– Давай сенсором, – сказала девушка.
– Не надо, – парень вдруг просиял. – Это миграционная служба. Вот оно что.
Он схватил рукой воздух, информационный экран тут же раскрылся перед ним, будто смятая и расправленная ткань. Парень оборвал кусок голограммы – Крокодил мог поклясться, что слышал треск! – и поспешил к рельсу. Подкатила кабина с прозрачной крышей; абориген прилепил обрывок голограммы к ее двери, и лоскут мерцал, угасая, несколько секунд, пока не пропал вовсе.
– Тебе сюда, – сказал парень в туземной юбочке, очень гордый, по-видимому, что помог беспомощному мигранту. Крокодил шагнул в кабину, но задержался в дверях:
– Скажите, вас не раздражают мигранты на Раа?
Парень и девушка переглянулись. Вот идиот, говорили их взгляды.
Закрылась дверь.
Перескакивая с рельса на рельс, кабина повезла его обратно, в джунгли. Быстро темнело. Миновал еще один день.
Прошлой ночью, в лесу, небо было скрыто от Крокодила широкими кронами. Теперь он впервые смотрел ночью вверх, чувствуя, как бегут мурашки по всему телу.
«А это огни, что сияют над нашими головами». Странно, но язык Раа каким-то образом передавал ритм этой строчки; Крокодил подумал, что реально, можно, даже необходимо снова выучить русский. Надо сто раз прослушать послание себе, где «плоский хлеб» означает всего лишь «блин», распространенное бытовое ругательство. Затвердить наизусть. А еще лучше – найти землянина, знавшего русский как неродной. Сам Крокодил запросто может учить английскому бывших англоязычных… Все в человеческих силах, уныние – грех.
Небо светилось множеством глаз. Цветные искры пересекали пространство над головой, это было прекрасное и жуткое, цепенящее действо. Он вспомнил, что говорил ему Вэнь: не-биологическое производство вынесено на орбиту. Всего лишь заводы, отстойники, сортировочные станции, энергосберегающие и трансформирующие модули. Всего лишь урбанистический пейзаж в небе.
Он лег на спину, закинул руки за голову и так ехал в полупрозрачном вагоне монорельса, пока не задремал. Заворочался оттого, что в приоткрытую форточку потянуло сквозняком. Качнулась занавеска, лязгнул под окнами утренний мусоровоз, Крокодил вспомнил, что пора вставать, работа ждать не станет…
И проснулся.
Вагон монорельса стоял, распахнув дверь, и снаружи, в темном лесу, пахло смолой и влагой.
* * *
– Андрей Строганов, ваш нынешний статус – совершеннолетний с ограниченными правами. По умолчанию вашим опекуном будет назначена община Раа. Вы можете также поступить в зависимость от частного лица, полноправного гражданина Раа, согласного вас опекать. Есть ли кто-то, чье покровительство вы предпочли бы?
– Нет, – сказал Крокодил.
– В таком случае, вы собираетесь принять покровительство общины?
– Я собираюсь пройти испытание и получить статус полноправного гражданина.
Офицер – тот самый, что принимал Крокодила на Раа – чуть заметно поднял брови:
– Можно узнать о ваших мотивах?
– По закону я должен приводить аргументы?
– По закону – нет. Но я не совсем уверен, что вы понимаете суть дела. Нахождение в статусе зависимого оптимально для мигранта. Возможно, у вас есть религиозные ограничения, и некие догмы нарушатся, если вы окажетесь под опекой? В таком случае – мой долг объяснить вам, что статус зависимого…
– Я хочу получить статус равноправного гражданина.
– Вы предупреждены о сложностях теста?
– Да, – сказал Крокодил сквозь зубы.
– В случае, если результат окажется отрицательным, вам будет предоставлена государственная зависимость.
– Ладно.
– Право на испытание предоставляется один раз, безвозмездно, безоговорочно, без возможности пересдачи.
– Да.
– Завтра в семь часов утра вы должны прибыть на сборный пункт. В случае отказа от испытания, – офицер мягко улыбнулся, – просто поставьте меня в известность.
Глава вторая
Ранним утром, прохладным до ломоты в костях, Крокодил сошел из монорельсовой кабины на берег реки. Джунгли здесь обрывались, как отрезанные, и начиналось открытое место, песчаный косогор под сиреневатым бледным небом. На песке сидели, подобрав под себя ноги, смуглые подростки – старшему было на вид лет семнадцать.
– Детский сад, – пробормотал себе под нос Крокодил. Подошел к сидящим, вопросительно огляделся; на самом берегу, по щиколотку в воде, стоял босой человек в форменной рубашке Общественной Службы и коротких белых шортах.
– Андрей Строганов, – сказал без вопросительной интонации. Констатировал.
– Я! – Крокодил шутливо отдал честь. Офицер в шортах не понял юмора.
