– Нашел его? Как?
– Он свистел как птица. А парень ответил ему. Обрезать волосы было недостаточно, дурак! Нужно было отрезать то, чем свистят!
– Он мог бы принести нам кое-какие деньги, – начал оправдываться Хаммонд.
– Ты, жирный ублюдок! – заорал Креншоу, – с самого рождения в твоей голове не было мозгов. Мне не нужен человек, который не умеет думать. Убирайся из моего дома! Только еще раз сунься сюда, я спущу на тебя собак.
– Ты не можешь со мной так поступить, – прошипел Хаммонд, отступая за спинку стула. – Я привез тебе лучших работников.
– Ты принес неприятности, которые мне вовсе ни к чему, Перри. Я попробую как-нибудь помириться с Куилом и не желаю, чтоб ты вертелся здесь со своими мелкими обидами, которые портят все дело. Ты всегда жаловался, что Куил обидел тебя, и решил отомстить ему за мой счет. Но я не позволю сделать это. Убирайся! Я сказал уже дважды и больше не собираюсь повторять.
Хаммонд направился к дверям. Ноги не слушались его, а глаза почти ничего не видели. Он оглянулся. Креншоу повернулся к нему спиной, демонстрируя Хаммонду свое равнодушие к его персоне. С трудом соображая, куда он идет, Хаммонд вышел из дома. Карабкаясь на коня, Перри чувствовал клокочущий в нем гнев. Он задрожал, а на губах появилась пена. Хаммонд злобно ударил коня, и тот дико рванул с места, промчавшись по тщательно ухоженной клумбе. Доскакав до леса, Перри спешился и повалился на землю. Зажав руками виски, он катался по земле и орал в ярости, как избалованный мальчишка, с которым случилась истерика. Наконец, он перевернулся на живот, положил голову на руки и заплакал. Слезы текли по его лицу.
– Будь ты проклят, Куил! И будь проклят весь мир!
Все его мечты занять достойное место в жизни опять были разрушены Куилом. Но на этот раз он подберется к своему врагу очень близко и ужалит в самое сердце. Он украдет ту суку, на которой женат Куил, изнасилует ее, отдаст позабавиться своим людям, а потом убьет и сделает так, чтобы сам Куил нашел ее тело. После этого он уедет в Новый Орлеан, наймет там лодку и скроется в каком-нибудь иностранном порту, где начнет все заново.
Хаммонд сел и вытер слезы рукавом рубашки. На этот раз проклятый сукин сын проиграет!
ГЛАВА 20
Даниэль сидел на краю кровати и брился. Он мог делать это лишь правой рукой, так как левая была туго перебинтована и прижата к груди. Мерси держала зеркало.
– Как это у тебя так ловко получается? Ты хоть раз порезался?
Даниэль опустил бритву в миску с водой и прополоскал ее, прежде чем ответить.
– Иногда бывает и такое. – Он зажал верхнюю губу зубами, чтобы побрить под носом.
– Ты когда-нибудь отрастишь усы?
– Тебе хотелось бы?
– Нет. Ты и так красив. Я не хочу отгонять от своего мужа женщин. Он бросил на нее быстрый взгляд и ему показалось, что она говорит серьезно. Правда, тут же он заметил, что Мерси закусила губу, чтобы не засмеяться. Даниэль положил бритву рядом с умывальником, взял полотенце и вытер мыло, оставшееся кое-где на лице.
– Некоторым женщинам нравится целоваться с усатыми мужчинами. Они говорят, что усы щекочут.
– Гм! – фыркнула она. – И где же, интересно знать, ты почерпнул такую ценную информацию?
– Тут и там.
– А если бы ты не мог бриться одной рукой, то позволил бы мне побрить тебя?
– И ты бы испортила мое красивое лицо? – Он посмотрел на нее с деланной тревогой. – Дорогая! Пуля лишь слегка задела мне голову, так что причин для настоящего беспокойства нет.
– Ах ты, тщеславное создание! – Мерси повернула зеркало к кровати. – Достаточно насмотрелся на себя сегодня? Теперь, когда ты стал выздоравливать, я больше не буду тебя баловать. – Она вызывающе подняла нос и посмотрела на него свысока, словно разговаривала с одним из своих учеников.
– Ты же первая сказала, что я красивый, – продолжал донимать ее Даниэль.
Мерси вспомнился мальчик с серьезным лицом из далекого прошлого. Теперешний Даниэль смеялся, глаза его блестели. Ее сердце пело. Это из-за нее Даниэль был счастлив. Мерси захлестнула волна безмерного счастья. Она опять вернулась в настоящее.
– Для меня ты красивый, потому что мой. Кому-нибудь другому ты можешь показаться уродливым, как старый скупщик краденого.
– Старый скупщик краденого! – воскликнул он, будто говорил с кем-то невидимым. – Не могу поверить своим ушам, что ты говоришь мне это.
– Хочу сказать тебе еще кое-что, любовь моя. Вчера сюда приходила мать Белинды, и я объяснила ей, что ты больше не являешься подходящим женихом для ее дочери. Я попросила передать привет Белинде и приглашение навестить нас, как только поправишься и мы переедем на нашу ферму.
– Опять возвращаемся к этому? – усмехнулся Даниэль, его глаза излучали тепло.
– Нет, не возвращаемся. Закончились твои беззаботные денечки. Ты женатый человек, и у тебя очень ревнивая жена. А теперь марш в постель, пока я не треснула по больной ноге.
– Какая у меня придирчивая и злая жена, – произнес Даниэль, не глядя на Мерси. – Мама знает, как ты тут со мной обращаешься?
– Они с Элеонорой наверху рассматривают детскую одежду Мари Элизабет. Элеонора собиралась подождать, пока приедет Гевин, чтобы сообщить нам новость, но случайно оговорилась, и мама выпытала у нее все остальное. Я надеюсь, что нам с тобой не придется ждать десять лет, чтобы увеличить нашу семью.
– Я свою часть работы исправно делаю, – невинно произнес Даниэль, – и буду трудиться день и ночь. Убери эту миску отсюда и поцелуй меня.
Мерси наклонилась к нему. Он обнял ее и не отпускал, когда она попыталась освободиться после легкого поцелуя.
– Гмм... ты такая вкусная...
Мерси потерлась носом о нос Даниэля.
– Я люблю тебя, – произнесла она едва слышно.
– И я люблю тебя и хочу, чтобы ты сейчас была со мной в постели! – шепнул он в ответ. Его рука потянулась к пуговицам на платье Мерси. Она погладил его по щеке и спрятала свою руку под большой ладонью мужа.
– Теперь я вижу, что тебе уже гораздо лучше, если ты думаешь об этом. – Она выпрямилась и посмотрела на него яркими, сияющими глазами. – Ты свет и любовь моей жизни, Даниэль Фелпс, но веди себя прилично.
– Милая, как трудно удержаться, когда ты наклоняешься надо мной и твоя очаровательная грудь...
– Как крепко в твоей голове засела мысль, что последние несколько дней ты единственный мужчина в доме! Мы тебя совсем избаловали – мама, я, Тенеси и Элеонора, не говоря уж о Минни, ты для нее вообще пуп земли.
– Меня все очень любят, – заключил он.
– Завтра или послезавтра, когда приедет папа, тебе придется поделиться с ним нашей заботой: ты должен привыкнуть к этой мысли, – сказала она строгим, менторским тоном.
