— Вот как? Значит, Суйти считает, что это лучше?
На Итиро, похоже, ни каменный фонарь, ни то, на что указывала ему Норико, не произвели должного впечатления; с веранды было видно, что он яростно тянет тетку за руку. Сэцуко смущенно рассмеялась.
— Вот наглец! Вечно всех куда-то тащит… Что за манера!
— Между прочим, — сказал я, — мы с Итиро решили завтра сходить в кино.
— В самом деле? — В голосе Сэцуко явственно звучала неуверенность.
— В самом деле, — подтвердил я. — Его, похоже, страшно заинтересовал этот доисторический ящер. Не беспокойся, я прочитал анонс в газете. Фильм вполне подходит для мальчика его возраста.
— Да, конечно.
— Вообще-то, я подумал, что хорошо бы нам всем вместе в кино сходить. Устроить, так сказать, семейный поход.
Сэцуко нервно кашлянула и тихо сказала:
— Это было бы замечательно, но, по-моему, у Норико на завтра другие планы.
— Да? И какие же?
— Кажется, она хотела, чтобы мы все пошли в парк оленей смотреть. Но это, наверное, можно сделать и в другой раз.
— Я понятия не имел, что у Норико вообще имеются какие-то планы на завтра. Она определенно ни о чем таком меня не спрашивала. Кроме того, я уже пообещал Итиро, что завтра мы пойдем в кино, и он наверняка на это настроился.
— Ну конечно! — сказала Сэцуко. — Я уверена, он просто счастлив будет пойти в кино.
По садовой дорожке к нам двигалась Норико, ее вел Итиро, тянувший тетку за руку. Я, конечно, мог бы сразу спросить у Норико насчет завтрашнего дня, однако они с Итиро на веранде не остались, а прошли в дом вымыть руки. Так что вопрос этот я сумел задать лишь вечером, после ужина.
В течение дня наша столовая — место довольно мрачное, поскольку солнце редко туда заглядывает, но с наступлением темноты, когда зажжена лампа с абажуром, низко висящая над столом, в столовой становится очень уютно. Поужинав, мы еще какое-то время молча сидели вокруг стола, читая газеты и журналы, а потом я спросил у Итиро:
— Ну что, ты сказал тете насчет завтрашнего дня?
Мой внук с трудом оторвался от книжки и непонимающе посмотрел на меня.
— Так мы возьмем с собой женщин или нет? — продолжал я. — Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Что им это, возможно, покажется слишком страшным.
На этот раз Итиро все понял и просиял.
— Да, боюсь, тете Норико будет страшновато, — сказал он. — Ты хочешь с нами пойти, тетя Норико?
— Куда пойти, Итиро-сан? — спросила Норико.
— На тот фильм о чудовище.
— Я подумал, что нам хорошо бы завтра сходить в кино всем вместе, — пояснил я. — Устроить, так сказать, семейный поход.
— Завтра? — Норико посмотрела на меня, потом на Итиро. — Дело в том, папа, что мы никак не можем завтра пойти в кино, верно, Итиро? Мы ведь идем в олений парк, ты помнишь?
— Олений парк может подождать, — сказал я. — Мальчику не терпится посмотреть этот фильм.
— Чепуха, — заявила Норико. — Мы уже обо всем договорились. На обратном пути мы собирались зайти к госпоже Ватанабэ. Она так хотела Итиро повидать, и мы давно с ней условились. Да и в парк мы давно уже договорились пойти, верно, Итиро?
— Со стороны папы было так мило пригласить нас в кино, — вмешалась Сэцуко. — Но, насколько я понимаю, госпожа Ватанабэ ждет нас. Может, все-таки отложить поход в кино на послезавтра?
— Но Итиро так хотелось посмотреть этот фильм! — запротестовал я. — Я правильно говорю, Итиро? Какие все-таки женщины зануды!
Но Итиро на меня не смотрел, делая вид, что с увлечением читает свою книгу.
— Ты бы сказал им сам, этим женщинам! — посоветовал я ему.
Но мой внук продолжал пялиться в книгу.
— Итиро!
Вдруг, бросив книгу на стол, он вскочил и опрометью выбежал из столовой. Я усмехнулся.
— Ну вот, — сказал я Норико. — Теперь мальчик из-за тебя расстроился. Нечего было все портить!
— Но, папа! Это же просто смешно! Мы давным-давно договорились с госпожой Ватанабэ. Кроме того, по-моему, Итиро совершенно не нужно смотреть этот фильм. Да он ему и не понравится, я думаю. Верно, Сэцуко?
Моя старшая дочь смущенно улыбнулась.
— Но все равно со стороны папы было так мило… — тихо сказала она. — Может быть, послезавтра?
Я вздохнул, покачал головой и снова взялся за газету. Впрочем, вскоре я понял, что ни одна из женщин и не думает сходить за мальчиком и вернуть его в столовую. Пришлось самому подняться и пойти в «музыкальную» комнату.
