Дивляна содрогнулась от неожиданности и вцепилась в дверной косяк. Теперь она на себе ощутила то, что так пугало людей – этот голос, хоть и исходил из уст человека, никак не мог принадлежать ему. Это был крик неведомого духа – озлобленного и голодного, и от него мороз продирал по коже.
– Мать Макошь! Днем уже голос подают, проклятущие! – Обе женщины всплеснули руками и рванулись к дверям.
Но Ольгимонт не гнался за ними – только дернулся и застонал сквозь зубы.
– Пусть кто-то один останется, – велела Дивляна, не отрывая глаз от лежащего, ─ и позовите мужчин.
– Я позову. – Милоумиха кивнула и торопливо поднялась по ступенькам. – Сейчас…
Выйдя из избы, Дивляна сразу наткнулась на Белотура – он искал ее. Она хотела рассказать ему про Ольгимонта, но он уже обо всем знал. Еще утром обе дружины, разумеется, обнаружили друг друга, и Белотур успел переговорить с Сушиной. Зная, что здесь происходит, он считал нужным как можно скорее уехать, пока чужие дикие духи не прицепились к Аскольдовой невесте и ее спутникам.
– Сама знаешь – к тебе сейчас любая пакость прилипнет! – говорил он, когда Милоумиха вела их к избе, где еще недавно жила в одиночестве бабка Кручиниха. – Тебе и людей-то чужих лучше не видеть, а здесь игрецы! Да еще буйные, голодные! Поедем отсюда, а то не вышло бы какого зла!
– И что мы скажем князю Громолюду? – Дивляна посмотрела на него. – Что видели его сына и наследника и оставили его игрецам на растерзание? Другом нам он после этого будет? Или нам его дружба не нужна? Или нам через его земли не ехать, или гостям торговым нашим через верхний Днепр не ездить? Зачем тогда… это все?
Она слегка развела руками, под «этим всем» имея в виду свое обручение с князем Аскольдом, расставание с домом и родичами, поездку в чужую землю, разлуку с Вольгой… Она решилась на эти жертвы ради того, чтобы между Волховом и средним Днепром был налажен торговый путь, выгодный всем племенам. Но для этого нужно, чтобы мир был на всем его протяжении, а миновать верхний Днепр, важнейший узел этого пути, никак не получится.
– Так-то оно так… – Белотур снял шапку, запустил руку в густые светлые волосы и поерошил, будто разгоняя мысли. – Но ты – невеста, тебе под паволокой надо сидеть…
– Я – Огнедева.
– Ты не обязана Громше помогать! У него жена есть, сама колдунья, а князь Ольгимонт – ее сын.
– Зато если я ему помогу, князь Громша будет обязан мне… А что ты говоришь, де я не должна… Нет, мой деверь дорогой! – Дивляна уверенно взглянула ему в глаза. Для этого ей приходилось сильно задирать голову, но она вдруг преисполнилась уверенностью в своей правоте и не робела. – Я – Огнедева. И как солнце равно всем светит и греет, так и я должна всем помогать, кому сумею. Кому сила дана, тому дана и обязанность. Солнце не может выбирать, кому светить, и я не могу мимо беды пройти – иначе Огнедева покинет меня. И кого ты брату привезешь тогда?
– Самую красивую девушку, что по земле под солнцем ходит, – тихо ответил Белотур, и по глазам его было видно, что ему бы и этого было достаточно.
– Красивых дев и у вас там хватает. – Дивляна смутилась и отвела взгляд. – А за тридевять земель только за чудесной невестой ездят, ведь так?
– Да уж, заехали мы в кощуну – и не заметили как… – Белотур согласно вздохнул и вслед за Дивляной пошел к двери в бабкину избу, где их уже ждала на пороге Милоумиха.
В избе было очень чисто, все тщательно прибрано – женщины постарались, когда хозяйка навсегда покинула земное жилье. Ровным рядом выстроились вокруг печи разноцветные горшки и миски – с бабкой на краду отправились всего один или два, – стояла прялка, разобранный ткацкий стан в углу, ларь с пожитками и другой – с травами. Пучки трав висели везде на балках – сохли те, что были собраны этим летом на Купалу. В избе стоял густой травяной запах, от которого першило в горле. На столе, покрытом скатертью с погребальными узорами, были выставлены поминальная каша и кисель в горшках, блины в миске – все засохшее.
– Вот оно, все ее богатство. – Милоумиха, видно неуютно себя чувствовавшая здесь, неуверенно развела руками. При этом она невольно озиралась, словно ждала увидеть где-нибудь на лавке или у печи призрак бабки. И понятно – та умерла слишком недавно, чтобы уйти окончательно. – Вот здесь сряды ее – бабка богатая у нас была, одних понев семь наткала себе. А вот здесь травы ее, ну и это все… Смотри, что тебе надо. Если что варить будешь – здесь и вари, не надо в жилое носить… как бы чего не вышло…
– Спасибо, я разберусь.
