Нет, они не могли поаккуратнее. Они пихались и лезли вперед. Одного так толкнули, что он потерял равновесие и сел на ягодицы, ровно секунду его место в толпе пустовало, и в эту самую секунду Адам опустил взгляд в просвет и увидел, что лежащий на земле человек смотрит прямо ему в глаза.
До сих пор он стоял оцепенело, кровь стучала в голове, то и дело подкатывала тошнота, не хватало воздуха, руки и ноги были ледяными. Теперь же он, к своему великому удивлению, вдруг вцепился в ближайшие к нему склоненные плечи. Он бросил ранец и стал оттаскивать эти плечи, он выкрикивал: "Нет! Нет!"
Он кричал: "Остановитесь!" Он не допустит, чтобы в мире такое случилось. Он пытался вырвать нож из рук согнутого человека, который смотрел на него снизу вверх в беспомощном изумлении.
Потом человек начал сопротивляться. Он сказал, что это его нож. Он грубо обругал Адама Розенцвейга.
Но большая женщина со всклоченными рыжими волосами и разодранным платьем призвала к справедливости, закричав:
— Да черт подери, дайте же парнишке попробовать!
И владелец ножа получил пинок в зад грубым её башмаком.
— На-ко вот, держи! — сказала она, протягивая Адаму Розенцвейгу нож, не её собственный великолепный разделочный тесак, а другой, поменьше, но тоже вполне подходящий. Надо же, у парнишки даже ножика нет, а надобно, чтобы все было по справедливости, честь по чести, сказала она, уж она-то за этим проследит. У неё как раз оказался запасной инструмент.
— Бери! — убеждала она. — Бери, режь мясо!
Адам взял. Он почувствовал нож в руке. Толпа сомкнулась вокруг него. Десятка два людей снова попытались дотянуться до лежащего. Они давили на Адама, он согнулся, почти сел на корточки. Он увидел, как, устремившись вперед, сверкнул чей-то нож. Тихий и жалобный стон наполнил его уши, и вслед за ним — нарастающий гортанный рев. Он держал нож за рукоять. Он почувствовал, как напряглись мышцы. Почувствовал страшное возбуждение. Почувствовал желание ударить этим ножом. Он нагнулся, крепко сжимая рукоять, и понял, что ударит.
И тут к горлу подступила тошнота.
Он выронил нож. Кое-как удалось ему протолкаться назад. Кто-то втиснулся на его выгодное место. Он попал в боковой водоворот толпы. Его вынесло к только что выбитой двери. Вот он внутри дома. Узкая прихожая забита людьми. Он увидел рядом небольшую дверцу. Дверца подалась под его плечом, и он скользнул внутрь, в кромешную темень. По крайней мере, темень стала кромешной, когда дверь закрылась у него за спиной. Потом он упал.
Он понял, что упал с невысокой лестницы. Он не ушибся, поскольку внизу ткнулся в упругую мягкость человеческого тела. Ни вскрика, ни кряхтенья не последовало. Тело отшатнулось во тьму. Адам слышал, как оно дышит.
Он стоял в темноте, прижимая к себе ранец. Он не мог вспомнить, как поднял его.
Он сделал два маленьких шага и опять наткнулся на человеческую плоть. Она тоже отодвинулась без единого звука. Он шагнул дальше, во мрак. И нащупал стену. Стена была земляная. Это был простой погреб без кирпичной кладки. Адам прислонился к стене и услышал звук сдерживаемого в темноте дыхания.
Дверь наверху рывком распахнулась, появился факел. Теперь он разглядел сидящие на корточках фигуры, темные лица, белки глаз, вспыхнувшие в свете огня. В дверном проеме раздался смешок, факел убрали, и дверь закрыли. Целых пять минут прошло, прежде чем дверь снова открылась. Теперь её отворили всего на несколько дюймов и так оставили. Свет нарочно не зажигали. Снова послышалось хихиканье.
Следующее, что он услышал, было журчание воды по ступеням. Звук успокаивал. Это был единственный звук, за исключением сдавленного хихиканья и перешептывания за дверью, как будто расшалившиеся дети замыслили какую-то шутку. Погреб начал наполняться водой. Он заполнялся медленно, но неотвратимо. Воды стало по щиколотку. Потом, спустя какое-то время, по колено. Когда она поднялась выше пояса, кто-то ринулся к двери.
Тот, у кого не выдержали нервы, распахнул дверь и выскочил. Дверь аккуратно прикрыли — настолько, чтобы проходил шланг. Грохнул за дверью смех. Потом раздался одинокий крик. Полных десять минут прошло, прежде чем следующий пленник рванулся к двери. Вода доходила до груди.
Пять человек покинули подвал, а вода поднялась к самым ключицам, когда Адам начал ощупывать стену за спиной. Он обнаружил там какой-то выступ или полку на уровне фундамента, вровень с землей. Он инстинктивно полез туда, шлепая руками по воде.
