Мальчикам казалось, что это наваждение. Георг шел на цыпочках. словно боялся, что звуки его шагов разрушат колдовские чары. Фабиан, с трудом веря, что это реальность, совсем присмирел, а Эрик, забыв обо всем на свете, целиком погрузился в этот сказочный мир. Граф шел впереди и, таинственно улыбаясь, любезно со всеми подробностями рассказывал дворцовые анекдоты. У одной из дверей он остановился и распахнул ее настежь. Мальчики увидели комнату, вид которой поражал запущенностью и неухоженностью. Все было серо от пыли и опутано паутиной.
— Комната Карла XI. Он останавливался здесь во время медвежьей охоты на меларенских островах. Пришла в запустение после редукции[36] — позорное пятно на нашей истории.
Потом они прошли в маленький нарядный кабинет с креслами, обитыми розовым в цветочек шелком, и граф указал на женский портрет:
— Моя прабабка, прекрасная женщина, выдающаяся личность, жила в Париже. Имела поклонников в восьмидесятилетнем возрасте, совсем как Ниной де Ланкло. Жила бы и теперь, если б не помешала проклятая гильотина.
Граф вздохнул и, опять улыбнувшись какой-то дьявольской улыбкой, сказал будничным тоном:
— Теперь мы спустимся в средневековье.
Он собственноручно взял фонарь, огромную связку заржавленных ключей и повел мальчиков вниз по широкой дворцовой лестнице.
— Этот дворец построен в 1654 году на фундаменте старой крепости, где мои предки — морские разбойники — жили четыреста лет. Могу заверить вас, господа, что это была шайка отъявленных негодяев, — граф оглядел мальчишек насмешливым взглядом.
Они прошли по узкой лестнице с низким сводом, потом миновали винный погреб и двинулись по узкому ходу с кирпичными стенами. Потом граф открыл огромным ключом старую массивную дубовую дверь с ржавыми накладками и скрипучим замком, и мальчики нерешительно вошли в большой сводчатый погреб. Красный огонек фонаря беспокойно заплясал на стенах, сложенных из крупных каменных блоков, покрытых пятнами плесени, словно подземным снегом.
— Это помещение было долго замуровано, — пробормотал граф, рассеянно играя связкой ключей. — Когда мой прадед велел взломать стену, здесь нашли женский скелет. Судя по дворцовому архиву, она ждала младенца, когда ее замуровали. Очевидно, сия жестокая насильственная мера лишила мой род жизнестойкой побочной ветви.
Мальчики стояли молча, уставясь на эту низкую и мрачную пещеру. Металось, полузадушенное спертым мертвым воздухом, пламя фонаря.
Внезапно огонь исчез, и тяжелая дубовая дверь захлопнулась с леденящим душу грохотом.
Георг тут же ринулся туда, где должна была быть дверь, но наткнулся на Эрика, и тот с криком упал. Фабиан был уже у двери и колотил изо всех сил по толстым дубовым доскам, но ответом ему было лишь эхо в кирпичном коридоре.
Георг поднял плачущего Эрика и вместе с ним стал ощупью пробираться к двери.
— Это вы, господин граф?. — спросил он, коснувшись рукой чьей-то спины.
— Нет, это я, — хрипло пробормотал Фабиан. — Этот чертов хвастун удрал и захлопнул за собой дверь. Теперь мы у него в руках. Нужно же было этому дураку Эрику говорить свое настоящее имя. Он сразу догадался, кто мы такие, — по его лицу было видно.
— Да нет же, это просто шутка, неужели ты не понимаешь? — возразил Георг и крепче сжал руку Эрика. — Он просто шутник. Скоро он вернется назад. Давайте сядем и прислонимся спиной друг к другу. Не надо кричать, он стоит себе за дверью й смеется над нами.
Они уселись на полу и молча уставились в темноту.
— Послушайте, господин граф, — немного погодя храбро начал Георг, — неужто вам не наскучило стоять там одному? Неужто вы не устали? Войдите к нам сюда на минутку.
Ответа не было.
— Граф, миленький, — продолжал Георг, — мы здесь замерзли. На Эрика напала икота, ему надо выпить стакан воды.
Тишина.
Терпение Георга начало иссякать:
— Что же вы не слышите, граф, что мы хотим выйти отсюда? Нам нужно плыть домой. Папа с мамой велели нам вернуться к вечеру!
Ответом по-прежнему было молчание. Оно становилось ужасным. Темнота, словно тугая повязка, давила на глаза. Мальчики ощутили себя погребенными заживо.
Эрик начал плакать, беспомощно и жалобно, но Фабиан ущипнул его и велел заткнуться.
Пошарив в карманах, Георг достал спичечный коробок и стал зажигать одну за другой спички, а Фабиан ползал в поисках какого-нибудь железного предмета, чтобы взломать замок. Но на глиняном полу ничего не было. Спички скоро кончились, и мальчики снова сидели, уставясь в черную, как уголь, пустоту.