Дивляна, не заставшая Кручиниху в живых, не испытывала перед ней такого трепета и не боялась прикоснуться к ее наследству. Милоумиха с явным облегчением ушла, а Дивляна открыла ларь и принялась разбирать льняные и кожаные мешки с травами и кореньями. Поднося один или другой к носу, она по запаху определяла, что в нем лежит, и с радостью убедилась, что из нескольких десятков мешочков незнакомым ей показалось содержимое только двух или трех.
Не зря все-таки бабка Радогнева с самого детства каждое лето водила ее с собой в лес и учила отличать одну траву от другой, втолковывала, от чего они помогают и как их применять. Даже говорила, развлекая непоседливую ученицу, разными голосами за разные травы: за одну тоненьким голоском: «Я трава зверобой, добра я от удара и убоя!». А в другой раз низким и густым голосом: «Я – трава ужевник, и кого какая гадина укусит, я весь яд выгоню из человека, и будет здоров!». Радогнева уверяла внучек, что сами травы говорят ей это, а она только повторяет. Яромила подтверждала, что слышит голоса трав. А Дивляна не слышала и не притворялась, но честно старалась запомнить. Правда, надолго ее прилежания не хватало…
Нужное она откладывала в сторону. Как отогнать духов от князя Ольгимонта, она пока не знала, но ей было совершенно ясно, что нужно поддержать его силы и помочь ему самому бороться с захватчиками. «Всякая болезнь свое зелие имеет», – как наяву слышала она голос бабки Радогневы. И сам собой вспоминался состав, который Радогнева называла «девятисильным» – его травы укрепляют тело и дух и помогают прогнать порчу. Для него нужны девять сильных трав: боронец-трава, былей-трава, девясил, трава лазорь, золотуха, перекоп, пострел, ревелка и, самое главное – волотова голова. Розовые метелки травы ревелки висели на матице прямо над ларем, но волотову голову Дивляна искала долго и даже испугалась: если ее нет, остальные восемь без нее не подействуют. А идти за ней в лес уже поздно: волотову голову берут только на Купалу. Лишь на самом дне ларя обнаружился мешочек с высохшими корешками, похожими на голову с бородой: поэтому волотову голову еще называют «дедова борода». С облегчением Дивляна отложила мешочек к остальным отобранным – теперь все нужное есть.
– Что ты будешь делать? – спросил Белотур, с любопытством наблюдавший за ее действиями.
– Отвар сделаю и буду его трижды в день поить. Если порчу не выгоню, то хоть помогу силы поддержать. В ком духи, тот ведь погибнет, если их не выгнать: его кормят, а ему не достается, все духи сами и съедают. А здесь еще ревелка есть. Эта трава такое свойство имеет, что если испорченного напоить ее отваром, то дух в нем скажет, кто его наслал. А если знаешь, кто твой враг, с ним ведь уже легче бороться, верно?
– Да ты, я смотрю, воевода! – Белотур улыбнулся, глядя на нее с такой нежностью, что Дивляна смутилась и опустила глаза, подавив улыбку.
– Пока нет. Но бабка Радуша меня учила: и лихая порча, и черная немочь, и всякое зло изгоняется травой, огнем и водой. Их сила все соки человека в согласие приводит, и здоровье к нему возвращается.
Она оглядела горшки возле очага, выбирая подходящий. В это время в сенях послышалось неуверенное движение, дверь медленно отворилась и на пороге появилась охапка наколотых чурочек, из-под которых виднелся подол рубашки и две маленькие ножки.
– Ты будешь делать отвар, да? – раздался знакомый голос, и Дивляна увидела над охапкой чурочек личико Росули. – Я принесла чем огонь разжечь. А воду надо взять из трех ключей, так сильнее будет. Я знаю, где баба брала воду. Хочешь, покажу?
Сложившееся в Меже обыкновение не пускать чужаков было нарушено: после того как Огнедева взялась исцелить князя Ольгимонта, Кореничи и Синеличи и сами не хотели ее отпускать, чувствуя, что теперь она защищает их от зловредных и буйных духов. А Белотур, Велем и братья так же решительно отказались оставить Огнедеву одну среди чужих, поэтому хозяевам поневоле пришлось найти в своих избах место еще для двух десятков пришлых. Дивляна устроилась на ночь в избе Милоума, на полатях среди его подрастающих детей; Велем, Радобож и Селяня легли на полу; Белотур и прочие устроились на сеновале, в хлеву и в ближайших избах по соседству.
За день Дивляна приготовила «девятисильный» отвар и трижды напоила им Ольгимонта. В первый раз он не хотел пить, отталкивал ковшик, проливал на себя и корчился, будто его обдавали кипятком, хотя отвар был чуть теплым. Ничего удивительного: духи сопротивлялись тому, что помогало человеку противостоять им. Зато второй и третий раз Ольгимонт пил гораздо охотнее, и хотя в себя так и не пришел, все же Дивляна усмотрела в этом первые признаки того, что она на верном пути.
