Глава шестая
Шум стоит на Великом морском пути весной и осенью.
Дважды в год проносятся по нему густые толпы крылатых странников. Дважды в год они облетают четверть земного шара вслед за лучами яркого солнца. Одним своим концом Великий путь уперся в сумрачный Северный Ледовитый океан, другим – потерялся в цветущих странах жаркого экватора.
Ранней весной, едва горячие лучи солнца скользнут вниз по склону земного шара, борясь с мраком долгой северной зимы, ломая лед и освобождая воды, – бесчисленные стаи морских и прибрежных птиц поднимаются с теплых озер и морей Южной Европы и Африки. Бесконечной вереницей, каждая в свой черед, своим строем летят они вдоль берегов Африки и Пиренейского полуострова, Бискайским заливом, проливами, Северным и Балтийским морями.
Постепенно часть стай начинает отставать, сворачивает с Великого пути и широко разлетается в стороны, расселяясь по окружным озерам, рекам и топям. Но всё новые и новые стаи прибывают с юга. Там, где узкий Финский залив глубоко врезался в сушу, они поднимаются над лесом и летят почти беспрерывной цепью озер до холодного Белого моря и дальше, вдоль берега Ледовитого океана, до Новой Земли. Здесь последние стаи разбиваются на пары. Тут они строят гнезда, выводят маленьких пушистых птенцов.
Они спешат, потому что на севере лето коротко. Едва их птенцы подрастут и выучатся летать, птицы снова собираются в стаи, чтобы лететь на юг. Голод, надвигающийся вместе с мраком и холодом, гонит их за ускользающими лучами солнца. Настает осень, и еще более густые толпы крылатых странников покрывают собой Великий морской путь.
Долгий путь труден. Но беззаботная жизнь на плодородном юге быстро восстанавливает истощенные силы. Подходит пора: образ далекой родины встает перед изгнанниками, и вся роскошь юга бессильна удержать их на чужбине.
И вот, стая за стаей, – первыми те, что прилетели последними, последними те, что прилетели первыми, – птицы снова отправляются в путь на далекий север.
* * *
Лед уже растаял на Финском заливе. Последние льдины, застряв на камнях и мелях близ берега, еще белели среди серой глади моря. Они служили приютом для отдыха пролетных стай.
На одну из этих льдин опустилась и утомленная казарка.
Она только что рассталась со своими спутницами – утками. Утки остались кормиться у берега, а она полетела разыскивать свою родную стаю.
Место это было ей хорошо знакомо: как раз тут прошлой осенью она попалась охотнику, отделившись от своей стаи и запутавшись в рыболовной сети.
Но теперь диких гусей нигде кругом не было видно.
Был полдень – время отдыха на Пути. Лишь изредка проносилась вдали одиночная стая спешивших на кормежку птиц.
Над льдиной летали взад и вперед чайки. То одна, то другая из них, подняв прямо над спиной крылья, падала в волны. Искры светлых брызг на мгновение скрывали от глаз белую птицу. Через миг она снова махала крыльями в воздухе, быстро поднимаясь от воды. В ее вытянутых лапах неизменно тогда блестела серебряная рыбка.
На чаек казарка не обращала никакого внимания. Она всматривалась в серую рябь волн. У самой льдины и дальше в море то показывались, то исчезали в воде ловившие рыбу нырки. Чаще всего попадались на глаза белогрудые гоголи, большие черные турпаны с белой перевязкой на крыле и пестрые длиннохвостые морянки.
Вот очень далеко от себя, между льдиной и берегом, казарка заметила двух больших птиц. Ей показалось, что это гуси. Вода блестела в солнечных лучах, как сталь; глаза уставали всматриваться вдаль.
Казарка сейчас же опустилась на воду и поплыла к этим птицам. Теперь она потеряла их из виду: волны поднимались у нее перед глазами и мешали смотреть вдоль поверхности моря.
Так прошло несколько минут. Наконец она снова увидела их, уже в стороне от того места, где высмотрела их с льдины. В ту же минуту обе птицы приподнялись передней частью тела и с размаха погрузились в воду. Казарка заметила черное горло и резкие белые полосы на спине одной из них. Она сразу узнала в них больших морских птиц – гагар.
Казарка была теперь недалеко от берега. Тут стали ей попадаться разные утки. Мелкие заливчики берега были полны илом. Утки находили в нем обильную пищу.
Разные породы их держались отдельными группами, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга. Только маленькие бойкие чирята сновали между ними, приставая к разным стаям.
