– Извините, что вас перебил. Вы считаете, что молва несправедлива?
– Люди все такие злые… Бог меня простит! Жаль, что не все за свое зло получают по голове…
– Разве сейчас вами не руководит зло, которое вы осуждаете в других?! Неужели Алевтина Петровна вам так досаждала?
– Может, я сказала что лишнее… Вредная была бабка, вреднее на хуторе нет.
– По-вашему она заслужила такую смерть?
– Не говорила я такого! Просто старики считают, что имеют право лезть в чужую жизнь потому, что они старше, или потому, что ты живешь с ними под одной крышей, даже когда выносишь горшки из-под них… Если человек не похож в чем-то на них, то он уже не человек, а зверь, которого нужно травить и преследовать…, – Екатерина замолкла, что-то вспоминая. Михаил решил помолчать и спокойно дождался окончания возникшей паузы. Действительно вскоре последовало продолжение. – А ведь Петро сел в тюрьму, можно сказать, из-за меня. Ходили мы на танцы в Рябошапки. К хуторским там всегда приставали. Драки были часто. Петро только вернулся из армии. Он считал, что я не писала, а я считала, что он не отвечал, поэтому у нас отношения были: “здрасьте и до свидания”. Меня пригласил один из местных и во время танца стал, извините, лапать. Был он заметно выпивший. Правда, это было для нас не в новинку. Я вырвалась и вышла из площадки к нашим. Он подбежал, схватил за руку и стал тянуть в круг опять. Я сопротивлялась, и тогда вмешался Петр. Он оттолкнул того. Потом все время танцевал со мной и был возле меня… Наши как-то разбрелись и получилось, что возвращались на хутор мы вдвоем. Уже на краю села, встречает нас тот с дружками. Меня не трогали, а Петра стали бить. Он небольшой, но был после армии крепкий, как налитый. Это тюрьма его подкосила… Однако их было четверо, и стали они Петра забивать. Тут он вырвал кол из забора и ударил одного, потом другого. Остальные убежали… На следующий день приехала милиция и забрала Петра. У одного сломана ключица, другой с сотрясением мозга попал в больницу. Этот, который в больнице, оказался сынком местного начальника и конечно весь суд был против Петра. Посадили за злостное хулиганство. После всего Петр обозлился… Да и тюрьма забрала здоровье и покорежила душу. Это он сам мне сказал…, – она замолчала. На лице от волнения пятнами проступил румянец.
Михаил решил задать в возникшей паузе вопрос, который уже задавал Фекле:
– В конце концов, свет не сошелся клином на Петре. Вы могли бы устроить свою жизнь и с другим. Вокруг столько одиноких мужчин. Даже на хуторе. Виктор, например…
– Ха! – на лице Екатерины проступила ехидно-ироническая улыбка. – Зачем ему жена, когда у него столько коз. Была жена, да сбежала… От него воняет, как от козла. Были мы когда-то в одной смене. Дежурим по двое. Я ему и говорю: “Ты бы переодевался, когда идешь на дежурство. А то в чем с козами, в том же на работу”. Я, конечно, преувеличивала. Брюки и пиджак он менял… Так он так на меня вызверился… На следующий день перевелся в другую смену. Заметила, правда, что стал чаще менять рубашки. Смешно! Денег у него куча, а так себя запустил… С братом из-за денег поссорился. А как он ест?! Как боров. Нормальному человеку столько не съесть…
– А какие отношения у Гавриленко были с Алевтиной Петровной? – Вставил вопрос Михаил.
– Ото, наверное, один на хуторе, кого она не доставала. Правда, ругалась, что дорого продает молоко. А так всем гадости делала. На что дед Щур тихий, так она и ему покоя не давала. Говорила, что убил жену. Он и правда с первой женой плохо жил. Может и бил. Она рано умерла. Опухоль в мозгу. Дружила с Алевтиной и вроде бы жаловалась, что Щур ее толкнул спьяну и она сильно ударилась головой об стенку. После того мучили головные боли, пока не умерла через два или три года. Ей и пятидесяти не было. Дед Щур женился второй раз на старой деве. Бабка Параска его к рукам прибрала, живут мирно… Женя тоже говорила, что Алевтина ей жизнь испортила.
– Евгения Цурко?
– Да, она. За ней парень ухаживал, должны были пожениться. Уже заявления подали. Так Алевтина что-то ему сказала, и он отказался…
– Возможно это домыслы?
– Она мне сама говорила как-то… Спросите у нее.
– Спрошу обязательно! А сейчас должен уйти. Извините за беспокойство, у меня еще много работы.
