коротко ответил. — Мои планы — это служение вам. Я выбрал служить вам и буду продолжать служить.
— Вартол сообщит об орденцах в кланы Эрзум и Кунг, верно?
— Не сомневайтесь, глава, сообщит. Но только когда вы покинете город. Сам привыкнув решать вопросы силой, он всегда держит в уме, что и старшие фракции действуют так же. Он действительно боится, что они тут же пришлют отряд, который просто и незамысловато нападёт на вас. Он не рискнёт навлечь на себя их гнев.
— Мой советник утверждает, что они не поступят так, ограниченные установленными правилами.
— Я тоже считаю, глава, что если они решат покончить с Орденом, то сделают это там, где их никто не увидит. Например, в Каменном Лабиринте.
— Там их сдержат зоны запрета.
— Которые не позволят вам вызвать Стража на помощь.
— И которые обойдутся им слишком высокой ценой — в зонах запрета нет никого лучше бывших орденцев. Я не зря столько сил потратил на то, чтобы их уговорить.
— Тогда примите мои сожаления, глава, о том, что с вами осталась лишь меньшая их часть.
Я кивнул, принимая его слова, проверяя его Верность и думая, должен ли я сообщить ему, главе Знающих семьи, о том, что все орденцы в итоге остались со мной?
Он всё понял, невозмутимо спросил:
— Глава не доверяет моей Верности? Я верен вам, моему главе Иралу, я верен моей новой семье Сломанного Клинка и не замышляю ни против вас, ни против неё, готов отдать жизнь ради будущего моей новой семьи Сломанного Клинка.
Вывернуть такое можно было бы, но не под тремя цветами Верности и Истины. И я решился, признаваясь:
— Озман, я ещё в прошлую встречу был поражён твоим умом. Ты, проснувшись после нашей первой встречи, из обрывков воспоминаний понял обо мне если не всё, то большую часть.
— Вы мне льстите, глава, — поклонился Озман. — Как показал сегодняшний день, я понял о вас лишь малую часть.
— Сейчас я хочу ещё раз испытать твой ум, — я подался вперёд, впиваясь в него взглядом, спросил. — Что ты ещё понял обо мне? Расскажи обо мне и моих планах.
— Глава испытывает меня? — наконец-то, показал хотя бы тень улыбки Озман. — Хорошо. Но я буду говорить прямо, глава, прошу не обижаться на меня.
Я усмехнулся за него:
— Значит, первое, что ты хочешь сказать — я обидчивый.
Озман прищурился:
— Нет, глава, это была лишь фигура речи. Вы не обидчивый, вы не забываете обидчиков. Обидчивые лелеют свои обиды, иногда ради них портя дело, вы же не позволите какой-то там обиде взять над вами верх, но обязательно отомстите тому, кто причинил вам зло. Вартол крупно ошибся, когда решил сломить вас, добавив стихии.
Я чуть скривил губы. Иными словами, Озман назвал меня злопамятным. Напомнил:
— Ошибся и ты, сказав, что, едва я склонюсь, он будет доволен.
— Не буду отрицать, лишь напомню, что я советовал вам продержаться не меньше пяти вдохов, и мой совет был дан исходя из неверной оценки вашей силы. Вы не продержались, сопротивляясь из последних сил, а поддались, решив, что хватит и решив, что хватит и одного колена. Вартол тоже это понял и вспыхнул злостью.
— Не буду отрицать, — вернул я ему его слова.
— Тот момент на многое открыл мне глаза, глава. Тот ваш взгляд, — Озман покачал головой, — я решил было, что сейчас всё рухнет и в городе начнётся сражение, но нет, через миг даже ваш взгляд изменился, стал именно таким, каким должен был быть в том положении. Но меня больше не обмануть, глава, один раз я уже недооценил вас, теперь такой ошибки не совершу. Вартол решил, что в толпе зевак скрывалось трое ваших телохранителей. Именно так он позже объяснил своё Прозрение и Прозрение старейшин и стражи.
— А что скажешь ты? Сколько телохранителей скрывалось в толпе?
Озман помедлил и выдохнул:
— Ни одного, глава, — подался вперёд, впившись в меня взглядом. — Вы Предводитель, но вы способны убить Вартола, пикового Властелина. Это смерть от вашей руки ощутило его Прозрение. Я прав, глава?
Я ушёл от ответа:
— Так значит, ты приписываешь мне безумную силу, что ещё?
Озман всё же улыбнулся, не став настаивать.
— Если говорить про безумие, то я хотел бы вернуться к вашему взгляду, глава. На миг мне показалось, что вы на самом деле безумны и лишь носите маску спокойствия, скрывая свою суть, затем я решил, что вы, с такой силой, используете какие-то извращённые Формы, которые временами оказывают побочный эффект на ваш разум, мелькнула мысль и о ярости, зверином раже, который действуют на вас из-за вашей родословной…
Чем больше говорил Озман, тем сильней поднимал я брови, не скрывая своего изумления. Вот уж приписал, так приписал.
— Но для одного вы слишком умны, для другого слишком быстро справились с яростью, для третьего слишком хорошо притворяетесь и слишком хорошо держите себя в руках. Подумав, я пришёл к выводу, что вы, глава, из тех идущих, которые рано или поздно начинают жить только ради схваток. Вы из тех, кто дёрнет Мада за хвост, только чтобы сразиться с ним, а затем будете хохотать от восторга над его тушей, не обращая внимания на свои раны.
Я невольно сглотнул, словно наяву увидев пещеру Чёрной Горы, того самого Мада, себя раненого, и услышав свои вопли, которыми я праздновал свою победу и выживание.
Не там ли я заложил в себе эту самую жажду схватки, которая позволяет стать сильней? Да, это не действует ни с кем больше, кроме Закалок из Нулевого, которые не могут стать Воинами, не могут прорваться через последнюю Преграду, но… Но кто сказал, что именно это не толкает меня вперёд, вперёд и вперёд, всё выше и всё ближе к Небу?
Дёрнув щекой, я спросил:
— Не слишком и отличается от безумия.
— Сильно, — не согласился Озман. — Повторю свои слова: вы осознаёте этот свой недостаток и держите себя в руках, отчётливо понимая, когда можно дать себе волю, а когда нельзя. Вы знаете, когда можно рискнуть жизнью, а когда нужно встать на колени и молить о пощаде или бежать прочь сломя голову. Именно это я увидел в тот день. Безумец не способен так по-разному поступать в одинаковых ситуациях. И безумец не
