— Что случилось? Или судья решил вернуться в город?
— Нет, — сказал Икрам, — я решил вернуться, чтобы передать тебе опасный разговор, который я случайно услышал. Наши верблюды встретили возле старого колодца Ак-Рамаз караван с новым судьей. Ох, какой он толстый — в два раза шире Абдуллы!
И погонщик Икрам рассказал и о беседе толстого и тощего, и о длинноносом шпионе Абдурахмане, который будет добиваться дружбы Насреддина, и о многом другом.
Он не забыл сказать и о том, что ему пришлось совершить обман, выдав себя за укушенного змеей.
— Ведь иначе Абдурахман добрался бы до города намного раньше, чем я, — оправдывался Икрам. — Пришлось солгать.
— Богатые люди лгут постоянно. Бедным ложь ни к чему, — сказал Насреддин. — Но ведь иногда приходится биться с врагом его же мечом. В сражении всякое случается. Будем считать твою ложь военной хитростью… Ведь начинается большая битва. Враги роют могилу мне, но хоронить в ней мы будем их!
История третья, повествующая о том, как проходил тайный сговор в доме богача Абдуллы, как думали расправиться с Насреддином заговорщики и на нем они в конце концов порешили
“Если орлы-стервятники собираются в стаю — быть беде”.
Из примет охотников-уйгур
Жадного богатея, бая Абдуллу, в городе никто не любил. Богачи, которые были победнее, завидовали ему. Родственники не могли дождаться, когда бай испустит дух и им достанется наследство. Ну, а среди бедняков не было человека, которому бы Абдулла не учинил в жизни какой-либо гадости.
У Абдуллы было много своих лавок на базаре, ему принадлежали две чайханы; вместе с Нурибеком он владел караван-сараем. Целые дни бродил Абдулла по городу — от одного своего заведения к другому. Тяжело дыша, подобрав полы халата, богач плелся по солнцепеку и бормотал:
— Все хотят меня обмануть, все хотят меня разорить… Хоть бы кто-нибудь пожалел меня, сироту!
Так как баю было больше шестидесяти лет от роду и родители его давно умерли, то он мог со спокойной совестью называть себя сиротою.
«Пожалел бы ты сам себя, — говорили ему, — ведь ты уже старик! Нельзя же тебе жить так, как ты жил в молодости! Время берет свое…»
«Нет! Не свое оно берет! А мое! Мое! Мое! — брызгая слюной, кричал Абдулла. — Время — вор! Оно взяло себе мою силу, мою молодость, мои годы! Все кругом хотят разорить меня, сироту! И те, кто не платит долгов! И те, кто берет в долг! И те, кто не хочет иметь со мною дела!»
И Абдулла спешил дальше, высматривая по дороге, не угостит ли его кто пиалой чая или миской плова.
Скаредностью своей богач досаждал больше всего беднякам. Самым великим удовольствием Абдуллы были нравоучения. Он приходил в какую-нибудь бедную семью — стремясь попасть в то время, когда все сидят за едой, — и, кушая за двоих, начинал поучать гостеприимных хозяев:
«Не поголодать — сытости не понять. Для бедняка и плов — еда. Вот я богат, а вы бедны. Почему аллах сделал так? Потому что я всю жизнь работаю на себя и на аллаха, а вы работаете на кого-нибудь и забываете о боге. Если аллаху будет угодно и если я этого захочу, мои лавки не будут больше вам отпускать товаров в долг. И вы все умрете с голоду… Дайте-ка мне еще плова… Вот как… Но пока вы меня и аллаха уважаете, живите… Вот ты, Мукум, — портной. Почему ты нищ и плов твой не плавает в жире? Ведь если бы ты думал об аллахе, то выкраивал бы из каждого куска материи что-нибудь и для него. Потом мулла помолился бы пророку и испросил бы у аллаха благословения на дележ оставшихся кусков. Часть аллаху, то есть мулле, часть тебе. Помни, Мукум, я бесплатно даю тебе великий совет: если ты не будешь заботиться о себе, то аллах не будет о тебе заботиться. Подумай об этом, а пока положи-ка мне еще плова…»
«О премудрый Абдулла! — отвечал портной, с грустью смотря на добытый с превеликим трудом ужин, который так быстро исчезал в ненасытном брюхе богача. — Однажды я оставил себе кусок сукна. И после этого мне каждую ночь снилось, что изо рта моего выросло Дерево, а на его ветвях висит украденная мною материя. Я отнес это проклятое сукно…»
«Мулле? — ревниво опросил Абдулла. — Чтоб он помолился за тебя? Весь кусок? Зря, хватило бы ему и половины…»
«Нет, я отдал все заказчику», — продолжал Мукум.
«Ты умрешь бедняком, и дети твои тоже будут нищими», — вытирая жирные руки о халат, усмехнулся сытый Абдулла.
