бумаги, выпавший из мусорного бака, пронесенного на чьем-то мощном плече сквозь ворота к ожидавшей повозке. Иногда им слышалось какое-то сопение, а ночью жалобный вой, и как-то раз Эйлин прокралась вниз в ночной рубашке и, стоя у двери на колючем коврике, прислушивалась через замочную скважину, но это был лишь шум ветра в деревьях. Однажды отчетливый стон донесся с верхнего этажа; Эйлин и Дорис бросились вверх по лестнице, до последней площадки и открытой двери. Но это были всего лишь Анни и миссис Оуэн, уборщица, приходившая раз в неделю, и они толкали ветхое кресло на трех колесиках в чулан, где ему суждено было составить компанию груде чемоданов, буфету с одним недостающим ящиком и швейной машинке с выпавшей иглой. Никаких следов Фоллоу так и не нашлось, а мамочка сказала, что Картер Патерсон привезет им котенка — не сегодня, так завтра.
Нет, она не ошиблась[10]
Уже через несколько месяцев после смерти своего первого мужа в возрасте тридцати лет Вин занялась поисками другого. Никому, однако, и в голову не приходило осуждать ее: а что прикажете делать, если на деньги, выплаченные по страховке, долго не проживешь?
Вин была высокая статная молодая дама, но грудь у нее была, как у птички, а ягодицы плоские, как доска. Пытаясь сгладить эти недостатки, она подкладывала чулки и салфетки в верхнюю часть корсажа и подшивала к юбкам турнюр. Но проку от этого было мало, и сестра ее жениха в свое время писала: «Уолтер собирается жениться на девушке без бюста и без зада». От неизвестной болезни, которой она переболела в пансионе, поредели ее волосы, а еще у нее была привычка ковырять в носу, когда ей казалось, что никто на нее не смотрит. Но мужчины сходили от Вин сума, хотя она была вдовою с тремя детьми и ртом, полным искусственных зубов, — печальное следствие трех родов. Все это было горькой пилюлей для двух ее сестер, Грэйсии Флорри, у которых зубы были почти в полном порядке, а дурные привычки отсутствовали. У Вин было несколько воздыхателей и два преданных поклонника, Джон Харт и Джон Хедли, или ее Джон и ее другой Джон.
Джон Хедли, в дальнейшем именуемый Мак, служил в Форин-офис, учреждении, которое Вин и ее сестры научились с почтительной фамильярностью называть Ф.О. Джон Харт, он же Сэнди, работал всего лишь в Британском музее, который вызывал в умах сестер Вин и их подруг смутные ассоциации со статуями, превышающими нормальные размеры, и служителями в униформе. Он был маленького роста, со скрипучим голосом и имел обыкновение рассказывать несмешные истории, сам захлебываясь от смеха и пытаясь поднятием указательного пальца привлечь внимание окаменевших слушателей.
Единственным подарком, который Джон Харт преподнес своей возлюбленной, была «Книга песен шотландского студента», и его вечера (оба Джона никогда не появлялись одновременно) были целиком заняты игрой на фортепиано. Следуя за руладами певца, Вин отважно импровизировала аккомпанемент и блуждала между тоникой и доминантой, пока ее пальцы не попадали наконец в нужную тональность. Она прилагала все усилия, чтобы не заглушить мычащий тенорок Сэнди, а он думал, что никто до сих пор так хорошо не понимал музыку, звучащую в его душе. Грэйси и Флорри оставались в своей спальне, пока не приходило время подняться по не покрытой ковром лестнице в детскую. На обратном пути они останавливались на минутку послушать у дверей гостиной, после чего спускались в холл и затем по черной лестнице в подвал, где находилась кухня. По пению у себя над головой они определяли момент, когда нужно было подавать ужин; при первых же тактах песни «В тоске влачу я дни свои» они ставили чайник на спиртовую горелку и снимали его, чтобы при последних звуках «Дуй, зимний ветер, дуй сильней» заварить в глиняном кувшине шоколад. Ликующий припев песни «Снова на мельнице Сэнди живет» был для них знаком, что пора подниматься наверх с нагруженным подносом.
В те вечера, когда приходил Мак, музыки не было, но можно было рассчитывать, что перед тем как подняться в гостиную, он оставит на буфете в прихожей бутылку с длинным горлышком или корзинку фруктов от Фортнума и Мэйсона[11]. Грэйси и Флорри говорили друг другу, что нечего и сравнивать этих двух претендентов, имея, конечно, в виду, что сравнение целиком в пользу Мака. То, что Вин еще колеблется, было выше их разумения. «По плодам их познаете их», — восклицала Флорри, вгрызаясь в мясистую щечку тепличного персика. «И не только это, а и весь стиль человека», — с упреком вторила Грэйси, счищая ногтем большого пальца кожуру с мандарина.
Воскресные дни принадлежали двум Джонам по очереди. Сэнди всегда являлся спозаранку и кратчайшим, хотя и утомительным, путем вел пешком Вин на Паддингтонский вокзал, откуда они отправлялись на поезде в тенистый Букингем. Там до самой темноты они бродили по лугам и рощицам, время от времени останавливаясь, чтобы Сэнди мог справиться со своей картой. Лишь один раз за весь день они останавливались на отдых в каком-нибудь придорожном па-беи подкреплялись там хлебом с сыром, запивая его имбирным лимонадом. Вин была компанейской натурой, и она отважно вышагивала рядом с Сэнди на высоких каблуках, но после этих поездок возвращалась утомленная и голодная.
Как-то воскресным июньским утром мимо ограды дома № 9 по Фейрхолм Роуд проходил, насвистывая, какой-то мальчишка и остановился вдруг, пораженный необычным зрелищем. У дверей дома стоял экипаж, а по ступеням спускался элегантный джентльмен в сером плаще и черных брюках, неся на руках маленькое существо в чепчике и белой пикейной юбочке. За ним следовала дама в крохотной шляпке, надвинутой на лоб, подбирая левой рукой платье. В дверях стояли две дамы с прическами на манер принцессы Александры; обе держали за руки маленькую девочку с испуганным взглядом, одетую в белый передничек и сандалии. Из окна подвальной кухни, приподняв занавеску, за происходящим наблюдала служанка, а из спуска в подвал, насколько позволяла цепь, высовывался сенбернар, положивший передние лапы на верхние ступеньки лестницы. Джентльмен посадил девочку в экипаж ближе к окну, помог подняться даме и сам взошел вслед за ней. Женщины в дверях дома замахали руками и пытались заставить маленькую девочку, стоявшую между ними, сделать то же самое. Кэбмен хлестнул лошадь, сделавшую крутой поворот, и глаза девочки, сидевшей в кэбе, промелькнули словно две черные кометы, упавшие вслед за вспышкой белого света. Женщины в дверях задержали дыхание и обменялись улыбками; служанка, наблюдавшая за сценой из
