Оставалось только хорошенько наточить оружие и снять кое-где ржавчину. Андрей не раздумывая пошел к навесам — ведь печь в доме одна, в стайках нет, а скотине варить надо, да и всякие домашние поделки тоже нужны.
Расчет был верный, хозяйственный ряд протянулся на полсотни метров, и тут было все — колодец, два очага, верстак, ножное точило и еще целое множество нужных в хозяйстве вещей и приспособлений.
Хотя все порядком позарастало травой, Никитин быстро расчистил себе рабочее место. Исправление точила заняло много времени, да и сам процесс заточки отнял достаточно много сил и времени, но это было острой необходимостью…
ГЛАВА 6
По заросшей дороге Андрей шел уже больше часа, согреваемый теплыми лучами утреннего солнца. Он впервые провел очень спокойную ночь, под крышей первой стайки — там не пованивало, а для ложа он натащил всякой рухляди из дома.
Ужин и завтрак явились просто королевскими — на грядках росли одичавшая тыква, чеснок, репа и лук-батун, за частоколом раскинулся заросший сад — груши, вишни, сливы да яблони.
Теперь вещмешок весил полтора пуда, не меньше — два десятка вяленых и копченых рыбин, соль и груда всяких фруктов и овощей. Брать больше он не стал, в вещмешок не влезет, да и вредно чрезмерное отягощение в дальнем пути.
Заброшенная и заросшая давным-давно дорога отходила от хутора и от реки извилистым перпендикуляром.
Андрей немного подумал и пошагал по ней, по крайней мере, дорога всегда ведет к людям, а вот за рекой порой такого не наблюдается. А чтобы идти было нескучно, Никитин подбадривал себя матерками — как запросто он потерял на сытой и ленивой «гражданке» не только все навыки, но и заплывший жиром разум.
«Идти несколько дней и высматривать на траве и камнях главные приметы современной жизни — окурки, пивные банки, осколки бутылочного стекла, обрывки газет. Всего того, что я просто не мог здесь встретить, если по этой усадьбе судить. Средневековье, блин!»
Никитин припомнил одну поговорку, суть которой заключена в следующем — какие времена, такие нравы. И тут же перефразировал последнее слово на два других — и следы цивилизации.
А что здесь нет асфальта и автомобилей, самолетов и тампаксов, пива «Туборг» и резины, а также целой уймы всего прочего, привычного в той жизни, — в этом он сейчас был полностью уверен.
После полудня показалось селение из пяти домов за общим для всех строений частоколом. Андрей не стал удивляться встреченной деревне — дорога для того и существует. Он смело пошагал вперед, чуть ли не чеканя размеренный солдатский шаг.
Но через минуту, хорошо всмотревшись, Никитин остолбенел — селение было нежилым и запущенным больше, чем первый хутор. И хуже того, здесь произошло нечто ужасное.
Все ставни и двери домов были распахнуты, а во внутренней ограде в разных местах во множестве чуть белело что-то страшно знакомое.
— Какая-то земля мертвых, право слово! Что же тут случилось?! Это ж охренеть можно! — задумчиво пробормотал Андрей и, постояв немного, решил сделать перекур. Табак несколько успокоил расшалившиеся нервы, он подошел к ограде и спокойно направился в распахнутые ворота…
Весь вечер он просидел у костра в мрачной задумчивости, с тоской глядя на языки пламени, стараясь выгнать из памяти жуткие картины, которые он увидел в деревне.
Если из хутора люди сумели, хоть и в дикой спешке, сбежать, то здесь была просто смертная паника, когда люди бегут в разные стороны, охваченные неописуемым ужасом.
Скелетов он насчитал почти три десятка, взрослых и детей, но умирали люди по-разному. Половина из них спокойно лежала в постелях, а вот другие были разбросаны в разных позах по всей усадьбе, но было видно, что и они пытались куда-то ползти.
Скотина тоже полегла вся — множество лошадей, коров, свиней и коз — пересчитывать костяки Андрей даже не стал, но счет шел на несколько сотен. Очень богатая деревня была…
Трофеев Никитин практически не взял — только прибрал местные деньги, небольшой охотничий арбалет с железными болтами в кожаном колчане с деревянными вставками да боевой топор-секиру с широким лунообразным лезвием и удобной рукоятью.
Деньги были во всех домах, но медные, разного размера — от мелких, размером с пятирублевую монету, до крупных — с юбилейный советский рубль, и самой разнообразной формы — от круглых до чуть ли не квадратных.