– Отправка через пять минут. Личные вещи оставьте в камере хранения.
– У меня нет личных вещей.
– Хорошо. Ждите.
Подростки на берегу смотрели на него. Они не годились ему в сыновья, но в племянники – с дорогой душой. Или в очень младшие братья; «Братья мои меньшие», – подумал Крокодил и сел в стороне от всех, лицом к воде.
Было холодно. В зеркале неподвижной воды отражалась крохотная искорка, пересекавшая небо. Спутник, а может, целый завод на орбите.
Он почувствовал движение за спиной. Кто-то из подростков хмыкнул; скрипнул песок, Крокодил обернулся и увидел нового претендента – высокого тощего мальчика лет пятнадцати. Крокодил привык уже, что местные жители смуглы, а этот подросток был белый до прозрачности: его волосы, остриженные очень коротко, отливали зеленью. Тоже мигрант?
Офицер общественной службы оглянулся через плечо:
– Тимор-Алк?
– Да, – сказал новоприбывший голосом низким и ломким. Кажется, он специально старался говорить басом.
– Никаких личных вещей, – офицер кивнул на рюкзачок, болтавшийся у парня на плече. – Оставьте в камере хранения.
Кто-то на берегу хихикнул.
Новоприбывший хотел что-то сказать, потом мотнул головой и, развернувшись, зашагал от берега, к единственной хижине, похожей на старый деревенский улей.
Зеркало воды дрогнуло. Из-за поворота реки бесшумно явилась лодка, похожая на гигантскую водомерку: шесть изогнутых лап удерживали по бокам ее два длинных поплавка. На корме стоял человек в форменной рубашке, немолодой, смуглый, босой.
Лодка подошла к берегу. По молчаливой команде подростки разом поднялись и, отряхивая песок, стали по очереди грузиться. Крокодил встал, когда почти все его новые товарищи были уже на борту; осталась свободной только узкая скамейка на носу. Крокодил перемахнул через борт у всех на глазах – не так ловко, как рассчитывал. Показалось ему – или кто-то из сопляков хмыкнул?
Последним в лодку влез зеленоволосый Тимор-Алк. Уселся, сопя и часто сглатывая, на единственное свободное место рядом с Крокодилом.
Лапы, торчавшие по бокам, дрогнули и приподнялись. Лодка села глубже, готовая зачерпнуть бортами воду; поплавки зашипели, надуваясь, лодка подпрыгнула, будто стремительно теряя вес, и тронулась с места.
Исчез песчаный берег, будто его слизали огромным языком. Лодка шла по реке, набирая скорость, без весел, без парусов, шла почти бесшумно, и скоро стали слышны разговоры.
Дети знакомились. Дети хохотали нарочито грубыми голосами. Автобус в летний лагерь, вот что это такое, подумал Крокодил. Только что песен не поют. Новый коллектив, в котором каждый стремиться занять подобающее положение.
Тимор-Алк молчал. Он вообще еще ничего не сказал на памяти Крокодила, кроме единственного ломкого «Да».
– Ты мигрант? – приятельски спросил Крокодил.
– Нет.
Крокодил удивился. Сам он был готов оказаться в роли отщепенца и не боялся этой роли: все-таки жизненный опыт, пусть инопланетный, дает преимущество перед сопляками. Но этот, бледный и зеленоволосый, будто заранее готовился к роли жертвы. Почему?
Надвинулись заросли кустов и уплыли назад. Небо приблизилось. Берега расступились, и лодка, пройдя над белой мелью, устремилась в море.
Упала скорость. Лодку закачало с борта на борт. Снова зашипели поплавки. Лодка выровнялась, и, заново разгоняясь, рванула к горизонту, прочь от берега, зарослей, прочь от устья реки.
У Крокодила зашлось дыхание. Очень давно, со школьных лет, он не испытывал ничего подобного. Давным-давно, будучи ровесником этих мальчишек, он гонял на дикой скорости на мотоцикле, орал песни, и только тогда – на свободной трассе, ранним воскресным утром – так остро чувствовал простор, свободу, скорость.
Он думал, это чувство ушло вместе с юностью и больше не вернется.
Вышло солнце. Поверхность моря вспыхнула, любая мелкая волна прикинулась алмазом; впереди – новое небо и новый мир, новые возможности. Елки-палки, подумал Крокодил, я уже хочу быть местным моряком. Или местным космонавтом. Или… я ведь и тысячной доли не знаю, какие есть дела и профессии в этом мире…
Лодка повернула, солнце зашло за облако, и наваждение пропало. Я отправляюсь неизвестно куда, непонятно зачем, с одной только слабой надеждой: понять, по каким признакам этот мир делит людей на полноправных и зависимых. Я еду, чтобы занять в этом мире достойное место – и заодно выяснить, чего я достоин…
