Следующий блок очень дешев по сравнению с предыдущими, но жизненно необходим на каждом этапе инновационного цикла. Это система экспертизы (к одному из способов ее организации, связанному с созданием когнитивных центров, мы далее вернемся). Вновь спросим себя: «Быть или казаться?» Кремниевая доли-на – это не только множество малых фирм, не только удобное место для занятий наукой и производством, не только привычка нескольких нобелевских лауреатов посещать этот уголок. Это прежде всего поток проектов, идей, предложений. (А для того чтобы они были, надо, чтобы у изобретателей и исследователей был шанс на практическое воплощение придуманного. Нужна достаточно высокая восприимчивость экономики к инновациям.) Исходя из этого, в нашей стране следовало бы повысить инновационную активность хотя бы до советского уровня – в 10–15 раз. В Кремниевой долине поддержку венчурных фондов получают в среднем семь проектов из тысячи. Сито научной, технологической, маркетинговой и прочей экспертизы является очень частым. Но именно это и позволяет уменьшить до приемлемого уровня риски инвесторов, предпринимателей, бизнес-ангелов, корпораций, государственных структур, вкладывающихся в определенные технологии. Без этого дело не пойдет на лад. Тормоз, роль которого играет экспертиза, также жизненно необходим.
Стоит напомнить о Всесоюзной организации изобретателей и рационализаторов, об отраслевых совещаниях, на которых в ряде министерств удалось организовать экспертизу. В СССР были свои механизмы решения этой задачи. В современной России они могут быть другими. Но они должны быть. Иначе нам остается только казаться. Часть прибыли от полученных в ходе реализации инновационных товаров, услуг возможностей должна вкладываться в систему образования и в научные исследования. Эта важнейшая обратная связь сейчас также во многом связана не с вкладом конкретных задач, на решение которых должна быть направлена промышленная политика, а с благосклонностью отдельных бюрократов или конъюнктурными интересами.
Но, может быть, все не так плохо, как кажется? Ведь есть же фонды, гранты, лоты, конкурсы, инновационные форумы. Конечно, все не так плохо, все гораздо хуже. Чтобы оценивать ситуацию, надо опираться на объективные количественные данные. Часть из них связана с промышленностью. Если в странах – лидерах современного мира доля инновационной продукции доходит до 60 %, то в России она составляет около 55 %. Недавно Всемирная организация интеллектуальной собственности (ВОИС) опубликовала данные по числу международных патентов, полученных в 2009 г. Таковых оказалось 155 900. Пятерка лидеров по количеству изобретателей – США (более 45 000 патентов), Япония, Германия, Южная Корея и Китай. Россия занимает 23-е место в мире. На ее долю приходится 569 патентов (0,36 % от мирового показателя). Много это или мало? Это втрое меньше, чем зарегистрировала одна японская фирма (Panasonic, 1891 патент) или одна китайская (Huawei Technologies, 1847). На инновационной карте мира Россия примерно в 10 раз меньше, чем на экономической (напомним, что вклад России в глобальный валовой продукт составляет около 3 %). То есть для того, чтобы соответствовать развитию уже существующей промышленности (не говоря о той, которая должна сформироваться в ходе модернизации), инновационную активность следует увеличить в 10 раз.
В каких же областях получено основное количество патентов? Это информационные технологии и компьютеры (12 560), фармацевтика (12 200), медицинские технологии (12 091), электромашины (11 393), цифровая связь (10 452), телекоммуникации (9343). Как видим, основные сферы изобретательской активности соответствуют V технологическому укладу, который, по сути, отсутствует в России. Отсюда ясна взаимосвязь между промышленной и инновационной политикой. Лучший стимул для инноваций – наличие соответствующих отраслей промышленности, и наоборот – пул изобретений, открытий, патентов, людей, готовых воплощать все это на практике, открывает новые горизонты для соответствующей отрасли промышленности.
Первая волна кризиса стала тяжелым испытанием для мировой инновационной сферы. Например, в 2009 г. число зарегистрированных гражданами США патентов уменьшилось на 10 %, по сравнению с показателем 2008 г. Но безусловными лидерами являются Китай и Россия. Китай увеличил число запатентованных изобретений примерно на 30 %, а Россия сократила на 29,1 %. Поэтому в нашей стране, скорее, инновационной системы нет, чем есть. И в ходе модернизации, вероятно, многое придется начинать с чистого листа.
О людях следует сказать особо. В вопросе подготовки кадров промышленная политика тесно смыкается с образовательной. Вспомним слова «железного канцлера» Отто фон Бисмарка о том, что войны выигрывает школьный учитель.
