— Удачи вам, — проговорил банкир, провожая нас в приемную. Там на диване я заметил знакомого человека, который почтительно встал при нашем появлении. Это был Баз Далтон — пилот, у которого я выиграл самолет.
— Эй, Баз! — окликнул я его. — Ты что здесь делаешь?
Он широко улыбнулся:
— Джонас! А ты-то какого черта здесь оказался?
— Да вот, подзанял немного денег, а ты?
— Тоже пытаюсь, но пока безуспешно, — огорченно произнес он.
— А зачем они тебе вдруг понадобились?
— Мне подвернулся контракт по доставке почты Лос-Анджелес — Сан-Франциско. По десять тысяч в месяц в течение года. Но, видно, придется отказаться. Нужны деньги для покупки трех самолетов, а банки решили, что риск слишком велик.
— И сколько тебе нужно?
— Тысяч двадцать пять. Двадцатник за самолеты и пятерка на полеты до первой выплаты.
— Контракт у тебя с собой?
— Да, вот он.
Баз вытащил из кармана бумагу. Просмотрев ее, я сказал:
— По-моему, неплохая сделка.
— Вот и я говорю. Я уже все прикинул. Если вычесть все расходы и амортизацию, то выходит пять тысяч чистыми в месяц. Вот, я все тут просчитал.
Я просмотрел его выкладки. Во сколько самолет обходится в месяц, я знал. Я повернулся и посмотрел на Морони.
— Мистер Морони, вы говорили серьезно? Насчет дополнительного кредита? Он ничем не ограничен?
— Не ограничен, — улыбнулся он.
Я повернулся к Базу.
— Ты получишь требуемую сумму на двух условиях: я получаю половину акций твоей новой компании и закладную на твои самолеты после амортизации в течение двенадцати месяцев. И то и другое получает компания «Взрывчатые вещества Корда».
Баз расплылся в улыбке:
— Заметано, старина!
Я почтительно повернулся к мистеру Морони.
— Не будете ли вы так добры оформить все, как надо? А то мне необходимо вернуться домой именно сегодня.
— С удовольствием, мистер Корд, — улыбнулся банкир.
— Тогда, пожалуйста, оформите ему кредит на тридцать тысяч.
— Но… погоди. Я просил только двадцать пять, — вмешался Баз.
— Знаю. Но сегодня я узнал одну вещь. Глупо одалживать деньги впритык. Рискуешь потерять все. Если хочешь, чтобы заемщик справился, ему надо дать побольше, чтобы он мог спокойно работать.
* * *
У моего отца были самые роскошные похороны в нашем штате. Присутствовал сам губернатор. Я закрыл на этот день завод, поэтому церквушка была набита до отказа, и не все поместились.
Мы с Риной стояли одни, впереди остальных. До меня доносился тихий плач. Плакали мексиканки с завода. Джейк Платт хлюпал носом у меня за спиной.
Но Рина, его жена, не плакала. Не плакал и я, его сын.
10
Ночь была теплая, хотя в раскрытые окна из пустыни прилетал ветерок. Я беспокойно ворочался, сбрасывая простыню. День выдался длинный: сначала похороны, потом обсуждение планов с Макалистером. Я устал, но заснуть никак не мог. Слишком много мыслей роилось у меня в голове. Уж не так ли чувствовал себя мой отец, когда шаги в его комнате не стихали после того, когда весь дом уже спал?
За дверью раздался какой-то шум. Я сел в кровати и резко спросил:
— Кто там?
Дверь отворилась, и я различил смутно белеющее лицо. Остальное ее тело в черном пеньюаре растворялось в темноте.
— Я решила, что ты еще не заснул, Джонас. Мне тоже не спится.
— Беспокоишься за свои деньги? — язвительно спросил я. — Чек вон там, на комоде, вместе с другими бумагами. Подпишешь отказ от прав — и он твой.
— Дело не в деньгах.
— Ну, а в чем же? — холодно поинтересовался я. — Пришла сказать, что сожалеешь? Выразить соболезнования?
Она подошла к самой кровати и посмотрела на меня.
— Не надо говорить такие вещи, Джонас, — просто сказала она. — Конечно, он был твой отец, но и я все-таки была его женой. Да, я очень сожалею.
— Интересно, о чем? — бросил я. — Не о том ли, что он не успел оставить тебе больше? Или, может, о том, что вышла за него, а не за меня? — Я горько рассмеялся. — Ты ведь его не любила!
— Не любила, — напряженно сказала она. — Но я уважала его. Он выше всех мужчин, которых я знала.
Я промолчал.
Неожиданно она присела на край кровати и горько расплакалась, закрыв лицо руками.
— Прекрати, — резко сказал я. — Плакать поздно.
Она отняла руки от лица. Серебряные слезы катились по ее щекам.
