Я не хочу с ним разговаривать. Не собираюсь я ему объяснять, что мне пятнадцать лет. Ухожу, перешагиваю чужие кроссовки, поднимаюсь на склон, выбегаю по горе на аллейку. Полуянов догнал меня в зарослях и взял за руку.
– Мне ничего не нужно от тебя, – говорил он быстро и нервно. – Только смотри на меня. Улыбайся мне по утрам. Это же так легко… всего лишь выпить со мной чашку кофе…
– Все! – Я дернулась слишком резко, поскользнулась и села на отрытую трубу теплотрассы.
Горячо! Я вскочила. Даже смешно стало: голой попой на утюг – так мне и надо, бесстыднице.
– Не обожглась? – Он потянулся ко мне, проверить, что там под юбкой, не обожглась ли, но опомнился, отдернул руки и быстро зашипел: – Ах да! Я знаю, в чем дело. Может быть, ты думаешь: «У тебя, дяденька, уже лысина появилась…» Может быть, я просто не нравлюсь тебе?!
Хватит! Я вырвалась от него и побежала вниз, на аллейку. Пригорок был усыпан сосновыми иголками. Босоножки скользили. Полуянов выскочил за мной на асфальт. Здесь ему пришлось притормозить, а я, наоборот, сделала несколько быстрых шагов, потому что по дорожке шел Антон.
У него был шанс отвернуться, не заметить меня и спокойно пройти мимо, но он замедлил шаги.
Антон вышел прошвырнуться после этих игрушечных выборов один, в спонтанном направлении, по большой аллее, заранее никого не предупреждая. И на мою узкую тропинку повернул случайно.
– Привет, – он сказал и посмотрел мне за спину.
– Гуляешь? – Я спросила и показала глазами, как тяжела моя жизнь.
– Да… – Он ответил, глядя на отступившего мэтра. – Пойдешь со мной?
Я пошла.
Антон спросил своим настоящим голосом, мягким, уже почти совсем взрослым, со смешным северным «о».
– Что это он за тобой бегает?
– Да, ерунда… – говорю. – Хочет, чтобы я ему по утрам улыбалась…
– Ничего себе! Я думал, у вас чисто деловые отношения. Я сначала хотел к нему на спецкурс записаться, но потом смотрю, там народу слишком много…
– Только не говори, что ты тоже мечтаешь работать в Москве, в какой-нибудь крутой телекомпании.
– Нет, – ответил Антон, – у себя, в Костроме. Вообще-то я собираюсь поступать на истфак. Мне нравится история…
– Мне тоже нравится, – брякнула я, не подумавши.
– Да? А мы сейчас проверим. – Он прищурился. – В каком году было Ледовое побоище?
Детский сад! В такую жару, на Черном море, я должна вспомнить Ледовое побоище!
– Так, понятно… – Он поглядывал хитренько сверху вниз. – А Куликовская битва?
Я сама была в шоке! Не думала, что у меня такая проблема с цифрами и датами.
– Забыла, – я призналась, – забыла Куликовскую!
– Позор. Это уже стыдно не знать. В тыща… триста…
Антон ждал, пока я вспомню, а я иду и думаю: «Какие мальчики серьезные бывают, а мне лишь бы только хвостом вилять»… Нет! Вспомнила!
– Восьмидесятом.
– Так… – Антон снисходительно улыбнулся и опять притворился серьезным. Смеялся надо мной, артист. – А скажи-ка… – Он начал опять, но вдруг подобрел. – Ладно, – говорит, – хватит, не буду тебя мучить. Ты на пирсе не была? Пойдем.
Взял меня под ручку. И тут же смутился:
– Так идти удобнее.
Пирс – условная цель. Час туда, час обратно, чтобы идти рядом поздним вечером, под белыми фонарями, похожими на старые одуванчики. У моего домика Антон спросил:
– Хочешь, завтра опять погуляем? – Этот вопрос он тащил уже метров сто.
– Хочу. – Я ответила и убежала к себе, чтобы в темноте улыбнуться.
Все! Гора с плеч! Теперь все как надо. Так и должно быть в этом мире: небо, море, земля и посередине мы с Антоном, гуляем.
12. Сарафан
Хочу, хочу сейчас прошвырнуться с ним за ручку, вдоль волны… Не получится. Каждое утро у меня променад с коляской. В этом железобетонном царстве есть маленький оазис. Кусок газона вдоль дорожки за домом, фиолетовые ирисы, арка из плетистых роз и беседка с виноградом.
Сегодня я не просто нюхаю цветочки. Из своего укрытия, сквозь лозу, через листья, я наблюдаю, как одна за другой на базу заезжают новые блестящие машины сотрудников. А это кто ж там из такси выходит? Голливуд? Или Большой театр?
Сарафан – цвет морской волны, летящий, с открытой спиной, желтая сумка через плечо – и она почесала! Не на работу двигает барышня – на охоту. Меня не обманешь, сама так умею, как пантера перед прыжком.
