— Да, я очень люблю всяческие анкеты. Но посудите сами, эфендим, разве мои бланки не отличаются от бланков Сабахаттина-бея?
Ну и пройдоха!
— Позвольте задать вам вопрос, ходжа, — сказал Наджи.
— Пожалуйста, слушаю вас.
— Как вам известно, мы больше никого не зовем к себе в гости. Так вот, хотелось бы узнать, имеем ли мы право сами ходить в гости? Изредка по вечерам, а?
Очки Хасана-бея сползли на кончик носа, и он пристально глянул на Наджи поверх очков.
— Мое личное мнение не имеет никакого значения. Могу, если угодно, проконсультироваться у Сабахаттина-бея.
— Благодарю вас, именно это я и хотел узнать.
— Простите, не понял, что именно вы хотели узнать?
— Имеете ли вы собственное мнение.
Хасан-бей помотал головой, но ничего не ответил. Закончив писать, он поднялся.
— Ну, вот и все. Благодарю за содействие. Простите, что отнял у вас время. Всего хорошего.
«Всего хорошего» он произнес нараспев с интонацией Зеки Мюрена[83]. Покинув нашу квартиру, он позвонил в соседнюю дверь.
Песня по радио давно закончилась.
— Не будем больше отвлекаться, друзья! — крикнул Мурат. — Беритесь за учебники, продолжаем наше дело.
Мы вновь расселись по своим местам и стали читать вслух. Я бубнил параграф из учебника, а мысли были заняты совсем другим. Почему, думал я, один Мурат занимается поиском? Совсем не обязательно искать с помощью радиоволн, можно и руками, и глазами. Наверно, если мы начнем носиться по квартире, обшаривая каждый уголок, это будет мешать Мурату. Ладно, пусть нынче ночью возится со своим приемником. А завтра, как вернемся, приступим к самому тщательному обыску.
Было уже поздно. Нестерпимо хотелось спать, зевота одолевала меня. Вдруг звякнул звонок у входной двери. Ругательство готово было сорваться с моих губ. Халилю опять пришлось идти открывать дверь. Сам не знаю, почему я сегодня не в духе. Может быть, от усталости?
— Привет, мальчики! Надеюсь, вы еще не легли баиньки.
— О, Сема-абла! Проходите, пожалуйста. — Я кинулся ей навстречу.
Халиль вежливо отошел в сторонку.
— Ужасно болит голова. Нет ли у вас аспирина?
— Конечно, есть. Сейчас посмотрю.
Я только повернулся, чтобы сходить за лекарством, как Сема, удержав меня за руку, ловко сунула в ладонь записку. «Незахат-ханым позвонила и просила передать Мурату, что ждет его. А я жду своего милого Тургутика». Записка была написана карандашом. Я прошел в комнату и сжег ее. Вынес Семе несколько таблеток, взял бумагу и карандаш. «Сема тоже включилась в нашу игру в молчанку: она принесла записку, что Незахат-ханым ждет Мурата, а она — меня. Очевидно, надо обсудить что-то», — написал я и показал ребятам.
«Это неспроста», — написал Наджи, а Экрем добавил: «Наверно, управляющий заходил к ним тоже, а может быть, и сам Сабахаттин-бей. Идите, ребята, и возвращайтесь поскорей». Наджи приписал снизу: «Пусть хоть один из вас вернется скорей». «Не волнуйтесь, мы скоро вернемся!» — ответил Мурат.
Я снова собрал исписанные листки и сжег их, а пепел выбросил в мусорное ведро. Ребята улеглись спать, а мы с Муратом вышли.
Сема встретила меня в тонкой ночной рубашке.
— Что случилось? — взволнованно спросил я.
Она захлопнула дверь и притянула меня к себе. Руки у нее горели.
— Ничего особенного, — зашептала Сема. — Просто, когда Незахат позвонила и попросила передать Мурату, что ждет его, мне тоже ужасно захотелось увидеть тебя. — Она говорила и осыпала мое лицо жаркими поцелуями.
— Мы уж решили, что опять приключилось что-нибудь неожиданное.
— Нет-нет-нет! Обо всем, что произошло в течение дня, я тебе уже рассказала, а новостей никаких.
— Тогда подожди меня минутку, я сбегаю успокою ребят.
— Но ты вернешься?
— Конечно! Разве я могу не вернуться?
— О, мой лев! Возвращайся быстрее!
Когда Сема называет меня своим львом, я прямо-таки возношусь под небеса. Бывало, мама тоже называла меня «мой лев», и я тогда тоже чувствовал себя безмерно счастливым.
Схватив какой-то клочок бумаги, лежавший рядом с телефоном, я впопыхах накарябал: «Все в порядке. Новостей никаких. Спите спокойно», — и кинулся к нашей квартире. Дверь мне открыл Халиль, я сунул ему записку в руку и побежал обратно к Семе.
