смогли объявить убитого Юлия Цезаря преступником, решил вмешаться в борьбу.
Его мать, отчим и друзья умоляли не рисковать. Они не представляли себе, как мог бы 19-летний юноша противостоять стольким опытным, могущественным и изощренным в интригах противникам. Однако Октавий заявил, что у него есть мощное оружие — имя его приемного отца. Первым делом он отправился в Брундизий, причем, проявляя отнюдь не юношескую осторожность, выслал вперед разведчиков установить, не устроил ли кто ему засады. Предупрежденный о его прибытии гарнизон Брундизия вышел к нему навстречу и приветствовал как сына Цезаря.
Поняв, что его надежды на славное имя своего приемного отца реальны, Октавий тут же совершил жертвоприношения и объявил, что принимает наследство, а стало быть, и усыновление Цезаря, и с этого времени стал именовать себя Гаем Юлием Цезарем Октавианом (усыновленные римляне носили полное имя усыновителя, а также прежнее имя, присоединив к нему суффикс — ан-. Так Октавий стал Октавианом).
Из Брундизия Октавиан, сопровождаемый все большим числом приверженцев, отправился в Неаполь, где находились тогда его мать и отчим.
Цицерон и его сторонники также были не прочь использовать наследника Юлия Цезаря в своей борьбе. Утром на следующий день после прибытия Октавиана в Неаполь с ним встретился ближайший друг Цицерона, сенатор Бальб. В тот же день Бальб поспешил к Цицерону с сообщением, что наследство и имя Цезаря принято Октавием.
Октавиану также была необходима поддержка Цицерона, и он делал все, чтобы произвести на того приятное впечатление и убедить в своей лояльности. 21 апреля Цицерон пишет Помпонию Аттику: «Здесь со мной Бальб, Гирций, Панса. Недавно — в соседнюю усадьбу Филиппа — приехал Октавий, всецело преданный мне». На следующий день Цицерон опять пишет Помпонию Аттику: «Октавий здесь относится ко мне очень почтительно и очень по-дружески. Свои приветствовали его как Цезаря, Филипп — нет; и я не приветствовал; им, считаю я, не может быть честный гражданин. Так много кругом лиц, угрожающих смертью нашим; говорят, что это невыносимо. Что, по твоему мнению, будет, когда мальчик приедет в Рим, где наши освободители не могут чувствовать себя в безопасности? Впрочем, они всегда будут славны, а в сознании правоты своего поступка — даже счастливы. Но мы, если не ошибаюсь, будем повержены».
Как видно из этих писем, Цицерон предвидел возможность поражения сторонников республики, прекрасно представлял себе, какую силу имеет имя Цезаря, но тогда совсем еще не думал и представить себе не мог, что Октавиан сам по себе представляет серьезную политическую фигуру. Октавиану удалось произвести нужное впечатление и добиться столь необходимой ему на первых порах поддержки.
Привлеченные к нему его именем и деньгами, которые он начал щедро раздавать (в этом ему помогли мать и отчим), к Октавиану стали стекаться сторонники. Народ, недовольный сенатом, надеялся, что Октавиан уймет знать и улучшит положение простых людей. Со все более возрастающими толпами сторонников Октавиан в начале мая 44 года до нашей эры подошел к Риму. Антоний не счел нужным его встретить, но Октавиан немедленно по прибытии направился к брату Марка Антония, претору Гаю Антонию, и официально заявил тому, что принимает усыновление Юлия Цезаря, что и было запротоколировано, а 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию. В этот же день Октавиан произнес перед народным собранием речь, пообещав выполнить завещание Цезаря и, в том числе, произвести завещанные им раздачи денег.
Вскоре после этого Октавиан направился к Марку Антонию и, когда после долгого ожидания все же был принят, вежливо, но решительно потребовал, чтобы Марк Антоний вернул ему имущество Цезаря, так как он должен исполнить его последнюю волю — отдать деньги народу и отомстить за отца. Как пишет Аппиан, Октавиан похвалил Антония за то, что тот вместе с Долабеллой отнял у убийц Македонию и Сирию, но упрекнул Марка Антония за то, что тот, пренебрегая священным долгом мести, оставил Галлию в руках Децима Брута, заговорщика и брата убийцы Цезаря Марка Брута, и даже согласился на то, чтобы Марк Брут и другой заговорщик — Гай Кассий получили в управление хоть маленькие, но провинции — Крит и Кирену.
Удивленный Антоний возмутился, не принимая всерьез этого невысокого, худощавого, болезненного с виду юношу, и высокомерно ответил, что Октавиан не имеет права требовать у него отчета, так как, получив имя Цезаря, отнюдь не получил его власти и должен быть благодарен ему, Антонию, за то, что не стал теперь сыном обесчещенного тирана. О деньгах же Цезаря он сказал, что их в казне было немного и все они ушли на подкуп сенаторов для того, чтобы добиться благоприятного решения. Октавиан ушел в гневе, «часто призывая имя отца». Все имущество, доставшееся ему по завещанию, он немедленно выставил для продажи с публичных торгов, «этим своим рвением добиваясь получить содействие народа».
Сенат, видя какое богатство досталось Октавиану, потребовал у него выплатить деньги, взятые ранее Юлием Цезарем у государства. Многие римляне справедливо и несправедливо начали привлекать его к судебной ответственности, пытаясь доказать, что продаваемые им земельные участки были отняты в результате незаконных проскрипций.
Жалобы рассматривались обычно консулами Марком Антонием и Долабеллой, которые, как правило, решали дела не в пользу Октавиана. Но если дела разбирались в других местах, чиновники, в угоду Марку Антонию, обычно поступали так же. Однако тут начали возмущаться видные и влиятельные римляне — Педий и Пинарий, также получившие по завещанию часть наследства Юлия Цезаря и опасавшиеся, что так и они потеряют завещанное имущество. Учтя их заступничество, Марк Антоний обещал прекратить изъятие имущества, если они поделятся с Октавианом. Таким образом Октавиан смог получить и использовать наследство Юлия Цезаря, хотя это наследство ему довольно основательно урезали.
Октавиан поставил на карту все и, распродав наследство, роздал деньги, а затем приказал распродать и свое собственное имущество, а также занял и распродал имущество, полученное Пинарием и Педием, выполняя обещания своего приемного отца. И ему удалось достигнуть цели. Как пишет Аппиан, «народ стал очень его жалеть и прославлять за то, что он брал на себя такие лишения».
Антоний же решил как можно скорее подчинить себе войска в Македонии, где стояло целых 6 легионов. Ранее он обещал передать эти войска Долабелле для похода на Парфию, но теперь счел, что ему самому они будут гораздо нужнее. По Риму был пущен слух, что Македонии угрожают племена гетов, и Антоний стал просить у сената дать ему возможность совершить против них поход. Чтобы рассеять опасения сенаторов, Антоний провел закон, «запрещавший
