Нет, я ей скажу: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй как сама знаешь. А к вечеру пойдёшь к Богу.
Ибо жизнь моя есть день мой, – и он именно мой день, а не Сократа или Спинозы.
(вагон)
* * *
Даже не знаю, через «Ђ» или через «е» пишется нравственность.
И кто у неё папаша был – не знаю, и кто мамаша, и были ли деточки, и где адрес её – ничегошеньки не знаю.
(о морали; СПб. – Киев, вагон)
* * *
Хочу ли действовать на жизнь? Иметь влияние?
Не особенно.
* * *
Я похож на младенца в утробе матери, но которому вовсе не хочется родиться. «Мне и тут тепло»…
(на извощике, ночью)
* * *
Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости.
(29 декабря 1911 года)
Евразийская памятка российскому политику
Так уже сложилось, что само слово «евразийство» вызывало и вызывает у людей довольно бурную и противоречивую реакцию. Когда в 1992 году, начитавшись евразийцев Николая Трубецкого и Петра Савицкого, я спросил у академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва: «А почему бы Российский фонд культуры не переименовать в Евразийский фонд культуры?» – то удивился его реакции. Она была неожиданно резкой и какой-то испуганной. Дмитрий Сергеевич замахал руками: «Вы что, с ума сошли? Это же – Трубецкой! Да не дай Бог!»
Николай Сергеевич Трубецкой
Тогда я, честно говоря, не понял, чем это было вызвано. А теперь начинаю понимать, что «евразийство» – это движение прямо в противоположном направлении от современной европейской цивилизации и культуры. Не с точки бытового обихода, а с точки зрения бытийного отношения к миру и земле, к человеку и Богу…
Примерно тогда же, вернувшись со съёмок картины «Урга», я написал письмо премьер-министру России – Ивану Силаеву. Написал о том, что, по моему мнению, будущее наше лежит на Востоке, в частности в Китае. И поворачиваться нам нужно туда – в ту сторону. Но меня не услышали. Да и как могли меня тогда услышать? И главное – кто? Ну, написал кинорежиссёр о том, что почувствовал и увидел, искренне написал, но и только…
Прошло двадцать с лишним лет – и «восточное ускорение» было придано России самим временем. Всё стало происходить с неизбежной необходимостью. Сама жизнь заставляет нас искать партнёров не только на Западе, но и на Востоке. Сегодня «евразийство» становится очевидным для многих, в том числе и для крупных российских политиков. Публицисты об этом пишут, эксперты обсуждают, книги выходят, газеты и журналы издаются…
Вот, например, журнал «Русская Евразия». Это хорошее крепкое издание. Оно интересно тем, что даёт серьёзную пищу для размышления. В нём печатаются, на мой взгляд, интересные материалы по русской истории и философии. Глубокие экспертные статьи о взаимоотношениях России, Европы и Америки. В 2014 году, в июльском номере этого журнала была опубликована статья Ксении Вермишиной «Окраинный синдром». Она, на мой взгляд, столь содержательна и актуальна, что достойна отдельного самостоятельного прочтения и осмысления. И я хотел бы вас с ней ознакомить.
«Евразийство» – это движение прямо в противоположном направлении от современной европейской цивилизации и культуры. Не с точки бытового обихода, а с точки зрения бытийного отношения к миру и земле, к человеку и Богу…
Итак – «Окраинный синдром».
«Евразийская идеология, ставшая сегодня в России, по сути, главной, была в основном разработана русскими эмигрантами. Причём парадоксальная, на первый взгляд, вещь: из четырёх основоположников евразийства – Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, П. П. Сувчинского и Г. В. Флоровского – только первый являлся великороссом. Савицкий и Сувчинский выросли на Украине. Флоровский был одесситом. Сегодня нам интересно, прежде всего, то особое внимание, которое “первые евразийцы” оказывали теме Украины, её роли в становлении русской государственности. Не менее любопытны и их заочные споры.
