— Фу, — надув пухлые щёчки, обиженно пропыхтел бесёнок. — Ну вот, опять всё веселье испортил. И, вообще, знаешь что: ты на редкость скучный тип! Вот так!
— Да, я знаю это, — мужчина шевельнул пальцами, и мощный поток воздуха вновь обрушился на пытающегося приподняться горе-вояку, припечатав того к земле и отправив его сознание в новое путешествие по миру грёз. — Ты говоришь мне об этом по дюжине раз на дню.
— А ты что, считаешь? — Ноби был явно заинтригован.
— Ещё и записываю.
— Правда? — глаза-блюдечки изумлённо распахнулись, заняв, казалось, всю мордочку существа.
— Разумеется, нет, — отмахнулся человек. — Вот делать мне больше нечего, как только подсчитывать твои глупости.
— Ах вот ты как! — взъярился Ноби. — Глупости значит! Да за такое… да я… я… Я уйду от тебя, вот так. Понял!
— Куда — интересно? — без особого любопытства в голосе спросил человек, одновременно всматриваясь в ещё одного начавшего приходить в чувство разбойника. — В бродячий зверинец, что ли? Или, может, в бестиарий храма?
— ЗВЕРИНЕЦ? — возопил бесёнок. — БЕСТИАРИЙ?
— Так тебе как, вещички помочь собрать? Или ты решил налегке прогуляться? — не обращая внимания на ярость приятеля, продолжал человек.
Щёчки существа, сменив цвет с ярко-розового на фиолетовый, раздулись до угрожающих размеров, вытеснив с мордочки глаза. Лапки, сжавшиеся в кулачки, бешено колошматили воздух, хвост извивался трескучей змеёй. Ноби несколько раз приоткрывал рот, явно порываясь ответить на вопиющие оскорбления, да в таких выражениях, что у человека на ближайшие несколько декад просто отказал бы слух, но подходящих слов не находилось, а потому бесёнок решил прибегнуть к самому страшному наказанию, какое только мог измыслить!
— Я объявляю тебе бойкот! — взвившимся до небес воплем заявил он и исчез в ослепительной алой вспышке, сопровождающейся оглушительным хлопком.
Человек невольно улыбнулся: ему удалось!
«Обыграть чёрта, рассмешить тень, переспорить беса» — так звучит древняя поговорка. И её употребляют, когда говорят о чём-то недостижимом.
«Надо же, второй раз за десять дней! Малыш, похоже, теряет хватку», — человек припомнил свои последние слова и решил, что не худо бы запомнить их на будущее, когда наглющий бесёнок снова распоясается. Правда, тут же и передумал. Уж что-что, а дважды подловить проныру на одном и том же явно не удастся.
Руки его меж тем привычно обшаривали карманы недавних противников, и, по мере того как продвигалась эта работа, лицо человека становилось всё более и более мрачным. Закрома грабителей были пусты, как амбар, в котором похозяйничала стая хребтовых крыс. Раздражённо выругавшись, человек выпрямился и, окинув хмурым взглядом «поле битвы», отправился в путь. Но, не пройдя и десяти шагов, он замер как вкопанный и снова разразился целой тирадой отборнейших ругательств. Как же он мог забыть? Пошарив за пазухой, путник извлёк на свет небольшой, в пол-ладони, диск чернёного серебра с крупной розоватой жемчужиной в центре. Сосредоточившись, он прикоснулся пальцем к перламутровому минералу и мысленно прошелся по энергетическим линиям, опутавшим камень, словно паутина, проверяя, не нуждается ли амулет в зарядке. Всё было как обычно. Тончайшие нити стихий Ми`Ру холодно сияли перед его внутренним взором, бесплотный резервуар искрился от переполнявшей его энергии. Убедившись — скорее по привычке, чем по необходимости — в верности впечатанной в амулет информационной сети — сети, наблюдавшей за окружающим хозяина пространством и считывающей эмоции всех живых существ, пребывающих в области пятисот шагов от него, путник негромко хмыкнул и, вернув диск на место, отправился в путь. Всё, как и обычно.
Значит, дело не в амулете. Нападавшие были не просто безвредны для него. Они в действительности не желали зла, и именно потому амулет не подал сигнала, не предупредил об опасности. Зачем? Ведь её не было!
«Следящий» — так на протяжении множества поколений в его семье именовали этот амулет — был поистине бесценным предметом. Множество раз он спасал жизни предков, выручал из казалось бы безысходных ситуаций. Сколько раз он сам выходил невредимым из самых опасных передряг, благодаря неощутимой поддержке этого маленького кусочка металла. В семье существовала легенда, что «Следящий» стал подарком за выдающиеся заслуги одному из прародителей их рода Александеров, сделанный самим Валентинианом — первым и величайшим патриархом, правившим в те благословенные времена, когда филиалы были лишь частью единой, живой плоти могучей Конфедерации, а не кусками застывшей и разбившейся вдребезги мраморной статуи — как сейчас. По преданию это было больше пяти тысяч лет назад… Но человек, бредущий по дороге с севера, не верил в предания. Он уже давно ни во что не верил.
