Вскоре нам пришлось испытать и второе разочарование.
На всем перегоне от Клесова до реки Случи имелось лишь два переезда. Один из них охранялся. У насыпи были сооружены два дзота, в которых находились пулеметы. Они держали под обстрелом подступы к переезду. Второй недействующий переезд заминирован. Он был очень не выгодным. Перед самым переездом проходила водосточная канава. Мост через нее разрушен. К тому же он находился вблизи станции Клесово, и противник мог оттуда обстреливать колонну. Обстановка складывалась не благоприятно для нас.
Результаты разведки по радио доложили в штаб. В ответ получили распоряжение немедленно возвращаться в лагерь.
– Разрешите мину с переезда переставить под рельс, — обратился ко мне Костя Стрелюк, когда мы уже собирались уходить.
– Опасно, можешь взорваться при разминировании. Черт ее знает, когда она поставлена, — не соглашался я.
– Сделаем, товарищ капитан! — поддержал Костю Юра.
После некоторого колебания я все же разрешил. Костя, Юра и Саша Гольцов пошли к дороге, а мы остались в лесу ждать их. Сиолько волнений пришлось на нашу долю, пока мы ждали. Все время прислушивались, опасаясь взрыва. Но все прошло, как и обещал Юра, благополучно. Признаться, я не интересовался на этот раз результатами диверсии, был рад и тому, что ребята вернулись целыми. Надежды на удачу почти не было.
Пошли обратно. Когда были километрах в пяти от железной дороги, со стороны Клесова послышался взрыв. Ребята торжествовали, все время твердили, что взорвалась их мина. Я же не был уверен, что это дело рук наших разведчиков, и решил об этом не докладывать. Кроме того, и не хотелось получать выговор от командира за то, что рисковал жизнью разведчиков.
Возвратившись в часть, мы узнали, что Осипчуку удалось отыскать переезд возле Сновидовичей. Он вполне устраивал нас, так как находился намного ближе, подступы к нему хорошие, а после пересечения железной дороги соединение попадало в леса, где действовали ровенские партизаны и отряд Медведева. Выступления ждали изо дня в день. Нас предупредили, что сегодня на партизанский аэродром отправляется последняя почта. Все спешили написать весточку родным и близким на Большую землю, порадовать их, что живы и здоровы. Мне некуда писать. Где жена с дочерью и родные – я не знал.
Недалеко от шалаша, под кряжистым дубом, на молодой траве лежал Костя Стрелюк и писал письмо матери. Я подошел к нему и сочувственно спросил:
– Пишешь?
– Пишу, — ответил он задумчиво. — Уже много раз писал, но ответа нет.
Установилось тягостное молчание. Костя оставил мать в Воронеже. До вылета в тыл врага имел с ней постоянную связь. После того как под Воронежем побывал враг, связь прервалась. И сейчас надежды на то, что мать получит письмо, почти не было. Но он писал. Писал для того, чтобы душу отвести. Теплилась; надежда, что могут получить соседи и передадут матери. Костя понимал, что для матери его письмо нужно, как жизнь!
– Если бы знал, что оно попадет в руки мамы, то какое бы теплое письмо написал, — сказал Костя после некоторого молчания. — А так – просто записка. Письмом назвать нельзя. Вот, прочитайте.
Стрелюк протянул мне листок бумаги, исписанный всего до половины. Я прочитал:
«Здравствуй, дорогая мама!
Крепко, крепко тебя целую. Я уже делал много попыток связаться с тобой, но ничего не получается. Пишу на русский «авось». Я был бы во много раз спокойнее, если бы знал, что с тобой. Мама, я жив и здоров. Не был ни разу ранен. У меня есть уверенность, что пока ты помнишь обо мне – со мной ничего плохого не случится. Когда мне трудно, я думаю о тебе. И мне становится лучше, легче и радостней. Мне надо знать, что ты жива и здорова. Помни, мама, если даже со мной и случится несчастье, ты никогда не будешь одинокой – тебя никогда не забудут советские люди. До свидания. Жду письма.
Твой единственный сын Костя».
В конце письма Стрелюк сообщал номер своей полевой почты.
Прочитав письмо, я возвратил его Косте и не знал, что ему сказать. Успокаивать? Он в этом не нуждался, сам понимал, что война. Но сыновье сердце жаждало материнского ласкового слова.
– Сдавайте письма для отправки! — послышалась команда.