Образовательная сфера стала в последние 20 лет объектом тотального реформирования. Вспомним программы информатизации, гуманизации, интернетизации, гуманитаризации. В последние годы образовательные реформы осуществляются по лекалам Высшей школы экономики (ректор – Я.И. Кузьминов, научный руководитель – Е.Г. Ясин). Среди последних новаций – переход «от культуры полезности к культуре достоинства», жесткое воплощение императивов Болонской конвенции, подстригающей высшую школу России под общеевропейскую гребенку, разрушение отечественной системы образования и переход к системе «бакалавр – магистр», введение Единого государственного экзамена (ЕГЭ).
Результаты реформ говорят сами за себя. По данным ЮНЕСКО, объем взяток в вузах России в 2007 г. превысил 520 млн. долл. В 2008 г. примерно четверть российских школьников не смогли справиться с тестом по математике даже на тройку (что требовало элементарных знаний). Проведенные и проводимые реформы системы образования России уже вышли на уровень серьезной угрозы для национальной безопасности. При этом возникает тот же вопрос – «быть» или «казаться». При введении ЕГЭ ни на одном из этапов результаты «эксперимента» не публиковались и не обсуждались. Риски и отрицательные последствия «егэзации» средней школы не рассматривались. Поэтому неудивительно, что и оказались все мы у разбитого корыта.
Но, пожалуй, главным является другое. По данным социологов, более 40 млн. граждан России выступают против ЕГЭ. Слушания, устроенные в Госдуме, в Общественной палате, проведенные исследования показали разрушительность подобной реформы. Однако министру А.А. Фурсенко удается все это игнорировать и продолжать воплощение идей Высшей школы экономики – реализация принципа «деньги следуют за учениками», повышение платности образования, уход государства из образовательной сферы, широкое внедрение тестовой системы, переход от подготовки специалистов к системе «бакалавр–магистр», воплощение принципов Болонской конвенции, вестернизация образования… Как достучаться до лиц, принимающих решения?
В стране вместо нормальной системы отстраивается, говоря словами выдающегося философа и социолога А.А. Зиновьева, «колониальное образование». И все мы ничего с этим не можем поделать. По-видимому, те же опасности имеют место и для промышленной политики, и для модернизации России. Отдельные чиновники и целые министерства работают не на воплощение принятых политических решений, а двигаются в противоположную сторону. Возникает управленческий хаос и социальный аутизм. Давайте посмотрим, какие цели перед системой образования ставит лидер в инновационной сфере – США. Они хотят быть, а не казаться, и ставят перед собой ясные и конкретные цели. Джордж Буш и его предшественник организовали большие, стоящие миллиарды долларов программы, направленные на то, чтобы младшие школьники США научились хорошо читать и считать. Барак Обама выдвинул в 2009 г. национальную образовательную инициативу. Ее цель – добиться, чтобы американские школьники занимали первые места на международных олимпиадах по физике и математике (сейчас на многих олимпиадах по этим предметам уверенно лидируют школьники Китая). По мысли Б. Обамы, именно та страна, школьники которой сейчас являются лучшими в области физико-математических наук, будет править миром через 20 лет. Сейчас американские коллеги серьезно изучают опыт организации физико-математических олимпиад в СССР, переводят соответствующие задачники и пособия, заказывают обучающие программы российским учителям, профессорам, программистам. Они идут туда, а мы двигаемся обратно. Они – вверх, мы – вниз…
Еще один принципиальный, с точки зрения промышленной политики, момент. Как уже отмечалось, участие России в процессе глобализации может быть только весьма ограниченным и опирающимся на анализ не только выгод, но и угроз и рисков, с которыми связан этот процесс. Полезно иногда взглянуть на глобализацию и в историческом контексте. Уровень глобализации, не уступающей нынешнему, имел место и в начале XX в., перед Первой мировой войной. Поэтому важнейшим направлением промышленной политики должно быть развитие внутреннего рынка. В самом деле, Россия должна кормить, лечить, обогревать, учить и защищать себя сама. Никто другой за нас эти задачи не решит. И в этом отношении у нашей страны есть большие традиции. Вспомним слива выдающегося дипломата А.М. Горчакова (1798–1883): «Россия сосредотачивается». Именно этот политический курс, на десятилетия опередивший вектор развития страны и ее промышленную политику, в полной мере оправдал себя. Россия не может стать энергетическим гарантом ни для Запада, ни для Востока. Поэтому модернизация страны должна определить и воплотить в реальность другие направления развития. Вспомним слова великого химика Д.И. Менделеева о том, что сжигать нефть так же неразумно, как топить печь ассигнациями. И это еще более справедливо в нынешних реалиях. Россия занимает второе место в мире по добыче нефти и седьмое по доказанным запасам. Форсированная добыча российской нефти происходит за счет запасов, которые должны были бы достаться поколению наших детей и внуков.
