Юлия обрадовалась: единоборство с платьем все же удастся свалить на другого! Она велела Баське идти следом, но кухарка уже увидела спящего за столом Антошу и проговорила, по своему обыкновению, неразборчиво – словно бы перекатывая во рту камушки:
– Что-то с ним, пани?
– Вина сверх меры выпил, – передернула плечом Юлия. – Он тебя не угостил?
– Да я тут… отлучалась по нужде, – застенчиво сообщила Баська.
– Очень кстати, – сухо сказала Юлия. – Ну, пускай он спит, пошли, поможешь мне.
Она открыла дверь к себе и, указывая отрывистым жестом на кровать, брезгливо молвила:
– Убери его! – И тут же увидела, что кровать пуста. На ней ничего не было, никакого платья.
– Чего изволите? – тупо спросила Баська.
– Где же?.. – столь же тупо проговорила Юлия и осеклась, потому что Баська пронзительно вскрикнула, повернувшись к окну. И Юлия испустила такой же вопль, увидев свое платье как бы стоящим на фоне блекло светящегося окна… но в то же мгновение она разглядела, что его держит в руках, как бы прикрываясь им, какой-то человек.
– Ты что… – недоуменно начала Юлия, но Баська оказалась проворнее: она с визгом кинулась на неизвестного, выставив руки вперед. Человек отпрянул, однако Баська успела толкнуть его так сильно, что он вывалился вверх тормашками наружу.
Юлия и моргнуть не успела, а Баська уже захлопнула створки окна и повернулась:
– Двери! Двери заприте!
Юлия послушно кинулась к двери, но, сколько ни тянула ее к себе, никак не могла закрыть, словно что-то мешало. Она сердито поглядела вниз да так и ахнула, рассмотрев в полутьме огромную, обутую в сапог ножищу, просунутую между дверью и косяком.
– Антоша… – шепнула в робкой надежде, тотчас поняв, что напрасно: большое бородатое лицо смотрело на нее сверху, поблескивая зубами в победной ухмылке.
Юлия оцепенела. Самое ужасное было в том, что она смогла сообразить: тот, выпавший за окно, не поспел бы прибежать так быстро – значит, незваных гостей двое. Грабители? Дай бог, если так!
– Матка Боска! – воскликнула рядом Баська, подбежавшая на подмогу барыне, и так налегла на дверь, что разбойник с воплем выдернул ногу, и женщинам удалось прихлопнуть дверь и даже защелкнуть щеколду.
– У меня есть пистолет! – радостно вспомнила Юлия и метнулась было к сундуку, где держала всегда заряженное оружие, но тут же тяжелый топот за дверью подсказал ей, что сие не надобно: разбойник испугался одной угрозы и бросился наутек.
Юлия поглядела на свою храбрую соратницу. Баська стояла, в ужасе воздев руки, и что-то бормотала, мешая русские и польские слова.
– Ну, спасибо тебе от всей души, – ласково сказала Юлия. – Экая ты проворная да сильная! Я было намеревалась спросить у этого, – она кивнула на окошко, – что он делает в моей комнате, а ты вмиг все поняла – и р-раз! – Она нервически хохотнула. – Уж и не знаю, как благодарить тебя. Жаль, украли платье – я б его тебе отдала. Но ничего: вот пришлет муж денег – отдарю за храбрость твою.
– Пшепрашем, пани, – застенчиво и еще более косноязычно, чем всегда, промолвила Баська, оправляя платок. – Не надобны мне злотые. Может, словечко доброе обо мне когда-нибудь молвите – сего и довольно.
* * *
Юлии было до смерти страшно выходить из комнаты, однако одолевало беспокойство об Антоше: не пристукнул ли его, спящего да беспомощного, озлобленный неудачей грабитель?
Держа наготове пистолет, они с Баськой с величайшими предосторожностями отомкнули дверь и крадучись вышли в темный коридор. Свеча Юлии погасла еще в сражении, но в кухне тлели угли в печке, и в их мерцании Юлия с ужасом увидела, что Антоша лежит под лавкою недвижим.
