Маневрируя, Исмаэль застенчиво улыбался девочке. Он сел у штурвала лишь тогда, когда суденышко ровно легло на курс по течению. Ирен вцепилась обеими руками в скамейку. Она чувствовала кожей освежающую влагу брызг, которыми осыпал их бриз. Паруса туго наполнились ветром, с силой толкавшим яхту вперед, и Ханна превратилась в крошечную фигурку, махавшую им вслед с берега. Скорость, с какой яхта неслась по воде, и музыка волн, ударявших в борта, пробуждали в душе желание смеяться без всякой причины.
— В первый раз? — спросил Исмаэль. — На яхте, я имею в виду.
Ирен кивнула.
— Ни на что не похоже, правда?
Девочка снова кивнула, улыбаясь, не в силах отвести взгляд от длинного шрама на ноге Исмаэля.
— Угорь, — пояснил юноша. — Это долгая история.
Ирен запрокинула голову и посмотрела вдаль на силуэт Кравенмора, видневшийся над густыми кронами деревьев.
— Что означает название твоей яхты?
— Это по-гречески. Keaneos. Циан, — загадочно ответил Исмаэль.
Ирен нахмурилась, не понимая, и он продолжал:
— Греки употребляли это слово для обозначения ярко-синего или сине-зеленого цвета, цвета морской волны. Упоминая о море, Гомер сравнивает его цвет с темным вином. Это его слово — keaneos.
— Я гляжу, что ты можешь поговорить и о других вещах, кроме сетей и лодки.
— Стараюсь.
— Кто тебя учил?
— Судовождению? Я сам.
— Нет, я о греках…
— Мой отец обожал историю. У меня сохранились кое-какие его книги…
Ирен промолчала.
— Ханна наверняка тебе рассказала, что мои родители погибли.
Ирен ограничилась кивком. Островок с маяком поднимался из волн всего в паре сотен метров от яхты. Ирен завороженно смотрела на него.
— Маяк бездействует уже много лет. Теперь используется тот, что стоит в порту Голубой лагуны, — сообщил юноша.
— И никто больше не приплывает на остров? — задала вопрос Ирен.
Исмаэль покачал головой.
— Совсем?
— Тебе нравятся истории о привидениях? — спросил он вместо ответа.
— Смотря какие…
— Местные жители верят, будто остров заколдован или что-то вроде того. Говорят, давным-давно около маяка утонула женщина. Некоторые с тех пор у берегов острова видят огни. В конце концов, в каждом городе есть свои предания, и наш не хуже других.
— Огни?
— Сентябрьские огни, — пояснил Исмаэль. В тот момент они уже миновали островок, оставив его за правым бортом. — Согласно легенде, если можно так выразиться, это случилось в конце лета. Однажды ночью, в разгар городского карнавала, на причале появилась женщина в маскарадном костюме. Многие видели, как она села в ялик и поплыла в открытое море. Одни утверждали, что она спешила на тайное свидание с возлюбленным на островном маяке. Другие подозревали, будто она бежала от правосудия, совершив тяжкое преступление… Понимаешь, любая из версий выглядела правдоподобно, поскольку на самом деле никто не знал, кто она. Ее лицо скрывалось под маской. И вот, когда дама пересекала лагуну, внезапно разразилась ужасная буря. Ветер погнал лодку на скалы, и суденышко разнесло в щепки. Таинственная женщина без лица утонула, во всяком случае, тела ее не нашли. Через несколько дней прилив вынес на берег разбитую маску. Говорят, что с тех пор по вечерам на исходе лета на острове загораются огни…
— Дух той женщины…
— Ну да… Пытается завершить неоконченное плавание и все же добраться до острова… Таково предание.
— И это правда?
— Как и все истории о привидениях. Ты либо в них веришь, либо нет.
— А ты веришь? — не унималась Ирен.
— Я верю только своим глазам.
— Практичный моряк.
— Вроде того.
Ирен обернулась и с трепетом посмотрела на остров. Волны с силой бились о скалы. Треснувшие стекла в башне маяка преломляли свет, разлагая его на все краски спектра. Возникала фантастическая радуга, исчезавшая в пелене брызг, обдававших волнорез.
— Ты бывал там когда-нибудь? — спросила Ирен.
— На островке?
Исмаэль вытравил шкот. С поворотом руля яхта накренилась на левый борт и, встав поперек течения, приходившего из пролива, нацелилась на мыс.
— Наверное, тебе хочется сплавать туда, — высказал предположение Исмаэль, — на островок.
— А можно?
— Сделать можно все. Вопрос в том, хватит ли на это смелости, — отозвался Исмаэль с вызывающей улыбкой.
Ирен выдержала его взгляд.