Вдруг у Георга по спине пробежал холодок. А вдруг граф заболел, упал в обморок, вдруг с ним случился удар? Может, он лежит мертвый в этом коридоре? А ведь он спустился в подземелье один, без слуг!
Но когда он поделился своими подозрениями с Фабианом, тот возмутился.
— Чего выдумал! — закричал он, уверенный только в том, что за ними сейчас придет ленсман[37].— Зачем только вы заманили меня сюда? Это все ты придумал дурацкую прогулку на яхте. Ты один во всем виноват.
Георг не стал оспаривать эту ложь. Другая, еще более страшная мысль ударила его черной молнией. Он вдруг вспомнил дикую болтовню пчеловода. А что, если его двоюродный братец — граф — тоже сумасшедший? Почему он спустился сюда без слуги? Зачем он сам взял фонарь и ключи и прокрался вниз вместе с ними сюда, в глубину, в тайное подземелье?
Эрик, очевидно, почувствовал, как задрожала рука брата, и снова начал плакать. У Георга не было сил успокаивать его. Он сидел, молча прислушиваясь к темноте, и думал с отчаянием: «Будь у меня при себе даже туманный рупор, все равно никто бы не услышал мой крик за этими толстыми стенами».
Наверное, о чем-то подобном думал и Фабиан: он несколько раз вскакивал и ходил взад и вперед, скрипя зубами от злости и страха. Приключение становилось непонятным и страшным, как тяжелый удушливый сон.
Сколько просидели мальчики в этой кромешной тьме, они не знали, и когда внезапно между дверью и стеной возникла светлая щель и послышались шаги в коридоре, они не сразу в это поверили.
— Выходите по одному! — рявкнул незнакомый голос.
Первым выскользнул в приоткрытую дверь Фабиан. Следом за
ним Георг хотел вытолкнуть брата, но от сильного удара упал назад, в темноту, а перепуганный Эрик остановился на пороге, не смея сделать и шага.
— Следующий! — раздался тот же голос.
Теперь Эрик вышел, шатаясь, закрывая глаза рукой от резкого света. Георг остался один в темноте. Когда настала его очередь, чьи-то железные руки схватили его, завязали глаза тугой повязкой и повели по каким-то лестницам, длинным коридорам и ввели в комнату с портьерами, шелковые кисти которых мягко погладили Георга по щекам. Здесь его усадили на стул, и голос графа знакомо прокартавил:
— Прочь повязки!
Яркий свет ударил в глаза, и Георг не сразу разглядел Эрика и Фабиана. Мальчики сидели за большим, по-праздничному накрытым столом. Люстры лили мягкий свет на столовое серебро, на выстроившиеся по росту граненые рюмки и бокалы, покрытые пылью бутылки, лежавшие «на брюхе» в плетеных корзинах. А за каждым стулом стоял, с трудом сдерживая смех, лакей в шитой золотом ливрее.
В центре стола сидел граф во фраке с крестом и звездами на лацкане. Довольно потирая руки и улыбаясь, он приказал подать Consomme de volaille a la duchesse d'Orleans[38].
Но перемена декораций была слишком резкой. Мальчики еще не могли прийти в себя и испуганно косились на важных лакеев. Суп застревал у них в горле.
Граф поднял бокал вина.
— Надеюсь, господам пришелся по вкусу мой маленький сюрприз. Добро пожаловать в Толлерё! Я пью за вас, профессор, за вас, бандит и тенор!
Теперь, оправившись от потрясения, мальчики почувствовали, что голодны как волки, и с жадностью набросились на Filet de Turbot en mayonnaise[39], а после на en Selle de veau а Г Ecarlate[40] с Chateau MoAton d'Armailhacq[41] 1890 года.
Георг быстро обрел дар речи, вежливо отвечал на вопросы хозяина и сквозь набитый рот рассказывал, каково им было сидеть в подземелье.
Граф, которому прескучили парадные обеды, едва притрагивался к пище. Он с завистью и восторгом смотрел на уплетающего за обе щеки Эрика и на бандита, который оказался настоящим обжорой.
Потом граф, постучав о бокал, произнес импровизационную речь:
— Высокочтимые друзья! Я благодарю счастливый случай, который привел сюда, в старый зал дворца Толлерё, трех интересных индивидов. Господин профессор, я, прежде всего, обращаюсь к вам. Пусть меня простят за то, что я хочу бросить взгляд в будущее, которое у вас будет особенно блестящим. Я вижу, как вы еще в расцвете лет, достигнув вершин науки, под вздохи восторженных придворных дам принимаете из рук монарха заслуженную Нобелевскую премию за эпохальный труд, скажем, например, о паразитах в кишечнике гусениц.
