Длинные языки пламени вырывались из окон и дверей двухэтажного дома. Пожар бушевал минут десять, не больше, но и за это короткое время он успел сожрать все, кроме остова здания, — сейчас тот напоминал скелет, обглоданный стаей шакалов. Близ охваченного огнем дома было светло как днем. Исав видел солдат в красных мундирах — они подожгли дом и теперь любовались делом своих рук. Видел семью, выброшенную на улицу: мать, двое мальчиков и три девочки сгрудились под деревом. Видел поднятое к небу, мокрое от слез лицо женщины; сквозь рев пожара до него доносились ее мольбы, обращенные к Богу. Видел прижавшихся к ней детей — на их лицах застыли ужас и ненависть. Видел в резком свете пожара красные рукава своего мундира… английского мундира.
Надев красный мундир, Исав испытал гордость. Этим он словно бы подтвердил правильность своего решения — решения, которое следовало принять много лет назад. Служба в континентальной армии была ошибкой. Ею же была его детская вера в то, что Мерси убежит с ним в Англию. А еще он совершил ошибку, когда отрекся от собственных убеждений и позволил семье управлять его судьбой. Но теперь это в прошлом. Началась новая жизнь.
Безусловно, красный мундир — явление временное. Исав намеревался изменить судьбу семьи Морган, перебравшись в Англию. А пока надо завершить начатое. Генерал Арнольд должен перейти к англичанам. Едва это свершится, Исав отправится на новую родину. Во время последней встречи Арнольд предложил Исаву и в британской армии быть его адъютантом. Молодой человек промолчал, однако про себя решил отклонить это предложение — ему не терпелось покинуть Новый Свет.
Эйфория от смены мундира прошла быстро — Исав столкнулся с реальностью. Генерал Клинтон относился к лоялистам с подозрением. Ведь он не знал наверняка, кто из них предан королю, а кто только изображает преданность. Из лоялистов — их не подпускали к регулярным войскам — формировали небольшие карательные отряды. Исав попал в один из них. Отряд этот состоял из семи человек и носил название «Кровавые скауты».
Карательные отряды были плохо организованы и действовали бессистемно. Они ходили по домам, проверяя, лояльны ли королю живущие в них люди. Тех, кто сочувствовал мятежникам, грабили; кроме того, могли сжечь дом. Случалось карателям предавать огню и дома единомышленников — если те не могли с ходу доказать верность короне.
Исав ненавидел свое новое занятие, презирал «Кровавых скаутов», особенно их главаря, вирджинца Джеда Оделла. До начала военных действий этот седоватый, косоглазый бородач, обладатель мощной грудной клетки не вылезал из тюрем. В регулярные войска его, человека асоциального и аморального, никто бы не взял, а вот для карательного отряда он подходил как нельзя лучше. К англичанам Оделл присоединился не по политическим убеждениям — просто хотел грабить безнаказанно. И в этом, надо сказать, он преуспел. «Кровавые скауты» обыскивали куда больше домов, чем остальные каратели. Исав отказывался считать это заслугой. Если бы переговоры майора Андре с генералом Арнольдом о передаче Вест-Пойнта не шли полным ходом, он покинул бы не только «Кровавых скаутов», но и королевские войска.
Жизнь Исава в Нью-Йорке состояла из контрастов. Если он не сидел у костра с бандой грязных, крикливых негодяев, занимавшихся с утра до вечера грабежами, то посещал с Джоном Андре выставки, которые удостаивал своим вниманием высший свет города. Только время, проведенное с Андре, делало жизнь Исава сносной. Этот человек стал для него тем, чем никогда не был Джейкоб, — братом.
Окружающие любили Андре. А тот, кто не любил, — ему завидовал. Люди этого толка считали майора пустоголовым фигляром, которому доверяют больше, чем он того заслуживает. Им казалось, что своей карьерой он обязан генералу Клинтону, относившемуся к нему с искренним расположением. Как-то раз Андре признался Исаву, что подобные колкости его задевают. Но он не желал копить обиды.
— Сиди!
Исав потер затылок.
— Я сижу без движения уже целую вечность. Тело затекло. Если не пошевелюсь — навсегда застыну в этой позе!
Молодой человек сидел у окна на табуретке — одна из комнат в нью-йоркском доме Андре была превращена в студию. Хозяин студии стоял за мольбертом., к которому был приколот лист бумаги.
— Тебе говорили, что у тебя мощный нос? — спросил Андре, перебегая взглядом с лица друга на лист бумаги.
— Вроде нет. Отец любил говорить, что у меня крепкая голова.
Андре засмеялся, а потом жалобно протянул:
— Ну, посмотри, что ты наделал! Из-за тебя я все испортил! — И, сморщив нос, сосредоточенно принялся исправлять рисунок.
Исав встал.
— Больше не могу.
— Вот почему я не рисую мужчин! — воскликнул Андре. — Они неусидчивы.
— Позволь взглянуть.
Андре быстро перевернул рисунок и положил на него руку.
— Только когда будет готов. Сядь.
Исав со стоном повертел головой.
— Долго еще?
— Не ной. Вот-вот закончу.
Исав снова опустился на табуретку и принял нужную позу.
— Знаешь, я кое о чем подумал, — сказал Андре.
— Ты можешь рисовать и думать одновременно?
— Ах, так! Хорошо же, я сотру твои волосы.
Исав застонал.
Через несколько минут Андре вновь заговорил:
— Так вот… это очень похоже на шекспировскую драму… Ты хоть понимаешь, до какой степени переплелись наши судьбы?
— Ты о чем?
— Где-то лет пять назад наши с тобой жизни начали сближаться… Они словно бы устремились друг к другу — и вот наконец мы встретились.
— Это как?
— К примеру, в начале войны мы оба были в Канаде. Ты — с Арнольдом в Квебеке, я — в Чамбли.
Исав с изумлением повернулся к другу.
— Я не знал.
— Ближе к свету, — велел ему Андре, а потом продолжил: — Я находился в Чамбли — моя часть сдалась Монтгомери.
— Ты был в плену?
— В Пенсильвании, четырнадцать месяцев. Я уже думал, застряну там до конца войны. Так и буду рисовать природу и квакеров. Нас обменяли в декабре 1876-го на пленных американцев. А потом меня направили в Филадельфию.
— Где ты организовывал самый грандиозный праздник всех времен и народов.
Андре широко улыбнулся.
— В Филадельфии живут самые красивые женщины Америки.
— И, насколько мне известно, на одной из них ты чуть не женился.
— На двух.
— На двух? Ну ты и плут!
— Я же говорил: в Филадельфии живут самые красивые женщины! Взять хотя бы Пегги Шиппен, нынешнюю миссис Пегги Арнольд. Вообрази: она выбрала генерала. А еще была Пегги Чу.
— Еще одна Пегги!
Андре пожал плечами.