Путник свернул на очередном повороте дороги, небольшая грушевая рощица скрыла от него канаву, в которой остались лежать трое незадачливых грабителей, оттого и не заметил он, как к одному из уже пришедших в чувство парней — поднявшемуся на четвереньки и беспрестанно бормочущему одно единственное слово «убью» — неслышно приблизилась странно колышущаяся на слабом ветру и словно мерцающая всеми мысленными оттенками черного фигура. Он не увидел, как эта фигура склонилась над пьяницей и одним резким, уверенным ударом вновь отправила того в мир грез. Не увидел он, и как ветер растрепал длинные белые волосы выпрямившегося неизвестного, а лунный свет заиграл в антрацитово-черных, лишенных зрачков глазах. И даже легкая, почти невесомая дрожь Следящего, говорящая о приближении опасности, не привлекла его внимания
Обращение к медальону вновь, помимо воли, вернуло путника к грустным воспоминаниям. До него амулет принадлежал отцу, да и сейчас оставался бы у старого кона — ведь тот был жив, а после непременно, перешел бы к Никласу — старшему сыну. Но судьба — странная штука! Видно, для чего-то старой шлюхе потребовалось, чтоб «Следящий» оказался именно у него, а может, просто она ещё не до конца в нем разуверилась. Ведь он выжил. Несмотря ни на что — он выжил. Пятнадцать лет бесконечного кошмара, десять положенных и ещё пять сверх, — такой срок он сам себе определил. Пятнадцать лет беспрерывных битв, кровавых, отчаянных битв, в которых выживание самая меньшая из целей. И он пережил их, не сломался, не сдался, не опустился до полуживотного состояния. Многие ли могли похвастаться этим? Один из ста в лучшем случае. В самом лучшем! Только вот почему никакой гордости, никакой радости от свершенного он не ощущал? Только усталость, точно такую же, как и в тот день когда «Следящий» перешел в его руки…
Дверь распахнулась от сильного удара и, беззвучно ударившись об стену, покрытую толстым Халемзским ковром с ромбовидным узором по периметру, замерла. Изрядно пригнувшись — хотя высота двери была отнюдь не мала — в комнату вошел огромного роста и атлетического сложения мужичина, с буйной, растрепанной шевелюрой и косым шрамом над левой бровью. Нахмурившись, он недовольно огляделся по сторонам, словно выискивая какой-нибудь непорядок, но, так ничего и не обнаружив, направился раскачивающейся походкой к столику, возле которого, ссутулившись и опустив голову, сидел высокий, но на редкость худой юноша, с угловатыми чертами лица и огромным кровоподтеком под левым глазом. Приблизившись, гигант небрежно ухватился за высокую, покрытую золоченой резьбой спинку ближайшего стула и, притянув его поближе к себе, грузно рухнул на хрупкое сиденье. От него сильно несло алкоголем, что, впрочем, было совсем не удивительно — учитывая все обстоятельства. Удивляло то, что он вообще сюда пришел. Удивляло, радовало и пугало одновременно.
— Ну? — пророкотал он, уставившись тяжелым, лишенным всякого сочувствия взглядом на сидевшего напротив него юношу. — Теперь ты доволен?
Он не ждал ответа, да и слова его были вопросом лишь отчасти он произнес их скорее по традиции, давным-давно укоренившейся в их семье, — традиции, которая обязывала его присматривать за непутевым, вечно вляпывающемся во всевозможные неприятности младшеньким, хотя он и старался по мере сил примером и мудрым словом указывать тому верный путь в жизни.
— Молчишь? Зря, теперь тебе это не поможет.
«Теперь уже ничего не поможет», — вполне мог сказать он. Но какой смысл сыпать на раны несчастного мальчишки новую гору соли? Когда Никлас узнал, что натворил его младший брат, он был в таком состоянии, что его собственные люди были вынуждены связать его плетеньем в дополнение к веревкам и целые сутки продержать в подвале, иначе бы он своими руками придушил дурака. Он и сейчас был зол, точнее было бы сказать — в ярости, но теперь, после разговора с отцом, он мог ещё и соображать, и к гневу примешивалась изрядная толика сострадания. Весьма изрядная. И ещё сожаления. Он не признался себе, что чувство вины поселилось в душе — понимание придет позже. Пока же он просто сердился и боялся. Ведь совсем скоро, уже завтра, его единственный братишка, которого он фактически вырастил — отец постоянно отсутствовал — отправится на верную смерть, а он ничего не сможет поделать, и ему просто придется принять это и смириться, втайне надеясь…
