Консультации с флотскими инженерами, в том числе и с вышедшим в отставку строителем «Златоуста» контр-адмиралом Шоттом, оптимизма не прибавили. В качестве единственного более-менее реального варианта тот предложил попытаться заказать новые механизмы в Англии или Франции, а на крайний случай – начать переговоры с Германией о покупке машин с законсервированных по Версальскому миру их старых броненосцев типа «Брауншвейг» и «Дойчланд». Но даже и в случае осуществления этих весьма утопических планов установка новых механизмов потребует вскрытия броневой палубы, демонтажа надстроек и казематов и затянется минимум до двадцать второго года.
Собственные биороботы, даже перепрограммированные в механиков и кораблестроителей, тоже не смогли предложить чего-то дельного. Да и неудивительно, имеющаяся в памяти главного компьютера информация базировалась на тех же учебниках и монографиях, по которым обучались живые инженеры, а способность к гениальным озарениям у роботов отсутствовала по определению.
Дмитрий от бессильного отчаяния начал изобретать совершенно дикие варианты, вроде гигантских подвесных моторов или пристыкованных к корме броненосцев полуподводных буксиров-толкачей.
Самое смешное, что с рациональной точки зрения его идея о воссоздании на Черном море сильного броненосного флота была изначально бессмысленна. Для уничтожения любого гипотетического противника ему хватило бы десятка обыкновенных крылатых противокорабельных ракет. Но это уже был бы, выражаясь словами О. Бендера, «низкий класс, нечистая работа».
Ему не хотелось раньше времени вносить в этот мир новые сущности. Гораздо правильнее, считал Воронцов, как можно дольше сохранять у человечества иллюзию, что никаких кардинальных изменений в способах ведения войны не происходит, а просто нашлись в России новые, талантливые и даже гениальные военачальники и флотоводцы. Да и психологический эффект от победы куда сильнее, если достигнута она традиционным оружием. Вряд ли на русскую армию и флот произвела бы такое шокирующее впечатление Цусима, выставь Япония против тихоокеанской эскадры громадный дредноутный флот. Поражение осталось бы поражением, но не было бы чувства унизительной национальной катастрофы. Сила солому ломит…
И все-таки он нашел выход. Что преисполнило его самоуважения и гордости. Решение было простым и гениальным. А подсказало его воспоминание о том, как аггры, охотясь за Ириной, запеленговали исходящее из квартиры Левашова излучение оставленных ею там приборов и каким-то образом вырезали из дома всю квартиру целиком, хорошо еще, что сам Олег успел выскочить без потерь.
Вспомнил он об этом давнем уже эпизоде почти случайно, и тут в мозгах словно стопора с торпедных рулей соскочили – решение представилось очевидным и простым до примитивности.
Он сразу отправился к Ирине и изложил ей свой замысел.
– Странно, – удивилась она. – О таком использовании блока я никогда не задумывалась. Но давай попробуем. Обычно внепространственный переход происходит немного по другой схеме. Я создаю канал, перемещаюсь в нужную точку и отключаю его уже с той стороны. Это значит, придется каждый раз вместе со срезанной деталью куда-то уходить, а потом нормальным путем снова на корабль возвращаться?
– Не понял, – в свою очередь, изобразил недоумение Воронцов. – А почему нельзя из той же точки внепространственно и вернуться?
– Снова принцип неопределенности. Как у нас с Берестиным вышло. Если пытаться точно сохранить географическую координату, плюс-минус несколько метров, получишь временной сбой от часов до суток в любую сторону…
– Как же тогда мы на Валгаллу и обратно сто раз ходили?
– Так у Олега совсем другой принцип. И его установка была по месту фиксирована, переходили только мы при постоянно включенном канале…
– Ну, давай попробуем. Включишь канал, захватишь им часть машины и тут же выключишь. Глянем, что выйдет… Пошли со мной, прямо сейчас. Главное – идею проверить… Только переодеться тебе надо, – с сомнением посмотрел он на ее зеленое шерстяное платье, никак не подходящее для того, чтобы карабкаться по трапам и пробираться сквозь завалы рваного железа. – Я к тебе сейчас вестового пришлю с рабочим костюмом.
Надев китель и брюки из плотной синей ткани, Ирина осмотрела себя в зеркале. Новый облик ей понравился. Похожа на юного дореволюционного мичмана. Особенно если спрятать волосы под берет. Только вот тяжелые флотские ботинки не годятся. Но их можно заменить кроссовками. В остальном – очень даже ничего.
