Мы переходим в разряд «не имеющих жилья». Таких у нас в части половина офицеров и прапорщиков. Вторая половина – те, кто «нуждается в улучшении» жилищных условий, которые в коммунальных комнатушках по 8 – 15 квадратных метров живут двумя, а то и тремя семьями…
Но у нас с женой теперь положение еще хуже, чем у них. Прав ли был я, когда соглашался на временное жилье, из которого нас теперь так бодренько выкинули? Или надо было ждать еще два года в надежде, что с неба упадет прекрасное жилье, Эмма окончит институт, отгуляем свадьбу и уже тогда начнем райскую жизнь с самого начала?
Конечно, история не имеет сослагательного наклонения (кажется, так грамотные дяди обозначают невозможность реально проиграть другой вариант событий). Или как поется в одной душевной (любимое словечко нашего сына) песне: «Жизнь одна, жизнь одна, жизнь одна…»
Несмотря на понесенное поражение, кое-что у нас осталось и в активе. Любимая поговорка моего жизнелюбивого тестя: «Все, что ни делается, – делается к лучшему». Что же «лучшего»?
Прекрасный теоретический вариант жизни по многим причинам вряд ли бы осуществился, во всяком случае – в полном объеме. В реальном варианте – мы воссоединились вопреки всем помехам. Мы прожили вместе целый год в приличных условиях. Мы выдержали первую разлуку, осознали, как она тяжела. Мои новые родители, да, пожалуй, и сама жена, почувствовали всю тяжесть моей борьбы за квадратные метры и место под солнцем. Теперь эта борьба стала нашим общим делом. Ну, и немаловажно, что некая теоретическая «удаленная» жена офицера, нуждающегося из-за нее в жилплощади, приобрела для отцов-командиров видимость симпатичной Кузи, умеющей к тому же делать книксены…
Мы надеялись, что наш «квартирный вопрос» должен решиться. Надежда слегка подкреплялась тем, что я немного уже «пользовался авторитетом у командования», как пишется в разных характеристиках. В жизни этот штамп означал, что такому человеку можно дать трудное дело, и он не сбежит, не запьет горькую, не разложит подчиненных, а будет всеми силами пытаться выполнить порученное дело. Увы, это обстоятельство отнюдь не было решающим при решении жилищных вопросов: начальство, а главное – вездесущий партийно-политический аппарат, в первую очередь учитывали много других показателей: партийность и лояльность, стаж, количество детей, даже «размер горлА» и решимость на всякие демонстрации супруги кандидата. Поэтому путь к решению нашего «квартирного вопроса» мог быть очень долгим…
Проблема жилья теперь стала нашей общей и очень острой. Это значит, что она могла и укрепить и взорвать семью, что происходило со многими в таких передрягах. Слава Богу, испытание квартирным вопросом мы выдержали в то время…
Ретроспективная вставка из будущего. Проблема жилья сопровождала нас очень долго. Нам пришлось решать ее для того, чтобы можно было забрать к себе наших стареньких и больных мам. Затем женился Сережа, в его семье появилась Катя…
В какой-то момент все решилось: все члены семьи жили в приличных, по нашим советским меркам, условиях. Сейчас мы живем еще более просторно. Для Сережи и его семьи – это хорошо и справедливо: он построил дом. Для нас с Эммой, двух согбенных стариков, это явилось печальным следствием ухода обеих наших мам…
19. Новая Земля, дубль третий
А что третья война
Лишь моя вина.
А моя вина –
Она всем видна.
(Б. Окуджава)
Канареечка жалобно поет
Мы с Эммой переезжаем на Нарвский проспект к Марии Александровне. Маленькая комнатка позволяет взять нам только самое необходимое. Часть нашего имущества берут на сохранение соседи, часть мы раздариваем. Мы опять нищие и свободные (от имущества).
Утром мы разбегаемся, как обычно. Встречаемся поздно вечером. Готовить пищу негде, некому, некогда. Благо, совсем рядом фабрика-кухня, которая и была задумана для раскрепощения (открепощения от бытовых пут?) пролетарской трудящейся женщины…
По выходным очень хочется спать, но старый знакомый кенарь подхватывает еле слышную в репродукторе мелодию и разливается в ритме музыки трелями немыслимой для маленькой комнаты громкости. Выключить музыкального трудягу можно только одним способом: устроить ему «темную». Нет, нет, – мы не избиваем звонкоголосую птичку. Просто на ее клетку надо набросить непрозрачное покрывало. Птичке кажется, что наступила ночь и пора заткнуться и спать. Если покрывало снять, птичка удивляется внезапному рассвету не дольше секунды, сразу же прочищает горло и начинает вокализы. Лично мне беззаботные трели не мешают ни спать, ни работать, и темная ей устраивается только по настоянию Эммы.
В длинные командировки на «арбузные места» меня не отправляют. Через некоторое время выясняется, почему не отправляют. На судоремонтном заводе в Росте я курирую заказ полигона: это супербронеказематы, способные выдержать термоядерный удар. Я уже писал раньше, что мощные конструкции раскалывались и трещали, как хрустальные, без всяких нагрузок прямо в процессе изготовления на заводе. Решение этой задачки – совершенно простое для человека, понимающего суть происходящего. Вот только таких понимающих не было среди тех, кто рисовал и делал конструкцию. Кстати, экономия на сокращении объемов сварки была такая, что на эти средства можно было бы подготовить нескольких толковых инженеров-сварщиков…
Вставка из технического будущего. Через несколько лет мне придется столкнуться с еще большим непониманием сути явлений при сварке сооружений, имеющих вообще исключительное значение для обороны страны. Трещала и пропускала воду стальная гидроизоляция глубоких шахт межконтинентальных баллистических ракет, – основного оружия ядерного сдерживания (возмездия? нападения?) СССР. Трещины в металлической гидроизоляции пропускали подземные воды, которые могли затопить 50-метровую шахту и вывести из строя могучую сложнейшую ракету более эффективно, чем ответный термоядерный удар… И это была не единичная ошибка какого-нибудь уникального проекта. Строительство порочной серии циклопических сооружений по всему Союзу зашло так далеко, что уже ничего нельзя было изменить в принципе. Я надеюсь еще рассказать об этом колоссальнейшем техническом недомыслии, выросшем на оптимизме невежества, хоть – и технического.
Всю зиму мы непрерывно готовимся к очередной экспедиции и решаем кучу проблем. На полигоне намечается огромный объем работ, примерно в два раза превышающий объемы прошлого года. Офицеров, старшин и матросов теперь раза в полтора больше. Формально начальником нашего монтажного войска назначается инженер-капитан Сергей Семенович Демченко – пожилой, по нашим меркам, тотальник. Сергей Семенович – классический одессит. Под седыми волосами на красноватом лице слезятся небольшие голубые глаза. Их владелец всегда готов отморозить, отколоть, сбацать что-нибудь необычное, часто – музыкальное. На ледоколе Демченко встретился еще с одним одесситом, строительным майором. Их разговоры – это сказка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