Евразийцы соглашались друг с другом в том, что Киевская Русь после XIII века была нежизнеспособным государством, и падение Киева являлось исторически неизбежным. К примеру, очень ярко писал об этом в книге “Наследие Чингисхана” Николай Трубецкой.
Тем не менее, эта Русь всегда оставалась для центральной России чрезвычайно важной и нужной, поскольку берегла память об историческом начале русского государства, хранила его святыни, храмы, земли, связанные со скифами и Византией. Воссоединение территорий – дочерней и основной – стало шагом на пути строительства Русской империи, возвышения России и русской культуры.
“В сращении великорусского и украинского культурных стволов – едва ли не основной смысл перелома, который отделяет Русь Московскую от императорской России… Основное империализующее ядро русской империи, великое русское национальное единство создалось слиянием Москвы и Украины… Московия выработала крепкую и сильную государственность… Украина, сохранившая в себе даже в тяжёлые моменты «панского» засилья демократический дух… обладала духом сильной и живой культурности”, – писал Пётр Савицкий…
Слияние двух народов, связанных тождеством происхождения, стало шагом на пути создания сверхнационального единства, открыло широкие возможности для внешней экспансии и культурного подъёма, а с присоединением Крыма и Грузии Россия окончательно оформилась как империя.
Имперская государственность порождает разнообразие стилей и форм жизни, множество высокоталантливых личностей. Это выводит страну на международную арену как могучее государство с сильной политикой и богатой культурой.
Пётр Николаевич Савицкий
При этом Савицкий отмечал: с XIX века влияние Украины на русскую культуру резко сократилось, с пробуждением украинского национализма “основной заботой… сделалось отгородиться от своего славного прошлого”, которое есть не что иное, как единая русская культура, совместный творческий проект России и Украины…
Для Украины воссоединение стало несомненным благом, ибо не только спасло целый народ от исчезновения, но и дало возможность развиваться её культурным силам в империи, что придавало им необходимый размах “большого стиля”.
Анализируя этот сложнейший комплекс проблем, Трубецкой подчёркивал единство общерусской культуры, варианты которой (великорусский и малорусский) должны быть индивидуациями целого, а не отдельными противоположными его частями. Только в теснейшем культурном общении, в признании общности истории, византийского наследия, государственных задач Украина и Россия будут взаимодействовать плодотворно, взаимно обогащаясь.
Читая Трубецкого и Савицкого, можно сделать вывод о том, что воссоединение Малой и Великой Руси без негативных последствий, увы, не обошлось. В чём причина? Тогдашние государственные деятели не разработали гибкую национальную стратегию. Этому помешало, в частности, русское западничество, которому были свойственны страстное отрицание своего исторического наследия и безоговорочное, бездумное преклонение перед Европой. Кроме того, следует помнить, что в состав Московской Руси в семнадцатом столетии вошла только левобережная Украина: Гетманщина (Полтавская и Черниговская губернии) и Слободская Украина (Харьковская губерния).
Правобережная Украина (Киевщина, Волынь, Подолье) была частью Польши до 1793 года и влилась в Российскую империю уже в начале XIX века. То есть драматический разлом внутри Украины приходился на рубеж двух мощных и во многом противоположных цивилизаций: европейской, как она оформилась после Ренессанса, и русской, имперской, православной.
Для Украины разрыв с Русским миром означает отрицание единой истории, кровного родства, совместных достижений, а выбор европейского пути – тупик культурного развития, который неизбежно обрекает её на участь самой глухой провинции Европы. Та относилась и относится с равнодушным пренебрежением к осколку своего геополитического противника – России. Сознание собственного бессилия порождает всем известный феномен: гнев на Московию, зависть к её успеху в создании самостоятельной государственности и культуры, тщетные попытки доказать неполноценность и ущербность Московской Руси, скрупулёзное собирание фактов, “доказывающих” интеллектуальное и духовное превосходство Украины. Это национальное движение началось уже на излёте XVIII века, с появлением украинской интеллигенции, запустившей миф о “рабской” сущности России и превосходстве вольной Украины.
