– Мне известно, что мой папаша нанял тебя, чтобы ты изображала его шлюшку перед богатенькими дружками-извращенцами. И мне известно, что ты работаешь в сопровождении и получаешь помесячную оплату. Пришло время отработать папины денежки.
– Dios mio, Миа. Прошу тебя! Я здесь. Это Антон. Антон! Я ничего тебе не сделаю!
Антон держал меня, крепко прижимая к себе и не давая пошевелиться.
Это грызущее чувство было таким мощным, что я рванулась изо всех сил, извернулась у него в объятиях и закричала. Он тут же отпустил меня, словно угодившую ему в руки гранату. Я ринулась к мусорному баку, стоявшему у края теплицы, и меня вывернуло наизнанку. Мое тело сотрясали чудовищные спазмы. Учитывая, что я еще не позавтракала, в желудке почти ничего не оказалось. Слава богу. В основном кофе и желчь. Антон стоял близко, но не настолько близко, чтобы меня снова сковало от ужаса. Певец скрестил руки на груди, а шляпа повисла на резинке у него за спиной. Его глаза потемнели от сожаления, а возможно, даже от жалости.
– Не смотри на меня так! – прорычала я, вытирая рот тыльной стороной кисти.
Мне снова нужно было в душ. На лбу выступили капельки пота, желудок опять сжался. Двигаясь словно пьяная, я добралась до ближайшей скамейки и села. Антон пошел следом за мной, но садиться не стал.
Он опустился на одно колено, дожидаясь, пока я подниму голову. Наши взгляды встретились.
– Ты можешь поговорить со мной.
Его слова были проникнуты тревогой и сочувствием.
На меня, словно удар молота, обрушились гнев и раздражение.
– А ты со мной хочешь поговорить? – стукнув себя по груди, выпалила я в ответ. – Что у тебя за история с едой, Антон?
Медленно вдохнув, он сжал губы большим и указательным пальцем. Нечто темное, поднявшееся из глубины, придало его зеленым глазам цвет грозового моря. Потом он вздохнул, и его лицо смягчилось.
– Я вырос в бедной семье. Очень бедной. Настолько бедной, что нам часто приходилось выживать на одной воде и тех объедках, что мы с братом и сестрой добывали в мусорных баках шикарных ресторанов, окружавших нашу халупу. Пуэрто-Рико – это не только солнечный свет, красотки в бикини и бесконечные пляжи. Многие районы там все еще напоминают страны третьего мира. Восточная часть острова очень опасна, и именно там я вырос.
– А сколько вас было в семье?
– Трое. У меня один брат и одна сестра. Но mi papa умер, когда мы были совсем маленькими. Mi mama делала все, что могла, но я помню слишком много ночей, когда отправлялся спать голодным. Целые годы бурчания в животе.
Он встал и раскинул руки, словно король в своих владениях.
– Но с этим покончено. Mi mama теперь получает от меня много денег и живет тихой, счастливой жизнью, ни в чем не нуждаясь. То же самое с моими hermanos. С братом и сестрой, – пояснил он на английском.
Я зажмурилась и сосчитала до десяти – мой единственный способ противостоять миру. Когда пульс замедлился, я открыла глаза и сказала:
– У моего последнего клиента был сын, политик очень высокого ранга. Он избил меня, попытался изнасиловать. Подошел очень близко к изнасилованию. Слишком близко.
Даже от этих слов на языке остался привкус мерзости и гнили.
– Когда?
То, как мягко Антон говорил, убедило меня, что я могу довериться ему, поделиться тем, чем в обычной ситуации не стала бы делиться с малознакомым человеком.
– Примерно три недели назад.
– Coño, так недавно? Боже, Миа. Этот ублюдок в тюрьме?
В том-то и проблема. Я покачала головой, и глаза Антона сузились.
– Я не стала подавать заявление.
Признать это вслух было все равно, что получить удар зазубренным ножом в живот. И хотя я сделала это ради высшего блага, но все еще не могла смириться с тем, что он слишком легко отделался. Да, пускай он выполнил все мои требования, но это не помогло залечить глубокую, зияющую рану внутри меня – рану, которая могла затянуться лишь в том случае, если бы Аарон понес справедливое наказание.
– Нет. Были смягчающие обстоятельства. Я сделала то, что должна была сделать. Достойного выхода из ситуации не было. Если бы я обратилась в суд, то пострадали бы не только мы двое. К тому же мне не хотелось причинять вред множеству хороших людей ради того, чтобы засадить за решетку одного больного ублюдка.
Антон кивнул.
– Иногда принимаемые нами решения даются нам труднее, чем кто-либо в состоянии представить, – сказал он без тени осуждения.
