Поэтому Фандор слушал рассеянно. В какой-то момент он вставил:
— Ваш отец…
Но собеседница улыбнулась и остановила его:
— Извините, мсье, — сказала она, — вы ошибаетесь. Я не мадемуазель Вильгельмина де Наарбовек, как вы полагаете, я лишь ее компаньонка; осмелюсь даже прибавить — друг дома, меня зовут мадемуазель Берта.
— Бобинетта! — невольно воскликнул Фандор.
Он сейчас же пожалел о своей слишком фамильярной выходке, но молодая женщина не придала ей значения.
— Меня действительно так называют… близкие друзья, — добавила она, лукаво подчеркнув последние слова.
Фандор нашел любезные фразы в свое оправдание. Он изо всех сил старался завоевать расположение этой особы: ведь Дюпон рассказал Фандору, что последней, кто видел капитана, была как раз мадемуазель Берта, по прозвищу Бобинетта. Но по какому поводу они встретились? Каковы были их отношения? Вот это и надо выяснить.
На любезности журналиста молодая женщина ответила, что ничуть не сердится за столь фамильярное обращение.
— Увы, мсье, — заявила она с оттенком грусти, — я опасаюсь, что мое имя, мое дружеское прозвище скоро станет известным публике. Ведь я полагаю, что вы пришли к барону за разъяснениями по поводу этого несчастного дела, занимающего всех нас со вчерашнего дня… Барон де Наарбовек, мсье, не скажет вам ничего, о чем бы вы уже не знали, за исключением того — и это тоже не секрет — что капитан Брок постоянно посещал этот дом. Он много раз обедал у барона и занимался с ним разными делами. Здесь бывали многие из его друзей, офицеров: господин де Наарбовек любит общество…
— И потом, — прервал Фандор, — у него есть дочь, не правда ли?
— Да, мадемуазель Вильгельмина, — ответила молодая женщина.
— Мадемуазель, в рапорте было сказано, что вчера после полудня у вас была встреча с капитаном Броком, за несколько часов до его печального конца.
Молодая женщина пристально посмотрела на журналиста, как бы желая прочесть его мысли, понять, знает ли он, что она не только виделась с капитаном Броком, но и провела добрый час наедине с ним.
Фандор, конечно, знал об этом, но оставался непроницаемым.
Бобинетта, прекрасно владея собой и не давая повода думать, что хоть сколько-нибудь взволнована, сказала непринужденно:
— Да, мсье, вчера я была у господина капитана с поручением.
— Вы сочтете меня очень нескромным, — продолжал Фандор, притворяясь, что не смотрит на молодую женщину, но на самом деле не теряя из виду ее лица, отражавшегося в стекле, — вы сочтете меня очень нескромным, но не смогли бы вы мне сказать, что это было за поручение?
— О, конечно, мсье. Я пошла к нему по поручению мадемуазель Вильгельмины. Это связано с приемом, который намерен дать барон…
Беседа прервалась. Фандор обернулся, почувствовав, что позади него кто-то стоит.
Это был господин де Наарбовек — человек средних лет, с седыми усами, бакенбардами и эспаньолкой. Барон улыбнулся журналисту очень сердечно, с подчеркнутым добродушием.
— Извините меня, господин Фандор, что не мог сам вас принять, но у меня был гость; кроме того, мадемуазель Берта должна была вам сказать, как я смотрю на интервью…
Фандор сделал едва уловимый жест, но барон опередил его.
— О! Мои взгляды непоколебимы, но это не помешает вам, господин Фандор, выпить с нами чашечку кофе… Я очень уважаю вашего директора, господина Дюпона, а то, как он вас мне рекомендует, заставляет меня относиться к вам отныне, как к одному из наших, как к другу.
Де Наарбовек фамильярно положил руку на плечо молодого человека, смущенного таким благоволением, и повел его в соседнюю комнату. Это была библиотека. Перед большим камином стояли, непринужденно болтая, двое.
Фандор поклонился.
— Господин Жером Фандор, — представил барон. — Моя дочь, мадемуазель де Наарбовек… Господин де Луберсак, лейтенант кирасиров…
После этих торжественных представлений воцарилось молчание.
Хотя Фандор мог быть доволен тем, какой оборот принимала встреча, его, в сущности, не радовало невольное вторжение в эту семейную среду. Журналист не выносил светского общества, холодных, натянутых, искусственных приемов, где чувствовал себя, как в ловушке. Кроме того, когда взгляд Фандора упал на стенные часы, он не мог не подумать: «Если бы не этот Брок и не фантазии Дюпона, я сейчас засыпал бы в своем вагоне и катил бы к Дижону!»