Кинулась к нему, затормошила, ощупала – нет, он был вполне жив и даже не ранен, но погружен то ли в глубокий обморок, то ли в беспробудный сон.
– Да его хоть ножом режь – не добудишься. Сколько же это он выпил?! – с почти суеверным ужасом прошептала Баська. – Не меньше пяти гарнцев!
– Да нет, едва ли, – презрительно усмехнулась Юлия. – Бочонок-то всего таков, а когда первый раз подходила, он почти полон был.
Она задумчиво свела брови: а и впрямь – вино тогда плескалось почти у краев. Неужели Антоша свалился с одной кружки? Как ни мало понимала Юлия в винах, она все же знала: мозельское – не спирт, влет не бьет. Если только это и впрямь мозельское. Вспомнился кислый бражный запах…
– Баська, а ну-ка понюхай, что в бочонке? – приказала Юлия. – Как тебе покажется эта гадость?
Баська неуклюже обернулась, шаря вокруг единственным глазом, и переспросила:
– Чего изволите?
– Да бочонок же! – нетерпеливо повторила Юлия. – С вином! Где он?
Баська испуганно замотала головой:
– Я не брала, вот как бог свят!
– Да я и не думала на тебя, – с досадой отмахнулась Юлия. – Когда мы с тобой пошли ко мне, он вот здесь стоял! – Она стукнула кулаком по столу. – А, понятно! Его, верно, грабитель утащил. Ну… ну и на здоровье! Дай бог ему поскорее хлебнуть сего зелья! – Она злорадно засмеялась, но тут же удивленно уставилась на Баську, которая вдруг начала креститься, да так размашисто и торопливо, словно отгоняла не чертей, а мух:
– Ты чего?
– Ой, пани, ясная пани! – дребезжаще прошептала Баська, кособоча голову, чтобы взглянуть на Юлию зрячим глазом. – Ой, пани! А кабы вы… кабы вы…
– Да полно тебе солому жевать! – вспыхнула Юлия. – Если бы да кабы – во рту бы выросли грибы! Говори толком!
Но Баська все крестилась да крестилась, с ужасом выпялив на Юлию глаз, и не проронила более ни слова, предоставив ей самой додумывать, что могло статься, кабы она и впрямь хлебнула сего вина.
25. Банный морок
Замолвить доброе слово за Баську Юлии привелось куда раньше, чем она предполагала. На другой день после ночных происшествий, ближе к закату, к ней явился штабс-капитан Добряков. Юлия видела его еще прежде, в Варшаве, но коротко знакомы они не были. Теперь же она знала только, что Добряков – один из адъютантов фельдмаршала Дибича, вчера разместившего свою ставку в Клешеве, как и предсказывал Зигмунд. Добряков принес письмо от князя Никиты (Юлия еле удержалась, чтобы тут же не сломать печать, не впиться взглядом в знакомые наклонные острые строчки) – в качестве рекомендации, поскольку главным делом его оказалось просить Юлию отпустить свою кухарку в услужение к главнокомандующему.
– Поверите ль, сударыня, – устало признался Добряков, – я с ног сбился, обходя дома и уговаривая женщин пойти в дом фельдмаршала! Его высокопревосходительство чистоплотен, как кошка, а потому с юности не терпит при себе мужской обслуги. Дом, в котором мы стали, запущен донельзя, хоть и весьма удобен своим расположением. Денщики вымыли, вычистили, что могли, но его высокопревосходительство чувствует себя неуютно. Повар у него свой, еще с балканской кампании, но та рубанина, которую он подает, чрезвычайно тяжела для желудка. Подобно Фридриху Великому, главнокомандующий любит хороший стол, но сейчас ему приходится есть всухомятку, не вовремя. Его высокопревосходительство часто страдает… – Добряков деликатно повел бровями. – Поверьте, графиня, я прошу как о милости…