Костя вырвал чистый листок из ученической тетради, положил на него письмо, сложил треугольником и заклеил печеной картошкой, которую приготовил заранее. Затем старательно написал адрес и понес в штаб для отправки. Посылая это письмо, Костя не знал, что именно оно попадет в руки матери. Не знал Костя и того, что ответа на свое письмо он не получит…
Последние дни нашего пребывания на Уборти прошли особенно бурно. Проводились партийные и комсомольские собрания. Яков Григорьевич Панин, который теперь являлся секретарем партийной комиссии, и помощник комиссара по комсомолу Миша Андросов все время находились в подразделениях. На собраниях и в личных беседах с партизанами рассказывали о важности выполнения задачи и трудностях предстоящего рейда. Мы догадывались, куда нас поведут Ковпак и Руднев. Но никто не знал, какими путями.
Выведенный из моего подчинения взвод конных разведчиков был развернут в эскадрон. Командиром назначен Ленкин, старшиной – Костя Руднев. Кав-эскадрон предполагалось использовать для ведения разведки и внезапных налетов на вражеские гарнизоны. Это был своего рода постоянный подвижный резерв в руках командира соединения. С созданием кав-эскадрона значительно облегчалась деятельность разведчиков.
Чтобы завести противника в заблуждение, в целях конспирации наше соединение переименовано в воинскую часть 00117. При встрече с партизанами других отрядов и местными жителями запрещалось называть фамилии командиров и комиссаров отрядов. Рекомендовалось обращаться к ним по воинскому званию и должности. Конечно, в Полесье такие меры своей цели не достигали. Наше соединение было хорошо известно не только партизанам, но и местным жителям. Это [375] должно было сыграть свою роль с выходом из партизанского края.
Чтобы предотвратить проникновение в отряд вражеских шпионов, новичков брали под особое наблюдение.
В рейд нас провожали Демьян Сергеевич Коротченко, Тимофей Амвросьевич Строкач и командиры отрядов, которые оставались в Полесье. С ними рядом на обочине дороги стояли Ковпак и Руднев и с гордостью смотрели на проходящие мимо подразделения.
Демьян Сергеевич в левой руке держит фуражку, а правую поднял над головой и приветливо машет на прощание.
– Счастливого пути и боевых удач, лихие разведчики!
За разведкой почти на пять километров вытянулась колонна в тысячу восемьсот человек, при восьми орудиях, сорока минометах, ста пятидесяти пулеметах, трехстах десяти подводах и шестистах восьмидесяти лошадях.
Не успело пройти возбуждение от торжественных проводов на Уборти, как жители Глушкевичей устроили партизанам не менее торжественную встречу. И тут помпохозу Павловскому пришла гениальная мысль: освободить обоз от излишнего груза. Он приказал все запасное трофейное имущество передать жителям Глушкевичей, которые лишились всего от пожаров. Старшины старательно перетряхивали содержимое хозяйственных повозок, извлекали оттуда одежду, белье, обувь и передавали населению. Женщины с благодарностью принимали помощь партизан.
Довольный своей выдумкой, Павловский ходил и весело восклицал:
– Оцэ дило! Население довольное и обоз разгрузили!
Полещуки тесным кольцом обступили Ковпака и Руднева, жали им руки и забрасывали самыми неожиданными вопросами. Стихийно возник митинг, на котором выступил с короткой речью Семен Васильевич Руднев.
Расчувствовавшийся Ковпак приказал Павловскому из партизанского стада выделить несколько коров для пострадавшего населения. Женщины с радостью приняли подарок и сердечно благодарили партизан, приговаривая:
– Теперь и наши детки будут с молочком… Распрощавшись с полещуками, соединение уходило в дальний путь на славные дела. Но среди разведчиков не было Петра Петровича Вершигоры. Мы опасались, чтобы он не отстал. К нашей радости, на третьем переходе колонну настиг взвод Гапоненко, который мы оставляли на аэродроме, а вместе с ним прибыл и Вершигора.
Книга третья
НА КАРПАТЫ!
Шел третий год войны. Гитлеровцы после катастрофы на подступах к Волге решили взять реванш под Курском. Разгорелась жестокая битва, приковавшая к себе внимание всего мира. Жернова войны на Курской дуге перемалывали тысячи человеческих жизней, сотни танков и другой боевой техники.
А в это время за многие сотни километров от линии фронта, в глубоком тылу врага, партизанское соединение Ковпака и Руднева вышло из Милашевичей Лельчицкого района, скрытно пересекло железную дорогу Сарны-Олевск, обогнуло Ровно с севера и запада, с боем форсировало железную дорогу Ковель—Ровно и устремилось на юг. Начался неимоверно трудный и беспримерный по мужеству партизан знаменитый Карпатский рейд.