По узким железным трапам Воронцов долго вел ее в самые недра корабля, освещая путь сильным аккумуляторным фонарем. Глухую давящую тишину не рассеивал звук шагов, он скорее ее лишь подчеркивал.
Где-то далеко журчала вода в проржавевших магистралях, сами собой потрескивали шпангоуты и бимсы, пахло мокрым железом, золой и угольной пылью. Было страшновато при мысли, что заклинится какая-нибудь из многочисленных дверей или упадет вдруг на горловину тяжеленная броневая крышка люка и они останутся тут навсегда. Как кочегары и машинисты стремительно затонувшего в Цусимском бою броненосца «Ослябя». Ирина понимала, что думать так глупо, Дмитрий полжизни провел в таких стальных катакомбах, и ничего с ним не случилось, и выходов наверх много, и через кочегарки, и через башенные колодцы, однако подавить приступ клаустрофобии было нелегко.
Да еще волновали мысли о корабельных крысах. Панического ужаса, свойственного большинству женщин, она от вида грызунов не испытывала, но все равно приятного мало, если кинется вдруг под ноги стая отвратительно пищащих, омерзительных голохвостых хищников.
Наконец бесконечный спуск кончился. Они стояли на узкой решетчатой площадке, огражденной прутиками ржавых перил, между толстыми пучками горизонтально и вертикально протянутых труб, а внизу громоздилось то, что еще недавно было могучими паровыми машинами, – развороченные корпуса цилиндров, криво торчащие шатуны, громадные маховики, вскрытые золотниковые коробки, разорванные паропроводы высокого и низкого давления… Ей показалось невозможным разобраться в этих грудах металла, даже просто понять назначение каждой детали, а не то чтобы как-то все это отремонтировать. По сравнению с гекатомбой растерзанных тротилом механизмов устройство даже ламповой ЭВМ представлялось простым и логичным.
– Да, – согласился Воронцов, обводя машинное отделение лучом фонаря, – постарались, сволочи. Главное, назло ведь сделали, никакого смысла в подобной акции не было. Черное море – театр закрытый, увести отсюда флот некуда, Босфор они контролируют… А вот взяли и взорвали, чтобы у России, хоть белой, хоть красной, даже мысли, что она морская держава, не было. То же потом и в Бизерте… Ну ничего, мы еще посмотрим…
И он начал объяснять Ирине, что и как, по его мнению, следует делать.
Спустившись на палубный настил из ребристых стальных плит, она обошла машину высотой и размерами с трехэтажный многоквартирный дом, прикидывая, откуда лучше начать.
– Куда обрезки сбрасывать будем, ты тоже придумал?
– В принципе все равно. Можно на берег, в какой-нибудь овраг, а можно и на баржу. Так даже лучше. Подгоним к борту землеотвозную шаланду, для вида, чтобы дурацких вопросов ни у кого не возникало, развернем на палубе ацетиленовую станцию, двух-трех наших роботов заставим котлы понемножку резать и краном металл через горловины угольных ям выгружать. Вроде как нормальный процесс демонтажа идет.
Вражеские шпионы посмотрят, своим сообщат, что мартышкин труд в самом разгаре. Кто там реальную производительность труда измерять будет? А потом вдруг окажется, что наши мастера – предшественники стахановцев… Вот когда корпуса внутри полностью очистим, тогда и про остальное думать станем…
Ирина вынула из кармана кителя универблок. Откинув крышку, отрегулировала на панели, похожей на клавиатуру калькулятора, режим работы.
– Только ты аккуратней, Ира, – предупредил ее Воронцов. – Трубопроводы не трогай, они еще пригодятся, убирай только металлолом. Давай вот с этого края начнем…
– Сейчас, посмотрим, как вообще получаться будет. А потом ты мне консультанта выделишь, который в этом деле понимает.
В угольной черноте трюма вдруг засиял ослепительным светом квадрат экрана. Снаружи был серенький, пасмурный день, но здесь он резал привыкшие к мраку глаза. Ирина вывела межпространственный канал в какую-то глубокую ложбину на берегу, огражденную крутыми заросшими кустарником склонами. Сделала несколько шагов назад, так, что угол паровой машины и верхняя крышка цилиндра погрузились внутрь экрана, совместила поверхность земли с нижним краем фундамента и выключила поле. Вновь стало темно, а когда Воронцов поднял фонарь, в его луче блеснул гладкий, словно сделанный гигантской дисковой пилой срез двадцатисантиметровой чугунной отливки.