Итиро не сумел дотянуться до выключателя на стене и включил лишь небольшой светильник, стоявший на пианино. Мой внук сидел на круглой вертящейся табуретке, положив одну щеку на закрытую крышку инструмента, и эта щека, слегка расплющенная о темное дерево, прямо-таки источала неудовольствие.
— Ты извини, Итиро, что так получилось, — сказал я ему. — Не расстраивайся. Послезавтра мы с тобой непременно этот фильм посмотрим.
Итиро никак на мои слова не прореагировал, и я повторил:
— Не расстраивайся, Итиро. Ничего страшного не произошло.
Я подошел к окну. Снаружи уже совсем стемнело, и я увидел лишь собственное отражение в темном стекле и полупустую комнату у себя за спиной. Из столовой доносились приглушенные голоса женщин.
— Выше нос, Итиро, — сказал я внуку. — Не стоит огорчаться. Послезавтра мы обязательно пойдем в кино, обещаю.
Я повернулся к нему и увидел, что он сидит в прежней позе, щекой на крышке фортепиано, но пальцы его бегают по крышке, словно он играет гаммы.
Я усмехнулся.
— Значит так, Итиро: послезавтра мы с тобой идем в кино, и точка. Нельзя же, в конце концов, позволить этим женщинам нами командовать, верно? — я снова усмехнулся. — А знаешь, что я думаю? Они просто побоялись идти! Тебе так не кажется?
Но Итиро, словно не слыша меня, продолжал барабанить пальцами по крышке пианино, и я решил, что лучше оставить его в покое.
Улыбнувшись, я тихонько вышел из комнаты и вернулся в столовую. Дочери мои сидели молча — каждая, уткнувшись в свой журнал. Я тоже сел и тяжко вздохнул, но ни та, ни другая никак на мой вздох не отреагировали. Я снял одни очки, надел другие, для чтения, и хотел уже снова углубиться в газету, когда Норико тихо предложила:
— Папа, может быть, нам выпить чая?
— Спасибо, Норико, но мне сейчас что-то не хочется.
— А тебе, Сэцуко?
— Спасибо, Норико. Но и я, пожалуй, тоже не хочу.
Какое-то время мы продолжали читать в полной тишине, затем Сэцуко спросила:
— Папа, а ты пойдешь с нами завтра? Тогда у нас все-таки получился бы семейный выход.
— Я бы с удовольствием пошел, но у меня завтра есть кое-какие неотложные дела.
— Что ты хочешь этим сказать? — тут же встряла в наш разговор Норико. — Какие еще «неотложные дела»? — И, повернувшись к Сэцуко, прибавила: — Ты папу не слушай. Никаких «неотложных дел» у него нет. Ему теперь вообще нечего делать. И он будет просто бродить весь день по дому и хандрить — в своей обычной теперешней манере.
— Мне было бы очень приятно, папа, если бы и ты пошел с нами, — повторила Сэцуко.
— Мне очень жаль, — сказал я, глядя в газету, — но я, увы, не смогу. На завтра у меня есть кое-какие дела.
— Значит, ты намерен остаться дома в полном одиночестве? — уточнила Норико.
— Ну, если вы все уходите, то мне ничего другого, похоже, не остается.
Сэцуко вежливо кашлянула и сказала:
— Может быть, тогда мне тоже лучше дома остаться? Мы с папой даже еще и поговорить-то наедине толком не могли.
Норико через стол в упор уставилась на сестру:
— Тебе-то ни к чему отказываться от визита к госпоже Ватанабэ. В кои-то веки ты к нам приехала, так неужели ты хочешь все это время дома просидеть?
— Но я действительно с огромным удовольствием осталась бы дома и составила папе компанию! Мне кажется, нам с ним есть о чем поговорить.
— Ну вот, папа, видишь, что ты натворил! — возмутилась Норико и, повернувшись к сестре, прибавила: — Значит, теперь мы с Итиро остались вдвоем?
— Ничего, Норико! Итиро с огромным удовольствием проведет с тобою весь день, — с улыбкой утешила ее Сэцуко. — В данный момент ты, безусловно, его любимица.
Я обрадовался, что Сэцуко тоже хочет остаться дома: у нас с ней действительно практически не было возможности поговорить спокойно, чтобы никто не мешал. А мне, как естественно и любому отцу, хотелось побольше узнать о жизни своей замужней дочери, но спрашивать в открытую я не решался. В тот вечер мне и в голову не приходило, что у Сэцуко имеются какие-то свои причины, чтобы остаться дома и поговорить со мной.
Возможно, это признак надвигающейся старости, что в последнее время я частенько бесцельно брожу по комнатам, и когда Сэцуко — на второй день своего пребывания у нас — раздвинула двери гостиной, то обнаружила, что я стою посреди комнаты, погруженный в глубокую задумчивость.
— Извини, — поспешно сказала она, — я зайду попозже.
