Собрав все резервы стремительно исчезавших сил, Рейн подошла к столу и открыла ящик. Там лежали две большие тетради, на одной было написано «Художники», на другой — «Продажи». В стороне лежали пачки чеков, открытых конвертов и целый набор скрепок, резинок и шариковых ручек.
Она взяла тетрадь, озаглавленную «Художники», и решительно задвинула ящик.
— Этого хватит на сегодняшний вечер, — заявила она нарочито бодрым тоном.
— Ну, если вы нашли го, что нужно, то я покончу с грязной посудой.
Сайлас с надеждой взглянул на нее — или ей просто показалось? В любом случае она не собиралась приговаривать себя к мытью посуды в первый же вечер своего приезда, сказала она себе.
Рейн еще не спала, когда услышала, как отъехал грузовик, и сонно подумала: какой же женщине нравится разъезжать с мужчиной на такой машине? Она представила высокую, пышущую здоровьем, спортивную девушку в джинсах, с темными длинными волосами, струящимися по спине. Разумеется, молодую. Чем старше мужчины, тем более молодых женщин они предпочитают.
Хотя любовница Пола была старше Рейн. Даже засыпая, она не могла отделаться от горьких воспоминаний. Пол, такой, каким он был в день их свадьбы, со сдержанной, торжествующей улыбкой и в безупречном фраке. Она медленно шла по церкви, опираясь на руку Мортимера, и Пол обернулся и взглянул на нее, и его зубы сверкали, как будто освещенные изнутри. Эти зубы, эта улыбка — она видела их потом на сотнях плакатов, предвыборных листовках и телевизионных заставках. Эта улыбка скрывала пропасть подлости шириной в целую милю.
Во сне она видела, как шевелятся его губы, но не слышала ни звука. Она мысленно заполнила пропуски и прочла слова жениха: фригидная, никчемная, скучная, но богатая.
Маска продержалась почти весь их медовый месяц на Виргинских островах. Поездка была свадебным подарком Мортимера. Рейн, до прискорбия неготовая к интимной стороне брака, как по причине собственной природной сдержанности, так и из-за постоянной сторожевой опеки дядюшки, была абсолютно разочарована.
Пола больше интересовала светская жизнь Канил-Бей, чем то, что происходило в спальне, и Рейн отнесла это за счет своей неопытности. Только гораздо позже открылись его истинные чувства.
Открылись? Да он их и не скрывал! Ему доставляло удовольствие унижать ее после месяцев полного небрежения. Он женился на ней из-за потомственных связей родовитой семьи, из-за потомственных денег — обе вещи имели огромную ценность для человека, который начал взбираться из сомнительных низов туда, где у него был неплохой шанс стать сенатором штата. С таким стартом, прочно поддержанный влиянием и деньгами Сторнуэев, он получал неограниченные возможности.
Но Пол жестоко воспользовался в своем восхождении наверх слишком многими людьми, и один из них перешел ему дорогу. Вылившийся за этим отвратительный поток грязи не только поставил под сомнение его профессиональную репутацию, этой же грязью была запачкана его личная жизнь. Как оказалось, последние четыре года Пол содержал тщательно скрываемую любовницу и такая безделица, как брак, не внесла никаких серьезных изменений в эти взаимоотношения. Светское общество было ей недоступно: знойная женщина, красавица, певичка в дешевом клубе. Ее карьере, наверное, безумно способствовала популярность, которую она приобрела, оказавшись на одних страницах бульварных газетенок с восходящим политиком и двумя старейшими семьями Сан-Франциско. Шансы Пола сильно упали, но он, кажется, удержался на плаву. Что касается Ларейн, она едва ли заметила еще одну рану после всех, нанесенных ей Полом.
Незадолго до рассвета Рейн проснулась с воспоминаниями о дурном сне и головной болью. Этот сон снился ей и раньше, всегда один и тот же: улыбка Пола, его острые, тщательно ухоженные зубы, оскалившиеся, как маска с Дня Всех Святых. Ей удалось изгнать почти все болезненные переживания, включая собственную сексуальную бездарность, но пройдет еще немало времени, прежде чем она позволит себе снова сблизиться с мужчиной.
А почему, собственно, она не может прекрасно прожить и вообще без мужчины? Так живут многие женщины. У нее есть руки, выносливая спина и голова на плечах.
Выскользнув из постели, она открыла занавески, чтобы встретить новый день и в буквальном, и в переносном смысле. Новый день был довольно сереньким. Ничего весеннего в марте на Восточном побережье еще не чувствовалось. И все же в воздухе было ожидание, обещание совершенно новой жизни, которая рвалась к свету из оков зимы. Сквозь мягкие белые занавески она видела полоску берега, покрытую водорослями и низеньким кустарником. Свинцовое небо отражалось в бурных, с белыми барашками волнах.
Рейн нахмурилась, вспомнив слова Сайласа о низком давлении и весенних течениях. Она не совсем поняла, что под этим подразумевалось, но, если начнется буря, тут, на этой узенькой полоске земли, было нечем защититься.
Запах кофе и поджаренной ветчины встретил ее, когда она вышла из спальни. Она проследовала на кухню и там увидела Сайласа, стоящего перед плитой с лопаткой в руке, в тех же самых поношенных джинсах, четко обрисовывающих его узкие бедра и длинные мускулистые ноги. Он приветствовал ее дружеской улыбкой, и она увидела, что его рубашка из выцветшей голубой джинсовки расстегнута до ремня, обнажая темно-золотую дорожку, суживающуюся книзу. Застыв, она подняла голову и холодно поздоровалась.
— Привет, Ларейн. Одно яйцо или два?
— Мне только кофе, пожалуйста, мистер Флинт. — Она почти пожалела о своих словах, поскольку голод просто терзал ее, но она не собиралась поощрять эту опасную фамильярность, пока не сможет лучше определиться в своих отношениях с Сайласом Флинтом.
Нет, только взгляните на него, язвительно думала она, стоит тут, словно дар Господа женщине, со своей широкой располагающей улыбкой, а его возмутительно наглые глаза скользят по ее блузке с высоким воротником и длинными рукавами, точно в этом есть что-то смешное. Ей что, нужно было расстегнуться, как ему? Или явиться босиком?
Ему, может быть, и привычно было развлекать женщин за завтраком, но единственный мужчина, когда-либо готовивший ей завтрак и вообще еду, носил белый колпак и передник, и он никогда бы не посмел обратиться к ней так фамильярно.
Глава третья
— Съешьте яичницу с ветчиной, — спокойно приказал Сайлас, оборачиваясь, чтобы переложить поджаренное яйцо на одну из грубых тарелок.
По крайней мере, тарелку над плитой он подогрел, отметила Рейн. Ее желудок снова ожил от соблазнительного аромата, и она была рада, что он не обратил внимания на ее слова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
