– Думаю, нам больше не стоит встречаться, – сказала Полина Глебу Гурову.
Она ждала удивления, но тот лишь пожал плечами. Азоль возле ее ног встрепенулся и настороженно зашевелил ушами.
– Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти, – сказал Глеб.
– Я не передумаю.
Чувствуя недоброе, азоль завертел головой, пытаясь отыскать причину происходящего. Его волнение передалось хозяйке. Азоль начал поглаживать ее ноги, умоляя станцевать еще один танец.
– Ну мне, пожалуй, пора, – сказала Полина.
Глеб Гуров кивнул. Азоль испуганно замер, прижался к ногам хозяйки.
Безликий силуэт, окутанный ореолом бледно-голубого свечения, проявился из пустоты. Его суровый взгляд, устремленный на азоля, заставил уродливое существо задрожать. Полина чувствовала, как проходит волнение, чувствовала уверенность в том, что расстаться с Глебом было верным решением. И безликий силуэт возле нее становился все более и более материальным. Он схватил азоля за горло, заставляя его оставить Полину. Азоль сопротивлялся, сопел, скрипел зубами. Люди прощались, а два невидимых для них существа продолжали свою борьбу. Но сегодня у азоля не было шансов. Окутанный бледно-голубым ореолом силуэт сильнее сдавил его горло.
Азоль заскулил, признавая поражение. Традж был слишком силен, но даже ему не под силу было лишить это уродливое существо жизни – лишь напугать. Когда из глаз азоля потекли слезы, традж подошел к Полине и сказал, что пора уходить.
– Пора уходить, – повторила она его слова Глебу Гурову.
Оставшись без хозяина, азоль тихо заскулил и покосился на изгнавшего его траджа, затем неловко подпрыгнул, упал, распластавшись на брюхе, и пополз к Глебу Гурову. Но маленькому мохнатому уродцу не везло в этот вечер. Безликое существо рядом с Глебом вздрогнуло, проснулось, вспыхнуло бледно-розовым свечением, почувствовав опасность.
Традж Полины воззрился на своего злейшего врага – бульвайка. Оба они заботились о своих подопечных, каждый по-своему. Если в природе траджа было помогать человеку отыскивать цели и надежды внутри себя, то бульвайки помогали людям находить цели вовне. Человек, рядом с которым находился бульвайк, становился завистливым, ему всегда всего было мало, он всегда хотел большего, стремился к этому, прилагал все силы, что у него были, наполняя свою жизнь стремлением и внешним смыслом. Что же касается людей, рядом с которыми находились траджи, они были аморфны, спокойны, их устраивало положение дел, они радовались тому, что у них уже есть, и редко помышляли о чем-то большем, если, конечно, рядом не появлялся бульвайк. Так начиналась та самая многовековая борьба траджей и бульвайков, исход которой предугадать было невозможно.
* * *
Традж Полины не знал, что бульвайк Глеба Гурова уже послал к девушке своих соплеменников. Не знала этого и Полина, не чувствовала. Лишившись азоля, она мечтала лишь об одном – исправить ошибки молодости.
– Ты все правильно делаешь, – говорил традж, когда она позвонила сестре Рите и договорилась встретиться. – Тебе скоро двадцать пять. Нужно браться за ум, строить свою жизнь. Кто, как не старшая сестра поможет и даст совет…
Именно так и сказала Полина при встрече.
– Ты хочешь, чтобы я познакомила тебя с мужчиной? – растерялась Рита.
Она долго мерила подозрительным взглядом сестру, с которой в последние годы почти не виделась, не общалась. Два траджа, Риты и Полины, смотрели друг на друга так же недоверчиво. Но в отличие от сестер им не нужны были уловки. Они делились друг с другом всем, что знали о своих подопечных, их сокровенными тайнами и желаниями, чтобы впоследствии уберечь эти хрупкие судьбы. И ради того, чтобы мечта человека, рядом с которым они находятся, продолжала жить, каждый из них готов был на что угодно. Любой обман, любая хитрость, лишь бы уберечь человека от крушений надежд, от боли, от страданий, которые сулит ему действительность… Но у траджей всегда был противник – бульвайк.
Он появился, когда Полина вернулась домой – бледно-розовый силуэт, вспыхнувший рядом совершенно внезапно, заполнив сознание гордыней.
– С такой внешностью, как у тебя можно получить гораздо больше, чем есть у твоей сестры, – сказал бульвайк.
Полина задумалась на мгновение, вспоминая семью Риты, затем осторожно кивнула. Находившийся рядом традж молча взирал на противника, уступив первый ход.
– В твоем возрасте у твоей сестры уже были муж, дети и свой дом, – сказал бульвайк.
– Зато ты свободна, – возразил ему традж. – Ты независима. Ты вольна поступать так, как ты хочешь. А она нет.
– Но ты можешь иметь все то, что имеет сестра.
– У тебя и так уже все есть.
