прием запугивания, рассчитанный на слабовольного человека, – вставил Рощин.
– Ну, да. Услышав такое, я не выдержала, – продолжила Зоя: – «Надя, но почему Григорий Матвеевич не сообщил в ОГПУ?» – «Согласна, глупо все вышло, но он испугался, что нас действительно убьют. Ему дали день на размышление, он похитил на работе инкассаторский мешок с деньгами, у него был доступ к кассе, и скрылся. Больше его никто не видел. Я с ним несколько раз встречалась. Он приходил поздно ночью. Говорил, что не знает что делать. Просил бежать с ним. Но куда я с Марусей побегу? Сил больше нет терпеть. Ко мне сюда приходили, наверное, из ОГПУ, я плохо поняла кто, расспрашивали про мужа, даже обыск устроили, но я сказала, что сама хотела бы знать, куда он пропал. Не врала, действительно ничего не знала, – упавшим голосом произнесла Надя и горько заплакала. – Первое, что сделают органы, когда схватят мужа – расстреляют его? Правда же?» – «Не расстреляют. Но так он сам себя под расстрельную статью подведет», – ответила я. – «Ты-то что в этом понимаешь?» – «Понимаю. Слушай меня, Надя!» – «Ну, слушаю, что ты мне хочешь сказать?»
Тут я раскрылась: «Надя, я скажу тебе то, что говорить не должна. Хочу, чтобы ты мне поверила… Я из госбезопасности…»
Когда Зоя закончила свой отчет, Рощин встал, закурил папиросу и устало сказал:
– Я так и знал, что ты ей раскрылась. Этого и боялся. Нельзя с объектом разработки сближаться настолько, чтобы он тебя раскрыл, а тем более раскрываться самому. Теперь, если что-то пойдет не так, нас обоих арестуют как предателей, врагов народа. Правильно, между прочим, сделают. Скажу больше, даже если все кончится хорошо, но о твоих действиях узнают, то нас снимут с работы и на пушечный выстрел к органам больше не допустят. Повторяю, это в самом лучшем случае. Теперь скажи на милость, как предлагаешь с тобой поступить?
– Дайте возможность завершить операцию. Дальше поступайте так, как посчитаете нужным.
– Зоя, у нее муж, понимаешь, преступник. Она ему – жена. Муж и жена – одна сатана. Слыхала поговорку? Она в любом случае будет держать его сторону – сторону отца своего ребенка. Кому ты доверилась?
– Василий Петрович, Перовы – наша советская семья. Я так понимаю, задача органов, в которых мы служим, заключается не только в том, чтобы выявлять врагов народа и карать их, но и помогать нашим людям, если они оступились. Разве мы не обязаны помочь тому, кто запутался, ошибся, чтобы вернуть его в ряды наших граждан. Сами же говорим, что мы – советские люди – люди особого склада. Если это не просто слова, то чего мы боимся? Почему я должна действовать обманом против женщины, которая мне открыла свою душу и нуждается в моей помощи? Чтобы она поверила мне до конца, я должна была проявить ответную откровенность. Я уверена, что мне удастся выполнить задание и спасти семью Перовых. Они – не враги. Если же я ошибаюсь, что ж, арестуйте меня как пособника. Но знайте, Надя, в конце нашей беседы, обещала поговорить с мужем, чтобы он явился с повинной. Я верю ей и не сомневаюсь, что он придет.
– Да-а, Зоя Ивановна, нагородила ты, конечно, столько, что и за год не расхлебать. Как ни крути, а я обязан тебя отстранить от дела. Понимаешь?
– Но операция в разгаре.
– То-то и оно. Если б дело было только в Перове, ладно еще, но ведь намечается масштабная диверсия… Зоя, это секретная операция белофашистов. Перов втянут в это. Ты понимаешь, что мы обязаны предотвратить эту диверсию, а всех зачинщиков арестовать и уничтожить. Нити, которые оказались у нас в руках, мы не можем упустить.
– Погодите, Василий Петрович, а нам… нам так ли надо, чтобы Перов явился с повинной? А?.. Чего молчите? А что, если его не трогать?..
– Вот видишь, до чего можно договориться, либеральничая с перевертышами.
– Не рубите сгоряча.
– Тьфу ты, что значит сгоряча?..
– Говорю, что Перов нужен белофашистам, чтобы «замкнуть на себя» определенный участок диверсии, допустим, на КВЖД, по профилю своей работы.
– Должно быть, так и есть.
– Если мы уберем из игры Перова, на его место подберут другого человека, которого мы не знаем. Если же Перова не трогать, я смогла б найти общий язык с ним через жену, чтобы он действовал в рядах диверсантов, но на нашей стороне.
– Погоди-погоди, у нас есть приказ – найти преступника, укравшего народные деньги. Приказ этот никто не отменял. И мы за невыполнение его ответим по закону. Понимаешь?
– Но ведь первоначально нам нужно было схватить укравшего деньги преступника. Теперь, когда мы знаем, что его похитили и вынудили пойти на преступление, чтобы затем задействовать в диверсии, зачем его арестовывать? Его надо перевербовать и использовать против наших врагов.
– Зоя, ключевые слова: «Надо перевербовать». А если тебе это не удастся? Чтоб поставленная задача была выполнена, ее решение должно быть безальтернативным и предельно понятным. С Перовыми не все так просто. Одного желания и горячих слов тут мало.
– Хорошо, а что, если представить, что вы ничего не знали о нашем разговоре с Перовой. Я вам ничего не докладывала. Василий Петрович, можно мы будем считать…
– Нельзя. Считать мы будем так – все последующие шаги теперь ты станешь строго обговаривать со мной! И без моего личного разрешения никаких инициатив! Поняла меня? Никаких!
– Поняла.
– И я о том же. Что касается твоего плана. Времени на поиски других путей у нас, к сожалению, нет. И это единственное, из-за чего я соглашаюсь с тобой. Раз уж так все закрутилось, будем считать, что упавший в воду, как говорится, дождя не боится. – Рощин достал из кармана брюк носовой платок, отер лоб и выдохнул: – Будем считать, что у нас осталась последняя возможность успешно завершить операцию – связаться через жену с Перовым и склонить его к работе на нашей стороне.
– Его согласие можно расценить как явку с повинной. Желание искупить вину. Можно ведь, Василий Петрович?..
– Хитра ты, Казутина, ох, хитра. Что ж, может, оно и хорошо. Да. На сегодня это – шанс, который упускать мы не имеем права. Попробую убедить высокое начальство, но ничего обещать не могу. Касательно тебя, Зоя, действуй осмотрительно. Если удастся завербовать Перова, то считай, что голова у тебя на плечах останется. Остальное, правда, не гарантирую. И еще запомни – днем встречаешься с Перовой, вечером – ко мне с докладом.
– Ясно, Василий Петрович, – выдохнула Зоя. – Извините, конечно, но я сомневалась, что вы посчитаете возможным принять мой план.
– Так ты ж меня за горло
