Тем не менее неохотно Гопал шел на истагости. Тревога, которую поселил в нем мистик, не исчезла со снами этой ночи. Даже Нимаи, одетый в лучшую свою хлопковую тунику серого цвета, заметил его беспокойство. Было ясно, что-то волновало Гопала, когда они встретились возле зала собраний. Гопал не склонен был обсуждать это.
Пока они стояли снаружи здания, построенного много лет назад для таких собраний его дедом, Гопал заметил, что пальмовые листья на старой крутой крыше нуждаются в замене. Здание было не более чем еще одним глинобитным строением, но оно выдержало испытание жарой и муссонами. То же самое можно было сказать о любом другом здании в Голоке. Неожиданно ему показалось, что все нуждается в ремонте, как будто та искра, которая дает жизнь всему, даже неодушевленным предметам, была погашена.
Дело было не только в этом, многое изменилось со вчерашнего вечера. Знакомые вещи казались ему чужими. Он видел свою деревню как будто в первый раз. Может быть, все дело в этой странной туче, которую он видел вчера вечером. Не висит ли она еще над деревней… над ним? Он посмотрел наверх, но небо было чистым.
Священники разговаривали с отцом о злом ветре крура-лохана или что-то вроде этого. Может, ему следовало быть более внимательным. Считалось, что это черный ветер из Била-свагры. По поверьям, он приносит засуху и голод, меняет погоду, отравляет всех, кто вдохнул его, даже животных. Старики называли его космической болезнью, заразой, распространяющейся по Бху-мандале. Лишь однажды почувствовав его дыхание, королевство могло быть очищено посредством совершения видхи — ритуалов, предписываемых Законами Ману. Но Била-свагра была опечатана после войны с дэвами.
В конце концов, почему он об этом думает? Это не его дело. Он хотел покинуть этот клочок земли, который его отец называет королевством. Он не просил о рождении в семье симхи. Карма определила его судьбу. Он сомневался…
Когда он вошел в здание, неожиданное облако тепла охватило его, заставив понять, как же холодно было снаружи… хотя уже была весна.
Зал был пуст, если не считать священников. Наружный свет падал сквозь отверстия в старой крыше, крытой пальмовыми ветвями. Расщепленные и покоробившиеся балки стояли, как посох старика, едва ли способный выдержать его вес. На другом конце комнаты, перед деревенским алтарем, священники деловито готовили утреннее подношение из риса, фиников и теплого молока с бананами. На алтаре располагались статуэтки большинства дэв: Господь Индра, Агни и Вайю; Варуна — хранитель морей и океанов; Висвавасу — держатель света и Чакра — правитель лон Бху. В центре стояло божество дэва, которому поклонялись симхи Голоки, четырехрукий Параматма. И едва видимая, если не знать где искать, шестидюймовая фигурка Бхуми, любимого божества Гопала, удобно устроилась среди остальных. Бхуми была его тезкой, ибо Бхуми часто принимала форму коровы, а «Гопал» означало «защитник коровы-матери».
Украшенный алтарь всегда вызывал у Гопала очарованность Кругом. Если размер вселенной связан с количеством голов ее создателей, то как же велика должна быть вселенная тысячеголовых созидателей? Эта мысль приводила его в смятение, но все равно он жаждал еще большего знания. Его вопросы не знали границ, в отличие от его жизни в Голоке.
Аромат плотного облака смолистых благовоний поднимался над алтарем. Зажгли топливо. Его мерцание рассеивалось на нелепой дымке благовоний, проливая из окон свет и освещая зал собрания, как маяк посреди деревни.
Начали входить жители деревни. Некоторые поодиночке, другие — небольшими группами. Приходящие с женами разделялись у двери. Мужья входили, смешивались с другими селянами мужского пола, а женщины усаживались снаружи. Закон запрещал женщинам принимать участие в истагости, и они приносили одежду для починки или медные сосуды для полировки, а некоторые баюкали младенцев.
Пока мужчины усаживались на грязном полу, Гопал занял свое место на платформе, на подушечке, слева от отца. Нимаи выбрал момент, чтобы выполнять желания своего отца, которому помогали сейчас занять место сзади. Отец Нимаи, Сахадева, навсегда изменился, с тех пор как его жена была убита зверем бакисурой. Бедняга был искалечен, пытаясь спасти ее; а потеря руки и ноги для фермера была хуже чем смерть. Теперь, неспособный работать, он вынужден был жить как судра, за счет симхи.
— Это обязанность симхи — заботиться о своих людях, — вспомнил Гопал слова отца.
Однако Сахадева полагал, что это его проклятье, и обвинил симхи в том, что тот не защищает деревню.
Наблюдать за тем, как Нимаи помогает отцу, было счастьем для Гопала. Он и Нимаи все равно были друзьями, несмотря на натянутые отношения их отцов. Он очень любил Нимаи: его младенческую невинность, его страх перед всем новым и необычным, его преданность как друга — даже если они и стояли на разных ступенях социальной лестницы и даже при том, что Нимаи не понимал его. Получив наконец разрешение отца, Нимаи сел в первых рядах, чтобы служить развлечением Гопалу.
Священник, стоявший неподалеку от входа, объявил:
— Хвала Падме, симхе Голоки.
Мужчины послушно поклонились.
С отстраненной искренностью запели они «Йа Падма», пока отец Гопала спускался в проход. Падма обошел жертвенник со свитой священников и занял свое королевское место на сане из шелковых подушек. Уважение, которое внушал присутствующим его отец, вызывало у мальчика чувство удивленного восхищения.
Будут ли люди так же кланяться ему, когда он станет симхой, спрашивал себя Гопал.
Пока его отец получал почести, мать Гопала была по закону вынуждена оставаться снаружи. Согласно традиции, ей позволялось занять специальное место у окна, ближайшего к ее мужу.
Также вынужденная оставаться снаружи, Китти протестовала, убежденная в том, что могла бы решать проблемы лучше большинства мужчин. Гопал знал, что Китти эти собрания нравились гораздо больше, чем ему. Закон законом, а он с удовольствием позволил бы войти… хотя бы разок, просто посмотреть на лица стариков и священников. Одна эта мысль заставила его улыбнуться. Что бы сказал на это Падма? Гопал внутренне засмеялся, а затем посмотрел вокруг, страшась сурового взгляда своего отца, но Падма разговаривал с мистиком и ничего не заметил.
Когда все уже выглядело готовым, Гопал ударил в небольшой медный гонг, призывая всех ко вниманию. Собрание неторопливо угомонилось, голоса стихли и последние селяне заняли свои места.
— Прадхумна из семьи Матиллы, — объявил его отец, — обращался с прошением к совету, поэтому он может говорить первым.
Прадхумна представлял второй класс Голоки — фермеров, ремесленников и скотоводов. Его семья всегда была уважаема и, если бы не его рождение в классе вайша, Прадхумна мог бы быть хорошим симхой. Прадхумна поднялся, опираясь на семейный пастуший посох, и приблизился к совету. Поскольку вайшам запрещено было носить тюрбаны, его голову защищал от холода капюшон из зеленых и белых полос — цветов его семьи. Выйдя в первые ряды собрания, он обнажил голову — таков был обычай — и обратился к совету:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