Мадемуазель де Наарбовек с любезностью прекрасно воспитанной хозяйки дома предложила журналисту чашку кофе, а мадемуазель Берта подвинула к нему сахар.
Фандор поблагодарил и занялся своей чашкой, вынужденный одновременно отвечать обеим женщинам и де Наарбовеку, который, будто вдруг вспомнив, говорил ему:
— Но, господин Фандор, вы носите имя, которое многое вызывает в памяти! Вы ведь тот самый знаменитый журналист, который в течение нескольких месяцев преследовал таинственного Фантомаса?
Фандору показалось странным услышать имя Фантомаса в этой аристократической среде, где собрались люди, жизнь которых, вероятно, не омрачают никакие сложности, никакие тайны.
Однако при этих словах барона мадемуазель Берта посмотрела на журналиста с любопытством.
— Да, действительно, я много читала, — сказала она, — о странных делах, про которые только что вспомнил господин де Наарбовек. Скажите мне, мсье, могу я задать вам вопрос? Может быть, мой черед быть нескромной… после вас…
Фандор откровенно рассмеялся: она решительно очаровательна, эта молодая женщина, умная и лукавая.
Бобинетта по-мальчишески встряхнула головой и, взглянув на барона, одобрившего ее легким кивком головы, наивно спросила:
— Скажите, мсье, кто такой Фантомас?
Журналист был ошеломлен. Вопрос, который так естественно задала ему молодая женщина, как будто дело шло о самой простой вещи, — сколько раз он задавал его себе? Сколько бессонных ночей Фандор обдумывал его, никогда не находя удовлетворительного ответа.
Кто такой Фантомас?
Ведь Фандор спрашивал себя об этом уже долгие годы. Сколько раз, во время своих расследований, своих встреч и долгих совещаний с Жювом, он верил, что схватит преступника, разоблачит его, а Фантомас внезапно исчезал! Фантомас потешался над ним, над Жювом, над полицией, над всеми!
В тот момент, когда его должны были схватить, он испарялся, оставляя, как единственную улику, очередную временную оболочку, которой на этот раз пользовался и под которой на мгновение позволял себя узнать. Разгадку таких чудовищных, неслыханных, непостижимых явлений эта рыжая красотка желала получить, спросив всего-навсего: «Кто такой Фантомас?»
Тут заговорил де Луберсак, обращаясь к де Наарбовеку:
— Дорогой барон, не кажется ли вам, что нас достаточно дурачили уже несколько лет этими историями про Фантомаса? Что до меня, то искренне скажу вам, что я в это не верю. Сейчас не то время, когда бандиты могут быть так сильны, как это чудовище, если оно действительно существует.
— Но, сударь, — заметила робко мадемуазель Берта, покраснев и почти не осмеливаясь поднять глаза на красивого лейтенанта, — все однако часто говорят о Фантомасе?
Офицер бросил на молодую женщину рассеянный взгляд, и Фандор вдруг ясно понял, что если лейтенант не придает значения хорошенькой Бобинетте, то на нее, напротив, производит сильное впечатление все, что говорит или делает элегантный офицер.
Пока шла эта беседа, Фандор не мог не заметить молчаливость и печаль мадемуазель де Наарбовек. Это была изящная молодая девушка во всей свежести и блеске своих двадцати лет, с большими глазами, нежными и ясными.
Вероятно, вообще она была веселой по натуре, но в этот вечер печаль омрачала ее лицо, и, несмотря на все ее усилия казаться оживленной и любезной, она не могла этого скрыть.
Де Наарбовек, не упускавший ни одного взгляда Фандора, уловил, какое впечатление произвело на него состояние девушки.
— Вильгельмина, — сказал он вполголоса, — очень взволнована ужасным случаем с нашим другом, капитаном Броком…
Барон собирался что-то еще сказать, но тут раздался саркастический голос лейтенанта:
— В итоге я утверждаю, что Фантомас — это выдумка, более или менее оригинальная, выдумка, которую сыскная полиция или даже просто журналисты подложили обществу как огромную пилюлю. И я могу говорить об этом со знанием дела, — заключил офицер, глядя на Фандора и как бы бросая ему вызов, — потому что в известной мере знаком с этими людьми.
Фандор, которого нисколько не тронули агрессивные заявления лейтенанта, очень спокойно, немного иронически смотрел на него. Однако он не понял последнюю фразу.
Но барон де Наарбовек сказал ему на ухо:
— Вы знаете, де Луберсак служит во Втором бюро Военного министерства: статистика…
Фандор снова пересекал площадь Инвалидов, но на этот раз он выходил из особняка де Наарбовека и шел пешком к мосту Конкорд. Журналист думал пройтись по бульварам, прежде чем идти домой.
