Ручные медведи, конечно, самые выдающиеся циркачи среди всех зверей. По мнению дрессировщиков, они не только легко поддаются обучению, но и гораздо более надежны в работе — даже больше, чем собаки и обезьяны, — ведь они овладевают богатым набором сложных трюков. Меня не переставало удивлять, насколько просто ладить с медведями. Их плохие привычки были немногочисленны и легко преодолевались. Поскольку я не видел никакого проку для медведей в трюках, я устоял перед искушением их этому обучать.
Июль кончался, и вот уже месяц не было дождей. Съедобные грибы — пластинчатые и дождевики, сморчки и белые, — которых обычно в это время было видимо-невидимо, исчезли, и на полянах, и в лесу у гниющих стволов. Ягоды еще были, но все труднее становилось выкапывать луковицы и корневища растений, потому что лесная подстилка и почва высохли. Наша восьмикилометровая охотничья территория уже не могла прокормить трех подросших медвежат. Птицы из нашего района улетели. Нам пришлось осваивать новую территорию, а это означало браконьерство на чужой земле, где кормились другие звери, и тем самым нарушение равновесия всего лесного сообщества. Так как район реки Наггет-Крик казался нам самым богатым, как-то утром мы двинулись по ее берегам сквозь заросли кошачьего когтя, дикого винограда, ивняка и ольхи к бобровой запруде в миле от озера. С полдюжины бобров, запасающихся молодыми ивовыми побегами, укрылись в хатке на острове, который они построили посреди пруда. Приняв это бегство за вызов, медвежата плюхнулись в воду и поплыли к островку. Бобры не показывались, и медвежата решили, что интереснее ловить крупных лососей. Меня всегда поражала ловкость и сила их передних лап. Не прошло и минуты, как мокрые насквозь медвежата сидели на мелководье и лопали каждый свою красную рыбину.
На следующее утро я готовил себе завтрак, когда мое внимание привлекли шум и суматоха у дома. Так как черного входа в доме не было, мне пришлось пробежать через комнату на крыльцо, спуститься по ступенькам, обежать вокруг дома, и только тогда я смог разобраться, кто на кого нападает. Медвежата, выпучив глаза и визжа изо всех сил, выражали свое негодование с нижней ветви своей пихты, а невозмутимый и невиданно большой бобр стоял, опираясь на хвост, и свистел на разъяренных медвежат. Бобр не был сердит, потому что не скалил резцов и шерсть у него на загривке не стояла дыбом. Когда я приблизился, он просто повернулся в мою сторону, не теряя равновесия, и клацнул зубами. Медвежата никак на это не откликнулись. Они молча глядели вниз, ожидая, что я прогоню незваного гостя.
Посвистев еще несколько раз на медведей и пощелкав зубами в мою сторону, бобр наконец ушел по тропе к Наггет-Крику. Я пошел было за ним, но он яростно зашипел и несколько раз сильно ударил хвостом о землю, как бы предостерегая меня. Долго еще, стоя на берегу, мы слышали его резкий посвист, пока он не спеша шел вдоль реки к пруду, где, наверное, был королем бобров. Только позднее я понял, почему бобр был так недоволен: за ночь уровень воды в пруду опустился много ниже обычного. Отныне нас будет считать врагами всякий, на чью территорию мы вторгнемся, ведь запасы пищи и так уменьшаются.
В то утро я увидел много тревожных признаков. Болотные и луговые растения, обычно привядающие к концу дня, так и не оправились за ночь, потому что роса не выпала, а подул жаркий ветер чинук и высушил не только воздух, но и родники на склонах холмов. Во время затишья, когда чинук улегся, над гладью озера поднялся, как огромная амеба, серый туман, сначала всего на каких-нибудь тридцать сантиметров, а потом медленно стал наползать на берег, поглощая заросли, где дикая утка еще оплакивала украденные яйца. Туман полз по речке Наггет-Крик, как будто дразня томимый жаждой лес.
Вечером на берегах озера не было росы. Лягушки сменили тенор на баритон и исполняли короткие песни, в которых мне слышались слова «кружка рома, кружка рома». Во время засухи у лягушек всегда меняется тембр голоса. Сидя неподвижно в теплых сумерках и глядя, как выпуклый звездный свод окутывает наш дом — озеро, я вдруг понял, что мы сидим в прямом смысле слова на дне сухой воздушной реки, которая стремится на север, реки, в которой закручиваются горячие вихри, поднимают листья и уносят их куда-то на свою невидимую поверхность. Так как в здешних северных лесах почти нет голой земли, суховей не поднимал пыли.
На следующее утро я спустился к реке наловить свежей рыбы на завтрак, но не клевала ни форель, ни нерка, ни лосось, даже присоски не попадались из-за удушающе низкого атмосферного давления. К этому времени уровень воды так понизился, что жизнь тысяч лососей, пришедших с моря на нерест, была в опасности. Отсутствие дождей усугублялось еще и тем, что Наггет-Крик не пополнялся ледниковыми водами с восточных склонов величественных гор Бабин, да и уровень грунтовых вод опустился ниже обычного. Дело в том, что четыре зимы подряд почти не было снега, и запас грунтовых вод пополнялся мало, так что даже хвойные деревья с очень длинными корнями тоже страдали от засухи. Если река высохнет совсем, погибнут икринки лосося, отложенные в ямках в песчаном дне, бобрам придется перебираться из реки в озеро и на долгие годы нарушится естественный жизненный цикл многих крошечных существ, которые обитают в воде и на берегу.
Легкомысленные медвежата не умели серьезно огорчаться, даже из-за опустевших кладовых. Заметив, что у меня на переносице и тыльной стороне ладоней шелушится кожа, я позвал медвежат и натер свиным жиром их когти, голые ступни и носы, чтобы они не потрескались. Они восприняли эту процедуру как новую забаву и вертелись и урчали еще и потому, что понравилось слизывать пахучий жир.
По всей нашей охотничьей территории исчезли, не сумев найти пищу в высохших лугах и субарктической тундре, лягушки, хомяки, полевки, лемминги и личинки насекомых. Корневища и корни стали жесткими и сухими. Медвежата мгновенно приспособились пастись как копытные там, где еще остались редкие пучки трав: бизонова трава, костер, глицерия. Чем дольше тянулась засуха, тем скуднее становился естественный запас пищи, как бы далеко мы ни заходили, в чьи бы владения ни вторгались. Личинок, которые мы находили, было мало даже для одного медвежонка, не говоря уже о трех. Почти все прочие медведи ушли из нашего района в более влажную долину реки Фрейзер, рискуя, спасшись от голода, угодить под охотничьи пули. Мы искали клевер, тимофеевку, овсяницу, сладкие ростки среди скал, расположенных выше линии лугов, но подошла уже такая пора, когда все травы стали сохнуть. А чтобы развивать новые вкусовые навыки, приучаться к новой пище, надо эту пищу иметь.