Здесь были разноцветные рыжеголовые свиязи, и шилохвости, вся спина которых испещрена тончайшими волнистыми полосками, а длинный острый хвост действительно напоминает шило, и кряковые – такие же, как те, в стае которых прилетела сюда казарка. Может быть, даже были тут и ее недавние спутницы: кряковых уток было так много и все они так походили друг на друга, что казарка не сумела бы различить среди них своих знакомых.
С плеском и кряканьем птицы спешили насытиться, чтобы вечером с новыми силами пуститься в путь. Над самой водой поблескивали на их крыльях разноцветные перья, словно маленькие зеркальца. У кряковых зеркальца отливали фиолетовым, у шилохвостей – серым, у свиязей и чирков – зеленым.
Это было красивое зрелище. Особенно хороши были селезни в своих ярких весенних нарядах. Но казарке было не до них. Чувство одиночества все больше и больше охватывало ее: гусей и тут нигде не оказалось.
Голод мучил ее. Она стала доставать корм со дна, плавая среди утиных стай.
Прошло много времени, пока она наелась досыта. В первый раз с тех пор, как она очутилась на свободе, она почувствовала себя сытой и отдохнувшей.
Полуденный отдых на Великом пути кончился.
Над морем все чаще стали показываться летящие на север стаи. Воздух наполнялся шумом, свистом и хлопаньем крыльев.
Где-то за лесом громко курлыкали журавли.
С моря доносился многоголосый крик большой стаи гоголей и протяжные стоны чаек.
Казарка с новыми силами поплыла в море разыскивать свою стаю.
* * *
Вечер застал по-прежнему одинокую казарку снова на льдине среди моря.
Теперь над самой головой казарки и вдали ежеминутно проносилась стая за стаей.
Но напрасно среди них она искала глазами свою родную стаю. Гуси все еще не показывались.
Солнце уже опускалось в море. Погода начинала портиться. По небу медленно ползла вверх большая черная туча. Над водой проносились легкие серые облачка тумана. Они все чаще окутывали льдину, обдавая казарку сыростью.
С той стороны, куда летели пролетные стаи, прозвучали громкие трубные клики лебедей. Через минуту опять повторился их крик. Три огромные белые птицы, отливая серебром, махали тяжелыми крыльями, плавно скользя по воздуху. Их прямые длинные шеи были вытянуты далеко вперед.
Лебеди возвращались назад. Это не предвещало ничего хорошего.
Большая льдина, где сидела казарка, привлекла внимание лебедей. Широкими, плавными кругами, все так же медленно двигая крыльями, они опустились к самой воде. Наконец тяжеловесно погрузились в волны и некоторое время плыли по ним, не в силах сразу остановиться.
Теперь шеи их были высоко подняты. С гордым и величественным видом они спокойно оглядывали море. Потом, ломая обтаявший с краю лед, один за другим поднялись на льдину.
Туман все сгущался.
Больше не видно было стай, летящих на север. Беспорядочные, густые толпы уток возвращались назад вслед за лебедями. Долетев до льдины, они с шумом усаживались вокруг нее на воду.
Казарка поняла, что на Морском пути случилось несчастье. Действительно, там впереди, откуда возвращались птицы, туман опустился непроницаемой стеной. Окруженные густой серой мглой, птицы сбивались с пути и гибли целыми стаями, разбиваясь о серые скалы. Те, что еще не заблудились, спешили вернуться назад.
Казарка не знала, что и ее родная стая была там, впереди. Она долго еще сидела, напряженно вглядываясь в сгущающуюся тьму, и напрягала слух в надежде услышать знакомые голоса.
Вернувшиеся стаи устраивались на ночлег. Наконец и глаза казарки стали смыкаться. Она подвернула голову под крыло и заснула.
Глава седьмая
Под мягким крылом тепло и уютно. Казарка спала крепко. Сквозь сон она слышала только неясный гул птичьих голосов и плеск волн о льдину.
Во сне она забыла свое одиночество. Ей казалось, что она среди своей родной стаи. Ей даже слышался кругом громкий говор гусиного табуна.
Вдруг сильный толчок в плечо заставил ее прийти в себя. Она быстро высвободила голову из-под крыла и раскрыла глаза.
В первую минуту она ничего не видела. Кругом была черная мгла, липкий туман. Шум волн мешал различать голоса.
Новый толчок – теперь прямо в грудь – чуть не свалил ее с ног. В это время у самой головы ее раздалось громкое шипенье.
