— Болезнь волоса, — ответил Шараф, кося глазом в сторону лекарей.
— О великий аллах! — воздели руки вверх лекари и Абдурахман.
— Я ел лед с хлебом, — продолжал заученной скороговоркой Шараф. — Я…
— А ел ты за свои деньги или за чужие? — спросил вдруг Насреддин.
— Меня угощали, — ответил Шараф.
— Вот ты другой раз и не забывай: угощенье чужое, а живот-то свой! — сказал ходжа. — А болезнь волоса — это болезнь ишаков. Значит, тебя нужно лечить по-ишачьему. Прежде всего тебя надо перенести из дома во двор, в стойло. Затем два дня кормить овсом… Послушай, Шараф, тебе не кажется, что ты выздоравливаешь?
— Да, — сказал чайханщик, — я себя значительно легче чувствую… — И он погладил лысую, как коленка, голову.
— Может быть, я пойду к другим больным? — спросил Насреддин.
— Спасибо тебе, ходжа, за помощь, — отозвался Шараф — я уже выздоровел… почти… Как говорят мудрецы: когда знаешь причину болезни, это значит — ты наполовину здоров…
Когда Насреддин вместе со всеми вышел от чайханщика, его уже ждал на улице ишак в богатой сбруе.
— Мне приказано отвести тебя к больному Улымасу, — сказал слуга ходже.
— Правильно! Сборщик податей живет далеко, — взобрался на ишака Насреддин, — а мои старые ноги уже плохо ходят.
— Но почему ты сел задом наперед? — спросил Абдурахман. — Ведь это неудобно.
Насреддин задумчиво пощелкал пальцем по бороде:
— Каких страданий не примешь ради вежливости! Ведь если сесть как следует, то я буду ехать спиной к вам. Если же вы пойдете впереди, а я поеду сзади, то вы будете спиной ко мне. А когда я сижу так, может обижаться только осел.
И, подмигнув длинноносому, ходжа затрусил вдоль улицы.
По дороге к Насреддину то и дело обращались лекари, стараясь уличить ходжу в слабом знании великого искусства врачевания.
Насреддин отделывался шуточками.
Так, например, ходжу спросили: не знает ли он для лечения глаз иного средства, кроме капель?
— Когда у меня болели зубы, — лукаво ответил ходжа, — то я не находил лучшего средства, как вырвать их.
Потом лекари остановились возле полноводного арыка.
На берегу сидели мальчишки и болтали ногами в воде.
Вода тихо струилась, ветерок рябил ее, ребятишки смотрели-смотрели в арык, да и заспорили.
— Наши ноги перепутались! — сказал один.
— Это мои! — показывая на колеблющееся отражение в воде, кричал другой.
— Как же мы разберемся теперь, какие ноги чьи? — всхлипнул третий.
Лекари остановились на берегу и стали придумывать способ, как узнать, кому принадлежат ноги.
— Вахоб, — обратился к охотнику ходжа, — помоги детям найти свои ноги. — И он так красноречиво прищелкнул пальцами, что мальчики насторожились.
А когда охотник дал первому мальчишке щелчок по затылку, то вся компания вскочила на ноги и быстро! умчалась прочь от арыка.
— Вот каким способом можно найти ноги, — сказал, Садык лекарям.
— Но так не поступают настоящие ученые, — оправдывались лекари. — Ученый должен сначала найти объяснение происшедшего, затем…
— А как найти объяснение странной болезни Улымаса? — спросил ходжа.
Понуро шагавший подслушиватель оживился: а вдруг кто-то сообщил Насреддину заранее о болезнях! Абдуллы, Шарафа и Улымаса? Тогда понятно, почему ходжа так легко обходит ловушки!
— Откуда ты знаешь, о учитель, — залебезил длинноносый, — что уважаемый сборщик податей болен странной болезнью? Может быть, тебе уже кто-нибудь сказал что-нибудь?
— Сегодня странный день, — прищурился ходжа. — Болеют только богатые, и болезни у них странные. Я уверен, что и Улымас страдает от необычного недуга…
Абдурахман изобразил на лице своем полное недоумение и даже удивленно покрутил носом. Лекари, великолепно слышавшие разговор, сделали вид, что поглощены своими мыслями.
Насреддин понял, что отгадал. И к нему вернулось веселое настроение: странных болезней, вроде тех, которыми были «больны» Абдулла и Шараф, он никогда не боялся.
Слуга Улымаса, драный и худой, молча шагал рядом с ишаком.
— Сколько тебе платит Улымас за работу? — спросил его чеканщик Садык.
— Он мне ничего не платит. Только одевает и кормит.
— Если он тебя так же кормит, как одевает, — усмехнулся Вахоб, — то почему ты еще не умер с голоду?
Слуга Улымаса хотел что то ответить, но в это время ишак свернул за угол и очутился возле дома сборщика податей.