— Когда?
— В ближайшую субботу. На моей яхте.
— Вдвоем?
— Вдвоем. Но если ты боишься…
— Я не боюсь, — перебила Ирен.
— Тогда в субботу. Я подхвачу тебя в полдень на причале.
Ирен посмотрела на берег. Дом-на-Мысе возвышался на крутом обрыве. На веранде стоял Дориан и наблюдал за яхтой с нескрываемым любопытством.
— Мой брат Дориан. Может, поднимешься и познакомишься с моей мамой?
— Меня не стоит знакомить с семьей, я не гожусь для этого.
— Значит, в другой раз.
Яхта скользнула в небольшую естественную бухточку, приютившуюся среди утесов у подножия обрыва, где стоял Дом-на-Мысе. С ловкостью, обретенной в результате длительной практики, юноша убрал парус и, положившись на сильное течение, позволил ему подвести судно к причалу. Взяв конец троса, Исмаэль спрыгнул на берег, чтобы пришвартовать яхту. Закрепив ее как следует, он протянул руку Ирен.
— Ведь Гомер был слепым. Как он мог узнать, какого цвета море? — спросила девочка.
Исмаэль ухватил ее за локти, сильным резким движением поднял в воздух и перенес на причал.
— Еще одна причина, чтобы доверять только своим глазам, — ответил юноша. Он все еще держал Ирен за руку.
Ирен вспомнились слова Лазаруса, сказанные им в первый вечер в Кравенморе.
— Иногда глаза подводят, — возразила она.
— Только не меня.
— Спасибо за прогулку.
Исмаэль кивнул, неохотно выпустив руку девочки.
— Увидимся в субботу.
— До субботы.
Исмаэль снова запрыгнул на палубу, отвязал трос и позволил течению отнести яхту от причала. Тем временем сам он вновь поднял паруса. Ветер помчал яхту к устью бухточки. Не прошло и нескольких секунд, как «Кеанеос» вышла в воды лагуны, подпрыгивая на волнах.
Ирен стояла на пристани и смотрела, как исчезает на просторах залива белый парус. В какой-то момент она поймала себя на том, что все еще улыбается, а руки подозрительно покрылись мурашками. И тогда ей стало понятно, что предстоящая неделя окажется очень и очень долгой.
4. Тени и тайны
В календаре Голубой лагуны существовало только два времени года: лето и остальные месяцы. Летом обитатели города утраивали рабочие часы. Они снабжали всем необходимым окрестные прибрежные курорты, где находились водолечебницы и туристы и куда съезжались жители больших городов в поисках пляжей, солнца и сельской скуки. Булочники, кустари, портные, плотники, каменщики и представители прочих профессий всецело зависели от трех месяцев в году, когда солнце щедро заливало побережье Нормандии. В течение тринадцати или четырнадцати недель местное население превращалось в трудолюбивых муравьев, чтобы получить возможность остаток года тихо и спокойно жить, как скромные цикады. Самые напряженные дни выдавались как раз в начале августа. В первой половине месяца спрос на разного рода продукцию взлетал от нуля до небес.
Одним из немногих, кто выбивался из общего графика, был Кристиан Юпер. Он, подобно другим владельцам рыболовецких судов, разделял судьбу муравья двенадцать месяцев в году. Мрачные мысли на эту тему регулярно посещали потомственного рыбака каждое лето в одно и то же время, а именно в те дни, когда он видел, как поднимали паруса все соседи в округе. Тогда он начинал сомневаться, что выбрал правильный путь в жизни. Он спрашивал себя, не разумнее ли было, нарушив традиции семи поколений, обзавестись гостиницей, стать торговцем или освоить любую другую профессию. Может, тогда его дочери Ханне не пришлось бы всю неделю от звонка до звонка прислуживать в Кравенморе. Может, тогда свидания с женой длились бы дольше тридцати минут в день — пятнадцати утром и пятнадцати вечером.
Исмаэль поглядывал на дядю, пока они вместе занимались ремонтом водяной помпы на шхуне. Задумчивое выражение лица выдавало рыбака с головой.
— Ты мог бы открыть мастерскую корабельного снаряжения, — заметил Исмаэль.
Дядя только крякнул в ответ.
— Или продать шхуну и вложить деньги в магазин месье Дидье. Он уже шесть лет тебя уговаривает, — продолжал юноша.
Дядя прервал работу и уставился на племянника. Тринадцать лет он был Исмаэлю вместо отца. И за эти годы ничуть не изменилось главное, то, что больше всего нравилось Юперу в мальчике и одновременно пугало: поразительное и неистребимое сходство Исмаэля с покойным родителем, включая стремление высказывать свое мнение, когда его никто не спрашивал.