— Поздно для чего? — в сердцах воскликнула она. — Поздно его любить? Я ведь пыталась. Но я просто не способна любить. Не знаю, почему. Просто я такая. Твой отец это видел и понимал. Вот почему я вышла за него замуж. Не ради денег. Это он тоже понимал. И ему было довольно того, что я ему давала.
— Ну, а если так, чего же ты плачешь?
— Потому что мне страшно.
— Тебе страшно?! — рассмеялся я. Это никак с ней не вязалось. — Чего же ты боишься?
Она выудила сигарету откуда-то из складок пеньюара и, не зажигая, вложила в рот.
— Мужчин, — коротко бросила она.
— Мужчин? — переспросил я. — Ты, и боишься мужчин? Да ты же прирожденная…
— Вот именно, идиот! — гневно сказала она. — Меня пугают мужчины, их требования, их жадные лапы, их мысли об одном. Они прикрываются словами о любви, а хотят только одного! Трахнуть меня!
— Да ты совсем не в себе! — возмутился я. — Мы думаем не только об одном этом.
— Да? — спросила она и, чиркнув в темноте спичкой, осветила мое лицо. — А ты посмотри на себя, Джонас. Посмотри, как тебе хочется жену твоего отца!
Мне не нужно было смотреть: она была права. Я сердито выбил спичку у нее из руки. И внезапно она прильнула ко мне всем телом и покрыла быстрыми поцелуями мое лицо. Она тряслась от страха.
— Джонас, пожалуйста, позволь мне остаться с тобой. Только на одну ночь! Мне страшно быть одной!
Я поднял руки, чтобы отстранить ее. Под пеньюаром оказалось нагое тело. Мой гнев растаял, растворившись в водопаде желания. И отдавшись во власть владевшего мною демона, мы рухнули в пучины ада, созданного нашей необузданной страстью.
* * *
Я проснулся и посмотрел в окно, за которым только занимался рассвет. Потом взглянул на Рину. Она лежала на моей подушке, закрыв глаза рукой. Я осторожно прикоснулся к ее плечу. Она убрала руку. Глаза у нее были ясные и спокойные. Она грациозно встала и накинула пеньюар. Я наблюдал за тем, как она идет к комоду.
— Ручка в правом верхнем ящике, — подсказал я.
Она достала ручку и подписала отказ от претензий.
— Ты даже не читаешь, что в нем? — спросил я.
— А зачем? Все равно ты никогда не получишь больше, чем я согласилась дать.
Она взяла чек и копии. У двери она обернулась.
— Когда ты вернешься с завода, меня уже не будет.
Секунду я смотрел на нее.
— Тебе не обязательно уезжать.
Она посмотрела на меня, и мне показалось, что я вижу в ее глазах тень печали.
— Нет, Джонас. Не получится.
— А вдруг?
— Нет, — повторила она. — Пора тебе освободиться от влияния отца. Он был человеком значительным, но и ты таким станешь. По-своему.
Я молча закурил. Дым сигареты обжег мне легкие.
— До свиданья, Джонас, — сказала она. — Удачи тебе.
— Спасибо. До свиданья, Рина.
В следующий момент она исчезла за дверью, а я встал и подошел к окну. Красное солнце обещало жару. Вдруг я услышал позади звук открываемой двери. Мое сердце радостно встрепенулось: она вернулась!
Я обернулся и увидел Робера с подносом. Его белые зубы обнажились в мягкой улыбке.
— Я подумал, что вы не будете возражать против чашечки кофе.
* * *
Придя на завод, я увидел, что крышу уже начали красить в белый цвет. Усмехнувшись, я прошел внутрь.
Первый день на заводе выдался трудным. Казалось, все шло не то и не так, и я передал домой, чтобы обед приготовили к восьми. Однако дела удалось закончить раньше, и я вышел из машины у дома в половине восьмого, столкнувшись на ступеньках с Невадой. В руках он держал два чемодана. Он, видимо, тоже не ждал меня так скоро. Перебросившись со мной парой слов, он направился к своей машине и забросил в нее чемоданы.
— Куда это ты собрался со всем барахлом, Невада?
— Это все мое, — ворчливо ответил он.
— Не сомневаюсь. Просто я спросил, куда ты едешь.
— Уезжаю.
— На охоту?
Когда я был маленьким, именно в это время года мы с Невадой уезжали недели на две в горы.
— He-а. Насовсем.
— Постой-ка! — воскликнул я. — Ты же не можешь вот так взять и уйти!
— Кто говорит, что не могу?
— Я. Как я буду без тебя?
— Прекрасно, — медленно улыбнулся он. — Тебе больше не нужна нянька. Я наблюдал за тобой последние пару дней.
— Но… — запротестовал я.
Невада улыбнулся.
— Всякая работа когда-нибудь кончается, Джонас. На этой я оставался почти шестнадцать лет, но теперь мне нечего делать. Мне не нравится получать деньги ни за что.