Я только что сказала ему, что негодяй напал на меня и почти изнасиловал, и я добровольно отказалась подавать на него в суд. Он ничего не знал о сопутствующих обстоятельствах и тем не менее, счел мое решение необходимым. Почему же я не могла?
Четко обозначив свои намерения, Антон сел рядом со мной и раскрыл ладонь. Он предлагал мне утешение и поддержку. Испуганная, но твердо намеренная преодолеть свой страх, я вложила свою руку в его. Было ли это похоже на прикосновение к рукам Тая или Мейса? Нет. Эти двое мужчин знали, через что я прошла, и почему-то их касания не пугали меня даже в первые дни после нападения.
Уже знакомый страх кольнул руку, взбираясь вверх по плечу. Я сжала ладонь Антона и отстранилась.
– Спасибо, – шепнула я.
– За что? – спросил он, задирая брови.
– За то, что не осуждаешь меня.
Мой голос сорвался на миг под напором эмоций.
Антон медленно вздохнул.
– Я не живу твой жизнью. И не могу судить о том, какое решение лучше, а какое – хуже, потому что не мне их принимать. Лишь тебе предстоит жить с последствиями своего выбора. И я вижу, что последствия этого очень тебя гнетут.
Кивнув, я прижала одну свою ладонь к другой с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
– Так мы можем остаться просто друзьями? – спросила я, внезапно встревожившись при мысли, что это конкретное решение в восторг его не приведет.
– Я тебе нравлюсь, Lucita?
«Маленький огонек». Глупый паренек.
– Да, – без колебаний ответила я.
– И все же ты лишаешь себя радостей соития со мной?
Я широко улыбнулась. «Радостей соития»? Откуда он вообще выкопал это словечко?
– К сожалению, не думаю, что новый мужчина сейчас у меня в планах. К тому же у меня как бы есть кое-кто другой.
Ладно, я это признала. И что мне теперь, черт возьми, с этим делать?
Антон хлопнул себя по бедрам и встал.
– Жаль. Я с нетерпением предвкушал, как проведу с тобой ночь.
– Не думаю, что в обозримом будущем тебе грозят одинокие ночи.
– Это правда, – ответил он, поиграв бровями. – Значит, друзья?
На сей раз Антон протянул мне ладонь так, словно собирался завершить сделку рукопожатием.
– Друзья.
Он вытащил шляпу из-за спины и вновь водрузил себе на голову.
– А теперь в качестве друга ты поможешь мне выполоть все эти сорняки.
– Я не против, Антон.
Немного поработать на солнышке и попотеть, чтобы избавиться от порожденных бурлящими эмоциями токсинов, – что может быть более релаксирующим?
– Но с одним условием… – добавила я, подбоченившись и склонив голову набок.
Антон ухмыльнулся, и в его глазах вспыхнули совершенно мальчишеские чертики, заставившие меня пожалеть о решении отвергнуть «радости соития».
– Изложи свои условия, женщина.
Из-за пуэрториканского акцента его невинная фраза прозвучала до абсурда двусмысленно.
– Я хочу сесть за руль одного из твоих мотоциклов.
Антон откинул голову и коротко хохотнул.
– Ты ездишь на мотоцикле?
Удивление, сквозившее в его жестах и голосе, меня рассердило.
– Я не езжу, куколка, – с нажимом произнесла я, ввернув одно из тех ласковых словечек, с которыми он ко мне обращался. – Малыш, я вожу.
Радостное выражение на его лице меня обнадежило. Антон поджал губы.
– Что ж, мне не терпится выполнить свою часть контракта.
Затем он махнул рукой, указывая на большую корзину.
– Там перчатки, еще одна шляпа и ведро.
– Заметано!
* * *
Мария де ла Торре.
Так звали хореографа. Увидев ее вживую, я чуть собственным языком не подавилась. Ее волосы цвета воронова крыла вполне могли соперничать с моими в категории крутых шевелюр, а формы для танцовщицы были весьма волнующими. К тому же она была намного более мускулистой, чем я, – ее тело можно было высечь из мрамора и сделать объектом поклонения. Она говорила по-английски, но могла внезапно посреди разговора перейти на испанский. Об ее происхождении оставалось только гадать. На мой взгляд, гречанка, итальянка или, возможно, испанка. Определенно что-то средиземноморское. В целом она выглядела невероятно экзотично. Когда она шла, все взгляды были прикованы к ней. В ее движениях сквозили плавность и грация, отличавшие ее от всех здешних танцоров.
– Искусительница! – громко позвала Мария, глядя на листок бумаги. – Миа Сандерс?
Она обвела взглядом толпу, пока головы всех присутствующих не повернулись ко мне.
