– А зачем брать? Пусть командир разведгруппы думает, что Романовых вывезут в Москву.
– А вы, значит, в это время расправитесь с государем?
– Он предстанет перед судом.
– Если кто может судить императора, то только Господь Бог. Хотя вам, безбожникам, на это плевать.
– Верно, штабс-капитан, плевать. Сдайте оружие, вы арестованы.
Белый расстегнул кобуру, достал наган, резко направил ствол в грудь Голощекина, но выстрелить не успел. Чекисты, стоявшие сзади, опередили его. Офицер, верный императору, рухнул на пол.
– Какого черта? – вскричал Голощекин. – У него в барабане не было патронов, местная ведунья постаралась. Он нужен был нам живым, а вы!..
– Могли бы и предупредить, – сказал чекист, вкладывая револьвер в кобуру.
Голощекин повернулся к Лукоянову.
– В чем дело, Федор Николаевич?
Председатель ЧК пожал плечами.
– Так получилось, Филипп Исаевич. Мне пришлось заменить предупрежденных людей, а этих я проинструктировать не успел.
– Ты понимаешь, что теперь мы не возьмем командира разведгруппы?
В Гавриловом хуторе Покровский тут же принял Кириллина.
– Доброе утро, подпоручик. Судя по тому, что вы сами прибыли сюда, у вас срочные новости.
– Доброе утро, князь. Да, у меня сведения, переданные штабс-капитаном Белым через Владимира Беркутова.
– Слушаю.
– Девятнадцатого или двадцатого июля большевики собираются перевезти царскую семью в Москву для открытого суда. Белый узнал об этом от Голощекина. Штабс-капитан считает, что большевики вполне могут провести суд, приговорить императора к расстрелу, затем помиловать и передать Германии либо государствам Антанты, дабы наладить отношения с Европой и получить признание хотя бы одной страны.
Покровский отрицательно покачал головой.
– Если бы Ленин хотел этого, то он уже давно приказал бы доставить семью в Москву, а не тянул бы до последнего. Что-то здесь не то. Как-то слишком уж неосмотрительно Голощекин, человек далеко не глупый, выдал Белому, бывшему царскому штабс-капитану, секретную информацию. Что по этому поводу думает сам Николай Алексеевич?
– Белый считает, что Голощекин доверяет ему.
– И называет дату, которая должна держаться в строжайшей тайне даже от ближайших соратников?
– Если хотите знать мое мнение, князь, то оно таково. Большевикам действительно становится опасно держать в Екатеринбурге государя и его семью. Фронт неуклонно приближается. Еще недели полторы-две, и железная дорога на Москву будет перекрыта белочехами либо частями Сибирской армии. Но не раньше. Семью же надо подготовить к отъезду. Это дело не одного или двух дней. Так что отправка августейшей семьи в Москву девятнадцатого или двадцатого июля вполне реальна.
Покровский задумался.
Кириллин присел на скамейку, глядя в окно. На улице опять пошел дождь.
Наконец-то князь проговорил:
– Особый отряд должен выйти к городу послезавтра, не исключено, что на третий день, то есть семнадцатого числа. Сутки на отдых. Восемнадцатого июля мы можем начать операцию.
Во дворе послышался голос:
– Да свой я! Доложите князю…
Кириллин бросился к окну.
– Володя Беркутов. Значит, произошло что-то очень серьезное, раз он оставил пост и прибыл на хутор.
– Пусть проезжает! – приказал Покровский.
Кириллин открыл окно и крикнул уряднику Верстову, стоявшему на въезде в хутор:
– Семен!
– Я!
– Пропусти этого человека.
Беркутов соскочил с седла, поднялся на крыльцо, прошел в комнату и с порога воскликнул:
– Беда, князь!
Покровский поднялся, побледнел.
– Что-то с императором?
– Никак нет. Я получил достоверную информацию. Ночью особый отряд попал в засаду при обходе Тюмени и был полностью уничтожен. Утром в Уралсовете при аресте был убит штабс-капитан Белый. – Поручик присел на табурет, опустил руки.
– Как вы об этом узнали? – спросил Покровский.
– Мне необходимо было отправить сюда Кириллина. Поэтому я попросил Авдея Гавриловича посмотреть за объектом, пошел домой и встретил взволнованного прапорщика Хорошина. Он сообщил мне о гибели отряда и о том, что его взвод выходит на поиск и уничтожение разведывательной группы Сибирской армии. О гибели Белого узнал Авдей Гаврилович. По моем возвращении он выходил в город и говорил с соседом, который служит в охране Уралсовета.
– Значит, большевикам известно о группе штабс-капитана Бартова.
– Получается, известно.
– Откуда могла пойти утечка?