– Да я вас, собственно, и не задерживаю…
В прихожей Михаил надел сапоги, кивнул старикам и вышел на улицу. Он некоторое время раздумывал: не зайти ли ему сразу к Щурам, соседям Сирко. Рядом с их двором нашли Алевтину. В это время он услышал скрип двери в воротах Сирко и повернул голову. Дверь торопливо закрылась, однако Михаил успел разглядеть знакомую серую юбку.
“Куда это собралась Екатерина? Не к Петру ли?! Возможно, что-то сказала не так, как было на самом деле, и теперь торопится согласовать показания?” – подумал Михаил и решительно направился к дому Петра. На затылке он чувствовал взгляд из-за неплотно прикрытой двери. Ну и пусть она видит, что ее вранье может быть раскрыто.
Во дворе Коренькова не было собаки. Дом был небольшой с типичной в этих местах для конца сороковых годов планировкой: продолговатое строение с двумя окнами в торцевой стене, смотрящими на улицу. В таком доме сени, кухня и общая комната, она же спальня. Иногда в сенях, как было у Петра, поперечной стеной с дверью отделяют кладовую.
Открыл хозяин. Невысокий, худощавый, с увядшей кожей лица. Он был в старых джинсах и застиранной фланелевой клетчатой рубашке, на ногах сапоги с расстегнутой змейкой.
Петр предложил Михаилу стул, а сам уселся на топчан рядом с печью, где, очевидно, лежа читал перед приходом Михаила. На смятой подушке он оставил раскрытую перевернутую вверх обложкой книгу.
Михаил быстро осмотрелся, прежде чем сесть. У окна стол под клеенкой с остатками завтрака или обеда: картофель в мундирах, половина селедки, соленья, неполная бутылка мутноватой жидкости. В комнате слышен был запах самогона от недопитого стакана.
Хозяин вдруг смутился. Убрал бутылку и стакан в шкаф, а еду прикрыл кухонным полотенцем.
Михаил объяснил цель своего прихода и задал свой первый вопрос:
– Где вы были в субботу 29-го февраля?
– Это, когда убили бабку Алевтину?
– Да, в тот день…
– На работе.
– Кто это может подтвердить?
– Никто.
– Как это?
– Я вышел по собственной инициативе и, естественно, табельщица не отметила. Для этого нужно разрешение начальства…
– С какой целью, зачем вы пошли на работу?
– Накопились бумаги. Нужно было разобрать…
– Нескромный вопрос: вы там виделись с Екатериной?
Петр смутился. Чтобы выиграть время, спросил:
– Это так важно?
– Да, важно.
– Не думаю, что это имеет отношение к делу, которым вы занимаетесь.
– Имеет! Позвольте мне судить об этом…
Кореньков пожал плечами, тряхнул своей рано поседевшей головой и продолжал молчать.
– Можете не отвечать, но мне нужны свидетели, которые бы подтвердили, где вы находились между двенадцатью и восемнадцатью часами.
– Я уже не помню в деталях…
– Придется вспомнить!
– А почему?! Только потому, что сидел…
– Не только! Мне известно, что у вас были враждебные отношения с погибшей. Она вас обвиняла в том, что вы срезали у нее головки мака.
– Вам и это известно! – Петр заметно волновался. Его руки дрожали, и он не знал, куда их деть. Наконец, сунул в карманы джинсов. – У нее действительно срезали мак. Но не я. Хутор-то на отшибе. Здесь каждое лето шныряют озабоченные мальчики на мотоциклах. Но я уже давно не мальчик и этим не балуюсь. Да, люблю крепкий чай, а не те помои, которые они пьют и называют чаем. Люблю выпить сто граммов за обедом для аппетита, но только в выходной – я ведь сижу в кабине рядом с водителем… Она, видите ли, определила по отпечаткам кроссовок… Тоже мне – Шерлок Холмс! В таких кроссовках ходит пол-области, их клепают в нашем городе на обувной фабрике. Бог с ней! Я ее простил…
– У вас были и другие причины ее ненавидеть…
– Да нет! Если вы намекаете на мои отношения с Катькой, то Алевтина в этом деле пятое колесо… Меня доставала в основном бывшая теща…
– Фекла?
– Она самая! Да и Пантелеймон не далеко ушел. Выжил старик… Сам превратился в рабочую скотину и меня подгонял. Зачем мне такая жизнь?! У меня одно горло и один желудок. На жизнь я зарабатываю… Люблю почитать… Единственная полезная привычка, которую вынес из тюрьмы… Собираю книги. Привожу почти из каждой поездки. А их каждая книга приводила в бешенство: потратил деньги, да еще буду бездельничать за чтением… Хотите взглянуть на мои книги?
– Пожалуй…
Петр уже успокоился. Легко встал с топчана и открыл дверь в другую комнату, пропуская вперед Михаила. В комнате находились: диван с неубранной постелью, телевизор на тумбочке и множество самодельных полок грубой работы с книгами.