Изображения на них были плохими, гурты неотребрированные, будто не государственное казначейство их делало, а пьяный ремесленник кувалдой на наковальне отбивал, абы как придется, а форму для чекана ему забулдыга подмастерье на глазок смастрячил дрожащими с перепоя руками.
Можно было подумать, что медь здесь не в ходу, но и серебряные монетки имелись не самой лучшей чеканки.
Только в одном, самом богатом доме он нашел это серебро — небольшой мешочек сжимал в ладони скелет бородатого старика. Именно его длинная седая борода, прекрасно сохранившаяся, отбила у Андрея всю охоту к мародерству.
При свете костра Никитин стал рассматривать монеты, подавляющее большинство которых имело один рисунок — на лицевой стороне коронованный орел до боли знакомой формы, а на обороте гордый профиль в короне, и надпись на латыни, которую Андрей быстро разобрал: «Божьей милостью Болеслав, князь Польский».
Изредка встречались монетки с князем Мешко, тоже польским, понятное дело. При их виде Андрей возликовал, в радостном возбуждении набив трубочку последней щепоткой табака.
Никитин вспомнил бабку Магду, что продолбила ему голову рассказами о родине своих пращуров. Хотя «продолбила» — это не то слово.
И, как припомнил Андрей, князь Мешко полностью окрестил поляков еще где-то в середине десятого века, лет за двадцать до Владимира, что своих киевлян для крещения в Днепр всем скопом загнал. А его сын Болеслав вроде бы и королем Польши стал, но позже.
— А раз он на монетке князь, то ляшским крулем Болек пока не является! — с уверенностью подытожил Андрей. — Следовательно, я попал как раз к концу десятого века. Ясненько, что данные земли могут быть только Польшей, ибо деньги взяты у обычных крестьян, а не у местных нумизматов. Селяне люди практичные, берут только те монеты, что хождение имеют.
Однако вскоре Никитин сделал новое открытие, тщательно перебрав груду медяков. Несколько монет несли на себе другие рисунки, на одной красовался Конрад, эрцгерцог Австрийский, на двух других Всеслав, князь чешский, а на последней, самой большой и затертой донельзя, что-то другое, но не польское, ибо он разобрал только слово «Рекс», так на латыни именуют королей.
Но чей это венценосец был, осталось для него загадкой, хотя, судя по древности монеты, правил он давненько.
И с его королевством могло произойти за это время все что угодно — они в Средневековье как грибы после дождика — урождалось много, но и немало их безвременно сгинуло в лукошке Клио, безжалостно срезанные ее острым ножичком.
Андрей сгреб все медные монеты и засыпал их в кожаный кошель размером с поясную сумочку, что носят летом многие мужики в том, современном мире.
Он здесь носился аналогичным образом, Никитин насмотрелся на костяки. Следовательно, все новое есть хорошо забытое старое.
Меди было с пару килограммов, Андрей решил не увлекаться, тяжело носить, а стоимость небольшая. В маленьком мешочке он насчитал два десятка серебряных монеток, с одно-, двух- и пятирублевые кругляшки, на половине из которых отчеканены знакомые ему названия «грошей».
Зато другой десяток кругляшей, намного лучший по форме и изготовлению, был совершенно непонятен своими чеканными надписями — монеты покрывались замысловатой арабской вязью.
— Однако, — задумчиво пробормотал Никитин, — торговлишка с Востоком здесь идет бойко, а иначе монеты бы не брали и не хранили. Да и резидентом какого-нибудь султана сей пейзанин вряд ли был — глупо своим шпионам таким серебром платить. Это как нашему Штирлицу в Берлине пачками рублей за пиво расплачиваться.
Андрей вздохнул — ну почему на монетах не чеканят год, ведь тогда было бы легче определиться со временем.
«Высокомерны поляки, что в будущем, что в прошлом, наверное, считают, что каждый должен знать время правления их князей».
Он хотел засыпать серебро обратно, но тут его пальцы наткнулись на неожиданную твердость в углу мешочка. Никитин быстро запустил вовнутрь руку и из потайного кармашка вскоре извлек две монетки, блеснувшие знакомой желтизной.
— Ого! Золотишко! Грамма по четыре каждая!
Вес Никитин определил сразу, чуть больше трех копеек советских, а те, как известно, ровно три грамма и весили.
Рассмотрев их при отблесках пламени, он убрал арабскую — вязь не прочитаешь, зато сосредоточил все внимание на последней, без всяких потертостей, почти новенькой или не бывшей в обороте.