Потом что-то дотронулось до его головы, сбоку. Что-то шарило по его плечу. Рука — теперь он понял, что это было — ухватила его под мышку. Другая рука вцепилась в пальто. Руки втянули его вверх, в темноту.
Глава 5
Он открыл глаза. Над ним был высокий потолок, светло-бежевый, с замысловатой лепниной. Он почувствовал пуховую мягкость подушки под головой. Уловил крахмальный, чистый, пропитанный солнцем и травой запах простыни, укрывавшей его до самого подбородка. Глаза его снова закрылись, и под гипнозом этого запаха он подумал о том, как славно лежать на высокогорном лугу в конце лета, вдыхая аромат можжевельника и глядя в недвижную синеву неба. Однажды он лежал на таком лугу. Он мысленно поплыл в прошлое, пытаясь вспомнить.
Но вдруг резко очнулся: Где я?
Приподнялся на локте, и взгляд его скользнул по большой комнате с дорогой мебелью. Массивные синие шторы на двух высоких окнах были задернуты, так что света в комнату проникало совсем немного. Солнечный луч, пробившийся в щель между шторами на одном из окон, лежал почти горизонтально. Он смотрел, как танцуют в луче пылинки, и пока смотрел, на миг забылся. Потом к нему снова вернулось ощущение реальности, он спохватился и сделал логический вывод из этого косого, почти горизонтального луча: видимо, дело к вечеру. Человек живет во Времени, подумал он. Я постиг концепцию Времени, стало быть, я человек, подумал он с иронией, глядя на луч. Эта мысль показалась ему забавной.
На глаза попался ранец, скромно лежащий на стуле рядом с дверью. Глядя на него, он добавил: Это мой ранец. А значит, я — это я. Его охватила грусть. Грусть переросла в странное чувство вины. На миг ему показалось, что это вина без причины, без преступления. Правда, он отметил, что и грусть, и вина родились из мысли, что он — это он.
Затем в памяти всплыл образ человека, висящего на фонарном столбе в лучах заходящего солнца, как пустой мешок, и чувства, которые всколыхнула тогда эта картина, вернулись и затопили его. Однако образ как будто плыл в пустоте, совершенно отдельный, среди тьмы окружающего его Ничто. Он не мог вспомнить ни что было до, ни после, только это, только опыт искупительной боли сострадания. Но боли не было. Боль у него отняли. Он оказался её недостоин. Так вот в чем его вина.
Он резко сел на кровати. Его закрутил вихрь мыслей. Это тело, висевшее перед глазами — единственное, что он мог вспомнить. Он должен выяснить, что случилось. И тут отворилась дверь.
Фигура в темном была, вероятно, ростом не выше среднего, но из-за чрезвычайной худобы казалась высокой. Человеку было далеко за пятьдесят, на нем был черный шелковый халат элегантного покроя с темно-серым широким платком, заколотым жемчужной булавкой, не слишком большой. Лицо худощавое, с тонким орлиным носом, а кожа на фоне черного шелка казалась белой, как мел. Седые волосы, отступив далеко назад, открывали выпуклый лоб благородной формы, по обе стороны которого на висках проступали вены. Даже отсюда было заметно, как в этих венах нервно бьется пульс. Глаза темные и блестящие.
Человек сделал пару шагов к кровати и сверху посмотрел на Адама. Он заговорил по-немецки:
— Вы Адам Розенцвейг?
Адам кивнул.
— Вы говорите по-английски? — спросил человек по-немецки.
— Да, — сказал Адам.
— Хорошо, — продолжал человек по-английски. — А то, боюсь, я позволил себе забыть немецкий. — Он помолчал, изучая Адама. — Одна из немногих вещей, которые я позволил себе забыть.
Вошедший держал в руке лист бумаги.
— Я — Аарон Блауштайн, — сказал он. — Меня очень порадовало письмо вашего дяди. И вам я рад. Вы потеряли сознание около моих дверей, а конверт держали в руке. Но письмо-то — я едва прочел его. Насквозь вымокло. Ваш негр пытался все объяснить, когда...
Адам не слушал. Он наклонился вперед, сидя на постели, и заговорил:
— Там был фонарь. Он висел на фонаре. Ему отрезали пальцы на ногах и...
— Кто? Что? — спросил человек.
— Негр, негр — я его видел. Я видел мертвого негра на фонарном столбе. Видел, как убивали чернокожих на улице. Я видел. Сначала я думал, что это южане, но...
Человек покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Это не южане.
— Но кто — кто? — подался вперед Адам.
— Чернь, банда головорезов, — сказал человек. — Об этом позже поговорим. Сейчас постарайтесь о них забыть, — он протянул письмо. — Вот, оно было мокрым. Я уже говорил, ваш негр пытался объяснить мне, но как раз в этот момент вы...