Уже лежа с ней в постели, я вдруг подумал: вот мы сейчас лежим с Семой, а Мурат — с Незахат-ханым. Интересно, с кем же делит ложе коммерсант Нежат? Ладно, Сема — женщина одинокая, мы с Муратом холостяки. Это еще куда ни шло. Но супруги Сойтырак — вправе ли они вести себя так? Это ли не прелюбодеяние? Может, и сам Сабахаттин-бей тоже не без греха? Сколько пар в нашем доме занимаются в этот самый миг любовью? А сколько их по всему городу, в центре и в геджеконду? Сколько в Анатолии и во Фракии? Кто, уставший, заснул, а кто томится тоской ожидания? Впрочем, все это глупости. Лезут в голову дурные мысли. Уж не заболел ли я? Сколько запретов и табу одолевает любовь! И вообще, как много всяческих запретов довлеет над людьми! Как много предрассудков!..
39. Душа человека — потемки
Рассказывает Незахат.
Чаевничая с Бетти, мы договорились на другой день после обеда пойти за покупками — на Анафарталар, Чыкрыкчилар-Йокуш, Атпазары, Саманпазары. Она собиралась купить на память изделия турецких ремесленников — медную чеканку, кружева, вязанье. Их американские друзья купили такие, и ей они очень понравились. Она уже давно собиралась приобрести эти вещи, но все откладывала. И вот теперь больше нельзя тянуть. Бетти сама предложила мне составить ей компанию, и я, естественно, согласилась. Потом мы как-то отвлеклись от этой темы, и я позабыла перевести Семе этот разговор.
С утра Бетти ушла в парикмахерскую, а Гюльджан тем временем оставалась с детьми и делала уборку в их квартире. Перед прощальным коктейлем следовало привести все в полный порядок. Рано утром я вызвала Гюльджан к себе и сказала:
— Бетти может задержаться в парикмахерской, а потом ей некогда будет пойти за покупками. Поэтому действуй быстро. Сегодня последний срок.
В половине одиннадцатого Гюльджан позвонила ко мне в дверь и растерянно передала плохое известие:
— Ничего не получится. Беттин супружник остался нынче дома. Сказал, что будет упаковывать мелкие вещи.
Меня словно кипятком ошпарило. Уж не проведал ли он ненароком о наших намерениях? А вдруг все наши телефонные разговоры тоже прослушиваются? Или, чего доброго, в наших с Семой квартирах тоже установили подслушивающие устройства? Что за студентами следят — это еще можно понять. Студенческое движение, рост анархии и все такое прочее… Но мы-то при чем? Неужели Сабахаттин-бей и нас взял на заметку? Или следят за всеми поголовно, без разбора? Сначала я хотела позвонить Семе, но потом передумала. Ну почему, почему этот тип не пошел сегодня на работу? Я набрала номер Бетти. Я знала, что ее нет дома, тем лучше, пусть ее муж возьмет трубку. Посмотрим, что он скажет.
— Хелло, Бетти… О, прошу прощения, мистер Харпер, я бы хотела поговорить с Бетти. Она еще не вернулась от парикмахера? Жаль… Недавно ушла? Дело в том, что мы с вашей женой договорились встретиться в два часа, но ко мне неожиданно пришла подруга, и я освобожусь примерно без четверти три… Да, я только хотела предупредить об этом. Будьте любезны, передайте, пожалуйста, когда она вернется. О-о, спасибо… Мы так привязаны к Бетти… Мы будем всегда помнить вас… А вы, значит, собираетесь потихоньку? И из-за этого не пошли на службу?.. Вас отпустили не на весь день? Лучше бы на весь день, укладываться в дорогу — это так хлопотно… Значит, завтра тоже вам разрешат задержаться на полдня? Очень хорошо. Предлагаю вам дружескую услугу. И я, и Сема-ханым очень дружны с вашей женой. Мы с удовольствием поможем. Мы, знаете ли, вообще относимся к американцам с большой симпатией… Да… Так вы передадите? Благодарю вас… Будем рады… Благодарю… До свидания.
Ну и болтун! Я бы уже давно кончила разговор, а он все тянет и тянет. Он, видимо, вообще не прочь поболтать с женщинами. Кто знает, может быть, ему не перед кем раскрыть свою душу, может, он неосознанно стремится к сближению с другой женщиной? Собственная жена ему порядком наскучила, такое часто случается. Я нарочно не стала затягивать разговор с ним, чтобы он не подумал чего-нибудь такого…
Слава богу, тревога моя улеглась. Утром звонил Нежат, нынче вечером он возвращается самолетом. Он был в хорошем расположении духа — дела шли успешно, и время он провел неплохо. Говорит, соскучился по мне, просил приготовить к возвращению его любимые блюда. А я, как на грех, так занята. Пришлось отказать. «Душечка моя, — сказала я, — боюсь, ничего не получится. Я ужасно занята, и прислуги сегодня не будет. Приедешь — расскажу… Ну, не могу я сегодня заниматься готовкой, у меня важные дела… Что?.. Ах, не ставь ты мне палки в колеса, я же говорю: важные дела. Разве у меня нет права на личную жизнь? Душечка моя, я ведь тебе не мешаю жить, как хочется, и ты мне не мешай. Давай не будем говорить о вещах, которые давным-давно решены между нами. Не могу же я, право, подвести других людей из-за того только, что тебе хочется чего-то вкусненького. Обойдешься!..»
