревешь у нее на могиле и просишь прощения.
София. Я не ревела! Я просто хотела… БЛЕВАТЬ я на нее хотела!
Юлия. Ну, и кто тебе мешает… Давай, вперед…
София. Что? Прямо здесь, в камере?
Юлия. Да какая к черту разница…(Ставит перед Софией ведро.) Вот, давай сюда. Там твоя мать. Действуй!
София. Ну не знаю…
Эмми. «Не знаю». Ты не можешь сделать это даже над воображаемой могилой, что уж говорить…
София. Нет, могу! Ясно?
Юлия Ну так давай!
София. Кхе… Не получается…
Эмми. Тогда давай я!
София. Не смей, это же моя мать! Давайте так… Вы будете стоять вон там. А я его вот так переверну… и сяду сверху…
Эмми. Конечно, садись-садись и смотри в оба, а то не дай Бог, она из ведра выскочит!
София. Ну что ты ерничаешь. Для меня ведь это очень важно.
Эмми. Для меня ведь это очень важно.
София. Ты повторяешь за мной?
Эмми. Ты повторяешь за мной?
София. Почему ты такая противная?
Эмми. У-пу-пу-пу-пу!
София. Прекрати сейчас же!
Эмми. Прекрати сейчас же!
София. Прекрати, не то я тебе врежу!
Эмми. Ай-ай-ай. Не врежешь, духу не хватит.
София. Сказала, врежу!
Эмми. Ты ведь даже там в кафе никому толком не врезала… Так, пытаешься привлечь наше внимание.
София ударяет Эмми по щеке.
Эмми. Аййй!
Юлия. Эмми… не надо изображать жертву, это была всего лишь пощечина. К тому же ты руку подставила …
Тишина. Юлия спит.
София. Почему ты все время споришь с ней и ругаешь всех ее мужиков?
Эмми. Когда я была маленькая, утро в нашей семье обычно начиналось так. Отец читал газету и тут же начинал свои ежедневные манифестации против общемировой несправедливости. А Юлия жила с мамой, что само по себе уже было странным, потому что она гораздо больше, чем я, походила на отца. Она носилась с его идеалами и совершенно не замечала того, что происходит в действительности. Отец был человеком, который считал себя выше всех прочих, но при этом он не умел заботиться даже о самом себе. Ей было пятнадцать, когда после победы на очередном турнире по фехтованию она напилась вдрабадан. Я нашла ее в спальне, где какой-то идиот трахал ее, а она была в полной отключке… Я увезла ее домой и ничего ей не рассказала… По сути я тогда спасла ее…