Но с появлением Насреддина Абдулла уже не мог так спокойно заходить в дома своих должников. Стоило только богачу сесть за стол, как появлялся — что за чудесное совпадение! — этот нечестивец ходжа.
«Шел мимо, — пряча усмешку в бороду, говаривал Насреддин, — решил проведать старых друзей… О, аллах милостив! Какая встреча! Сам щедрый из щедрейших снизошел до посещения этой скромной хижины!»
О том, что за ним прибежал младший сынишка хозяина и позвал «спасать от Абдуллы», Насреддин, конечно, умалчивал.
Про встречи Насреддина с Абдуллой рассказывалось очень много историй. С особым удовольствием друзья ходжи вспоминали посещение Насреддином дома Абдуллы.
Бай решил во что бы то ни стало восстановить в городе прежнее положение, когда он мог беспрепятственно делать все, что вздумается, и не бояться какого-либо подвоха со стороны вездесущего ходжи. Для переговоров бай пригласил Насреддина к себе.
Дом Абдуллы был велик и неуютен. Скупец жил в одной комнате, а остальные пустовали. Одноухий слуга являлся и сторожем, и ключарем, и поваром, и уборщиком. Тем не менее Абдулла любил повторять, что его дом лучший в городе и что его слуги не уступают слугам самого великого эмира.
Долго Абдулла водил Насреддина из комнаты в комнату. Богач надеялся, что на ходжу произведут впечатление просторные залы и витиеватые, как клубки змей, коридоры.
— Вот зал, где пировали беки, — сказал Абдулла, вводя ходжу в одно из запыленных помещений. — А теперь это моя столовая!
Насреддин внимательно оглядел зал и стал набрасывать его план на глиняной дощечке.
— Теперь ты тоже заведешь у себя в доме такую же столовую? — с издевкой спросил Абдулла.
— Да, — важно сказал Насреддин. — Она мне понравилась. Ведь что разоряет человека? Еда. А твоя столовая так устроена, что обеда тут ни за что не увидишь.
— Никто не скажет, что я скуп, — насупился Абдулла. — Раз уж я пригласил тебя на обед, то мы будем есть… Эй, кто там!
И богач важно хлопнул в ладоши. Одноухий слуга принес большую миску кислого молока.
— Нам, старикам, много есть вредно, — сказал Абдулла. — И жирная пища вредна.
Совершив омовение, Насреддин подсел к миске. Но и тут жадный Абдулла остался верен себе: он провел посреди миски, прямо по молоку, черту.
— Я на свою часть насыплю сахару, — сказал он, — потому что так мне посоветовал лекарь. Сахара у меня мало, а ты человек здоровый, ты можешь есть и так…
Ходжа, ни слова не говоря, вынул из кармана небольшую бутылку, сделанную из сушеной тыквы, и приготовился вылить ее содержимое в молоко.
— Что это? — забеспокоился Абдулла.
— Уксус, — ответил Насреддин. — Но не беспокойся — я буду лить его только на свою половину.
— Но ведь все молоко будет испорчено! — застонал бай.
— Тогда давай сыпать сахар в середину, — убирая бутылку, сказал ходжа.
И жадный богач, проклиная в душе тот час и ту минуту, когда он решил позвать Насреддина, вынужден был подсластить всю миску. И только тогда выяснилось, что бутылка ходжи была пустой.
Все время, пока Насреддин ел, бай приговаривал:
— Не ешь так много! Лекарь говорил: сердце будет болеть.
— Чье сердце? — весело отзывался ходжа. — Твое? А через несколько дней ходжа опять нашел повод посмеяться над байской скупостью. Погонщик Икрам занял у одноухого слуги котел для плова. Через день он вернул заглянувшему в дом Абдулле не только котел, но и маленькую жаровню.
— Это дочка твоего котла! — сказал ходжа, присутствующий тут же. — Раз котел твой, значит, и жаровня твоя.
Абдулла был так рад неожиданному прибавлению семейства, что даже забыл спросить, остался ли в доме плов на его долю.
Через несколько дней Икрам снова взял у одноухого котел.
А когда бай зашел за ним, то Насреддин — вот ведь какое совпадение: опять ходжа в этот момент очутился у Икрама! — сообщил, что котел Абдуллы умер.
— Да что ты говоришь? — заорал Абдулла. — Или шайтан в тебя вселился? Разве медный котел может умереть?!
— Если ты поверил, что у котла могла появиться дочка, так почему же ты не веришь, что он может умереть? — пощелкивая по бородке, ответил Насреддин.
Абдулла, так и не получив назад котла, кинулся домой и сутки не показывался на улице. Планы расправы с ходжой не давали ему покоя. На следующую ночь одноухий слуга оповестил муллу, караван-сарайщика Нурибека, толстого судью, Улымаса, — сборщика податей, Шарафа — чайханщика и купца-ростовщика Керима о тайном собрании в доме Абдуллы.