– Но у нее есть больше! Вот почему она смотрит на тебя сверху вниз. Всегда смотрела и будет смотреть.
– Она просто переживает за тебя.
– Ты красивее ее, и она завидует тебе…
– Чему завидовать? Я все еще живу с родителями, – тихо сказала Полина.
– И они любят тебя больше, чем сестру, – сказали традж и бульвайк в один голос.
– Но всегда приводят ее мне в пример, – грустно подметила Полина.
Она выключила свет и легла в кровать. Традж и бульвайк молчаливо замерли возле нее, позволяя заснуть и не мучиться всю ночь. Как-никак они оба заботились о ней, только каждый делал это по-своему.
* * *
Глеб Гуров не вспоминал Полину. Если молодая любовница решила расстаться, так тому и быть. Он уже давно получил от нее все, что хотел. Получил от ее тела. Как человек она его не интересовала. Молодая и глупая. Именно так говорил ему бульвайк. Говорил намного раньше, чем Полина решила поставить крест на этих отношениях. Говорил, потому что заботился о Глебе, оберегал его, заранее предвидя финал этой истории. Благодаря этому сейчас, когда Полина вычеркнула себя из его жизни, Глеб Гуров не остался один. У него была Лизавета Степченко – зрелая замужняя женщина из высшего общества, куда Глебу Гурову путь был закрыт. Но именно это и подкупало в Лизавете – красота, высокое положение, ум. Эта женщина могла выбрать себе в любовники кого угодно, но выбрала его. Об этом говорил ему бульвайк по несколько раз на дню, заставляя гордиться собой. Но потом этого стало мало. Мало для бульвайка. Мало для Глеба Гурова. Несколько раз в месяц Лизавета приходила к нему домой, проводила с ним пару часов, а затем исчезала в вечерних сумерках.
Встречи с Лизаветой несли нечто большее, чем мог себе представить Глеб Гуров. Каждую проведенную с ней ночь он чувствовал себя другим человеком, понимал это, но не мог объяснить. Что-то менялось внутри него, словно какая-то часть его беспокойного сознания ретировалась при виде этой женщины. Это происходило потому, что находившийся рядом с Лизаветой демон делал бульвайка беспомощным, лишал его сил. И даже после, когда демона не было рядом, бульвайк долгое время оставался слабым. Что до демона, то он даже не замечал существо. Для него это был не более чем безликий силуэт, ореол которого неизбежно погаснет. Ни один традж, ни один бульвайк не мог в одиночку противостоять ему. Опекаемый ими человек неизбежно оставался один. Таково было положение вещей. Там, где жили ангелы и демоны, не было места траджам и бульвайкам.
Но бульвайк Глеба Гурова не собирался сдаваться. Он сам выбрал эту женщину, потому что рядом с ней был демон. Выбрал, желая испытать себя. Испытать весь свой род. Он жаждал борьбы и собирал для этого соплеменников, приводил их к Глебу Гурову. И вместе они строили план грядущего сражения, надеясь, что беспечность демона сыграет с ним злую шутку.
Это был дерзкий замысел, который сводил Глеба Гурова с ума. Бульвайки превратили его в пешку. Их собиралось все больше и больше. Они шумели и галдели. В голове творился хаос. Чем настойчивее Глеб Гуров пытался не думать о Лизавете, тем больше мыслей о ней заполняло его сознание. Он вспоминал ее, когда ехал на машине, вспоминал, когда ложился спать, вспоминал во сне. Она была повсюду. Слишком многое напоминало о ней. Здесь они познакомились. Здесь она сидела, когда он сделал ей первый комплимент. Здесь они занимались любовью. Здесь просто молчали, потому что это был один из тех моментов, когда слова совсем не нужны…
Глеб Гуров понимал, что она никогда не будет принадлежать только ему, что он для нее всего лишь увеселительный аттракцион, посетить который можно в свободное время, но… В памяти всегда всплывало что-то нежное, теплое, чувственное, убеждая его, что он нужен ей. В конце концов Глеб Гуров запутался. Пытаясь разобраться в себе, он зашел в тупик и там отыскал новое объяснение, почему он не может не думать о Лизавете. Он не любил ее – это факт. Воспоминания о ней грели сознание, но в тоже время, они затрагивали самолюбие. Она смеялась над ним, использовала его и делала это с целью, понятной лишь ей одной. Глеб Гуров спрашивал себя, что мешает ему просто забыть ее, вычеркнуть из своей жизни, как одну из тех, что были прежде. Это чувство сжигало изнутри. Ему мало было уйти в тень, мало было оставить Лизавету одну. Он хотел отомстить ей, заставить ее чувствовать тоже, что чувствует он – унижение, предательство. Иногда Глеб Гуров спрашивал себя, что будет потом, после того как ему удастся реализовать задуманное. Ответ всегда был один – тогда, возможно, он простит Лизавету.