– Только из штаба армии.
– Да, Бартов и его люди исключаются. Они не знали точного маршрута отряда. Большевики же устроили засаду, имея исчерпывающую информацию об этом. Следовательно, на них работает кто-то в штабе армии. Этот подлец занимает высокую должность. – Покровский повернулся к Кириллину и приказал позвать подъесаула Горина.
Вскоре в комнату вошел сын Авдея Гавриловича.
– Вызывали, князь?
– Да, Матвей. Вам необходимо послать вахмистра Шатова в Березовку, где находится группа капитана Бартова. Пусть он ведет ее сюда, но не обычной дорогой, а по гати.
– Я все понял, князь. Разрешите идти?
– Ступайте, Матвей. – Проводив подъесаула, Покровский повернулся к Кириллину: – А теперь, Сергей, сбор всем офицерам.
– Я могу вернуться в Екатеринбург? – спросил Беркутов.
– Это опасно, Володя.
– Но нам же надо знать, что происходит в доме Ипатьева.
– Надо. Однако по дороге вас может перехватить разъезд красных.
Поручик махнул рукой:
– Пройду, князь! Не впервой. Я знаю здешнюю местность гораздо лучше красноармейцев и их начальников.
– Хорошо. Езжайте, но не к себе, а сразу к Авдею Гавриловичу. Домой не возвращаться ни при каких обстоятельствах!
– Но Белый не сдал никого.
– Вас могли видеть с ним в усадьбе Горина.
– Но тогда красные обложат и дом казака.
– Авдей Гаврилович как-нибудь отвертится, найдет место, где можно спрятать вас. Матвей говорил о каком-то схроне в саду. Конечно, не факт, что вас видели с Белым, но не будем рисковать. Тем более что ждать долго не придется.
– Что вы имеете в виду?
– Мы предпримем попытку освобождения императора и его семьи в момент их посадки на поезд. Красные подгонят его не к вокзалу, а к какой-нибудь ближайшей станции и крупной охраны выделять не будут. Наверняка все это произойдет ночью.
– Я все понял. Разрешите идти?
Как только убыл Беркутов, в комнате собрались все офицеры группы.
Покровский объяснил им обстановку, рассказал о гибели Белого, разгроме отряда, шедшего в Екатеринбург, передислокации на хутор группы капитана Бартова.
– Исходя из всего вышесказанного, приказываю на пост охранения выходить по двое, всем быть в готовности, при появлении противника уйти по гати в болота. Никаких следов пребывания на хуторе остаться не должно. Навоз убрать, форму и оружие иметь под рукой.
В час дня на хутор по гати вышла группа Бартова в сопровождении Шатова. Капитан и вахмистр сразу же пришли в дом.
– Что все сие означает, князь? – спросил Бартов.
– Присаживайтесь, объясню.
15 июля в Екатеринбург пришла телеграмма из Москвы: «В ночь с 16 на 17 по решению УС, доклад 17. Янкель». Это означало, что приговор низложенному императору, его семье и всем людям, находящимся в доме Ипатьева, должен был вынести Уральский совет. Он же обязан привести его в исполнение в ночь с 16 на 17 июля.
С этой телеграммой Голощекин направился к Белобородову. Позже туда был вызван Юровский, который доложил, что к расстрелу и захоронению царской семьи и прислуги все готово. Правда, трое латышей отказались выполнить приказ, но Юровский нашел им замену. Голощекин попросил предоставить список карателей. Юровский назвал всех по памяти.
Позже Голощекин приказал привлечь к усилению охраны здания на ночь казни отряд Федора Волкова. Это распоряжение было передано Якубовскому.
Тот встретил Волкова у входа в совет.
– Федор, дело есть!
– Куда же мы без дела! Говори, что от меня требуется.
– То, что скажу, должно остаться в тайне.
– Леонид, ты же меня не первый год знаешь.
– Отойдем от посторонних ушей. – Якубовский отвел Волкова к проезжей части. – Федор, Уралсовет вынес императору, его семье и прислуге смертный приговор.
– Вот как? Лихо. А с Москвой они посоветовались? А то после за этот расстрел здесь всех без разбора к стенке поставят.
– Все согласовано.
– Значит, придется порешить семейку? Оно, конечно, правильно, а как меня это касается?
– Твой отряд должен находиться в доме особого назначения в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля. На месте всем руководить будет Юровский. Тебе исполнять все его приказы.
– А ему стрелок не нужен? Я с удовольствием разрядил бы наган в эти холеные царские рожи.
– Это ты у него спроси. Не понимаю, зачем тебе брать на душу еще и грех цареубийцы?
– Леня, на мне столько крови, что одним грехом больше или меньше не играет никакой роли.