Жаль, сейчас я не пантера. Я белая мышь в майке с надписью «Одна на трассе». Опускаю темные очки и лечу на эти сладкие духи. Ах! Что там директор?! Мне самой хочется провести языком по ее загорелой сильной спине. И Максик мой, предатель, уже обслюнявил ей коленки.
– Ко мне! – Я кричу. – Ко мне, песья морда!
Колобком сто двадцать на сто двадцать прикатилась наша веселая кладовщица. Начинает сразу с доклада:
– Муж ее привез. Он у нее в такси работает. Устроиться ж нигде не может. Ревнивый. Звонит же ж ей все время. Чи проверяет? А она ж со всеми мужиками глазки строит. И с клиентами ж со всеми. А Натыкач ото ж этот, так и крутится у нас. Каждый день заезжает, каждый день! С твоим… не очень… Не замечала. Но бегает ото ж к нему все время. Все ж так и бегает. Чи по компьютеру спрашивает, чи кофе носит? Морожено ему привозит… Подрастаете? – Добрая тетя наклонилась в коляску и тут же потеряла к нам всякий интерес. – Кажись, клиент, я побежала.
И я побежала. Домой. Рвать на тряпки все свои безобразные майки.
До обеда меня крутило. Потом уснула дочка, и, позор мне, я не выдержала – кинулась проверять. Как там мой деловой партнер возле нового сарафана себя чувствует? Гляну разочек. Интересно посмотреть, как в моем муже просыпается мужчина, я не могу такое пропустить. Мне это любопытно как журналисту.
Резко открываю дверь – и вот они! Мой муж и Красота. Одни в пустом зале. Стоят – благоухают. Почему так близко?! Ой, вздрогнули! Антон отступил в сторону. Ее голое плечо, кокетливо поведенное, еще продолжало траекторию… Любезности прервались на вздохе. Улыбнулись смущенно, друг другу, не мне. У нее ресницы опустились и язычок по губам пробежал. Антон посмотрел на меня с сожалением. Рыбка сорвалась! У него было только одно алиби – факсовый листок, который он прихватил у Оли со стола.
«Шалава!» – говорю я про себя и прохожу в его кабинет.
По пути заглядываю в открытые двери. Да, офис совершенно пустой. Все разъехались. Я беру пачку пустых бланков и начинаю подписывать. У меня осталась почетная обязанность – подделывать подписи генерального.
– Какой красивый сарафанчик! – Я давлю на стерженек. – Просто невозможно работать.
– Да… – улыбается мой тигр. – Во мне борются муж и мужчина…
– Зачем же им бороться? – Я выписываю размашистый автограф. – Один другому не мешает.
– Опять ты… – Он спохватился. – У меня работы вагон! Мне некогда отвлекаться на ерунду.
– Да? А что же вы, Антон Сергеич, не барским делом занимаетесь? Сами изволите факсы принимать? Скажи ей, пусть научится нажимать на зеленую кнопочку.
Антон перестал улыбаться и раздраженно гавкнул на меня:
– Ты еще будешь мне указывать, что делать персоналу?! – Ну, точно! Так огрызаются молодые кобели, когда к ним в миску лезут.
– Это итальянцы прислали. – Он объяснил про факс. – Мне в Милан лететь. Собери, кстати, вещички.
– Мне плевать на твой персонал. – Ручка и бланки сами полетели в сторону. – Я тебя ненавижу! Ты мне надоел!
– Ты специально пришла, чтобы спровоцировать меня и выпить моей крови!
Антон еще держался из последних сил, но смотрел на меня с презрением. Холод и раздражение – больше ничего не осталось от моего галантного кота.
– Я тебя ненавижу! – понесло меня. – И жить с тобой не собираюсь!
– Давай, давай! К маме! К ма-ме.
Ага! «К маме» – его обычная страшилка. На десятый год уже не действует.
Минуты две я колола Олю кинжалом, как пирожок из песка. У себя в спальне, в подушках. Пришел сын, принес маленькую, пришлось остановиться. В конце дня, когда сотрудники разъезжались по домам, я, как параноик, снова шпионила из своей башни. Мне нужно было выяснить, уедет Оля в пять или задержится.
Красавица спустилась к воротам. И сразу поехали вниз боковые стекла, мальчики хором предложили подвезти. Она выбрала самую крутую тачку – домой ее повез Натыкач. Мой муж тоже все это видел, он наблюдал за ней из своего окна, спрятался за мои веселые салатовые жалюзи и облизывался, мерзавец.
Ко мне он поднялся в полночь. Точнее, не ко мне, а к телевизору. Растянулся в зале в своем любимом кресле. Высокое кресло, тяжелое, раскидистое, в народе именуется трон. Я жмусь к нему поближе, на край. Он разливает вино, вдыхает аромат и задумчиво изрекает:
– Надо бы тебе активность повысить.
– Ой! У нас же мороженое есть! – Я вспомнила.
Мой муж обожает мороженое. А мне теперь сладкое нельзя. Я худею, готовлюсь к обороне Сталинграда. Отдаю ему две вазочки.
– И чем мы сегодня занимались? – Он приподнял подбородок и насмешливую правую бровь.