Улымас жил на самом краю города. Дом его стоял среди сада, к которому примыкал большой загон для скота. Ведь сборщик податей часто вместо денег берет налог натурой — баранами, овцами, коровами, даже лошадьми и верблюдами. И прежде чем отправить скот в стада великого эмира или пресветлого бека, Улымас старательно отбирал лучших баранов, овец, верблюдов и оставлял их себе. Он заменял породистого барана каким-нибудь недокормленным барашком и радостно потирал руки.
Ходжа знал, что Улымас, несмотря на тучность и дородность, человек сильный, здоровый. Поэтому Насреддина интересовало: что же за болезнь придумали ему Абдулла и лекари? Очевидно, они надеялись на то, что ходже не удастся «вылечить» его так же легко, как Абдуллу и Шарафа.
«Болезнь» оказалось сложной и редкой — именно одним из таких недугов, которые больше всего и любил «врачевать» Насреддин: Улымаса терзали… грехи.
— Все горит, — жаловался он, — все болит… Грехи меня гложут. Очень мне нехорошо!
— Садык, — обратился Насреддин к чеканщику, — у тебя с собой волшебный бурдюк?
Садык догадался, что «волшебным» ходжа называет самый обыкновенный кожаный мешок для вина, который чеканщик носил постоянно с собой вместе с инструментами. В бурдюке обычно Садык держал воду для питья — иногда ведь приходилось работать в таких местах, где нет колодцев.
Насреддин встретил чеканщика как раз в тот момент, когда тот направился к колодцу за студеной водой, а так как Садык пошел сопровождать ходжу, то бурдюк так и остался пустым.
Вместе с Вахобом Садык поднес бурдюк Насреддину.
— Дуй что есть мочи в этот мешок! — сказал ходжа Улымасу. — Чем больше ты будешь дуть, тем больше грехов из тебя выйдет. Дуй изо всей силы! Ты покраснеешь, тебе будет трудно, но зато ты избавишься от тяжести внутри… Только дуй очень сильно, иначе в тебя войдут все те чужие грехи, которые сидят в бурдюке.
Улымас дул, дул, дул до тех пор, пока весь не побурел от натуги и на лбу у него не показались градины пота.
— Еще! — кричал Насреддин.
— Еще! Сильнее! — кричал Вахоб и Садык. Бурдюк надулся, стал похож на большую дыню. Улымас задохнулся, вытаращил глаза и без чувств повалился на пол.
Лекари с ненавистью смотрели на ходжу. Абдурахман осунулся, и казалось даже, что нос его от огорчения стал еще длиннее.
— Ну, еще будем дуть? — невинно спросил ходжа, когда Улымас немного отдышался.
— Нет! — злобно посмотрев на лекарей и Абдурахмана, отрезал сборщик податей. — Так и умереть можно… Я чувствую себя хорошо… Все грехи вышли…
— Ну, кто еще сегодня болен в городе? — сказал Насреддин. — Может быть, верный слуга аллаха, мой друг мулла? Или почтенный Нурибек, владелец караван-сарая? Или…
Ходжа, лукаво щурясь, перечислил еще нескольких местных богачей.
Выяснилось, что все здоровы и в помощи Насреддина не нуждаются.
— Тогда я пойду доедать свой плов, — объявил Насреддин.
* * *
Как и договорились ночью, в том случае, если ходжа успешно справится с врачеванием, Абдулла попробует одержать победу над ходжой в споре. Поэтому, не успел ходжа поесть и выйти на улицу, как бай Абдулла вышел ему навстречу.
Они встретились возле чайханы. Бай был настроен весьма воинственно.
— Я хочу спорить с тобой на что угодно и о чем угодно, — молвил Абдулла.
— Спорить, так спорить. На пять баранов, — сказал ходжа. — Кстати, как чувствует себя мой друг мулла? Я что-то его давно не встречаю на улицах…
— Какое мне дело до него! — отмахнулся Абдулла.
— Давай поспорим, что я поведу тебя к колодцу и ты вернешься назад, так и не напившись воды? — щелкнув себя по бороде, сказал Насреддин.
Абдулла подумал — нет ли тут подвоха? — и согласился:
— Но ты не должен сажать меня в мешок, связывать…
— Пальцем не трону! — поклялся ходжа.
— Готовь баранов! — захихикал Абдулла. — Идем! Не теряя времени, спорщики поспешили к колодцу.
Но едва они подошли к воде, как Насреддин хлопнул себя по лбу и рассмеялся:
— Ну и дураки мы! А свидетели?
— Какие свидетели? — удивился бай.
— Обычные. Как же иначе мы установим, кто выиграл?
— Правильно, — согласился Абдулла. — Пойдем в чайхану, возьмем кого-нибудь.
И спорщики вернулись к чайхане. Едва только они переступили ее порог, как Насреддин сказал:
